Операция "Берег" (СИ) - Валин Юрий Павлович

— Эй, есть кто живой?

Высунулись из траншеи разом три башки. Живы штрафные славяне и мамеды. Уж точно полегло много, но живы.

— Патроны есть?

— Так есть, подкинули нам. К тебе старлей посылал, но не высунуться было.

— А компот? Или вода какая сельтерская?

— Сдурел? Какой компот? Может, пива тебе еще?

Понятное дело. Сперва держи патроны, воюй, а водичку потом как-нибудь.

За патронами сползал Мамед, приволок россыпью и в пачках — снабдили щедро. Пытался что-то объяснить: «тарища лейтенанта, тарища лейтенанта». Нет, видимо, со званиями сложная тема, это в будущем освоит. Насчет комвзвода понятно — убит, наверное. А может, отошел на ротный КП, что тоже можно понять. Чем тут командовать? И людей мало, и знают всё сами.

— И все же без воды нам, друг Мамед, и «не туды и не сюды», — пробормотал Митрич, пытаясь облизнуть ссохшиеся губы. — Смотрел такое кино? Нет? Что ж ты так, нужно все же от арыков порой отвлекаться, культурно отдыхать.

Улыбался второй номер — зубы на диво ровные, белые. Молодой еще совсем.

— Ладно, придется предпринять разведывательную вылазку со снабженческими целями. Что рискованно, но без водички мы до вечера к войне всякий интерес потеряем…

…Полз Митрич налегке — только лопатку взял, да одну гранату на всякий случай. Видимо, явное нарушение устава, но хрен с ним…

Вроде и недалеко, а ползешь-ползешь — солнце шею и спину прижигает, прямо испанский инквизитор какой-то, а не привычное небесное светило. Тут главное пилотку не потерять — а то будешь голым потным теменем на версту сверкать.

…Стрелять начали, когда Митрич до дохлых немцев уже дополз. Лежали те, конечно, неудобно — вот же фашистская порода, нет бы спиной и флягой повернуться, подставить. Пришлось ворочать. От фрицев пахло пропотевшей тканью, густой кровью, и чем-то… мазь какая? От вшей, что ли? Или одеколон такой мерзкий? Над головой свистнуло… потом мертвец вдруг дрогнул, качнулся навстречу. Митрич даже слегка вздрогнул — оживать фриц вздумал, что ли? Нет, пуля в плечо трупа стукнула. Из винтовки пуляют, но довольно метко. Нужно как-то осторожнее.

Бормоча нехорошее, Иванов выцарапал из кармана заветный ножичек, срезал на немце ремни амуниции. Есть что-то во фляге, булькает. Не поднимая головы, Митрич дополз до соседнего тела — снова свистнуло поверх башки. Упорный фриц, выслеживает, определенно не отстанет. Хорошо еще пулемет не подключился, тогда совсем весело было бы. Лежа носом в чуть побуревшую траву — немецкая кровь уже впиталась — потянулся к поясу. Этот фриц лежал поудачнее, крупом кверху, флягу удалось отстегнуть сразу.

Звяк!

Это по немецкой каске. Опять почти точно. Нет, вряд ли снайпер, просто какой-то гад меткий и идейный.

Ругая себя, Митрич двинулся к третьему мертвецу. Как говаривали в том давнем шебутном Петрограде — «жадность фраера сгубила»…

…Полз, волоча немецкий ремень с нанизанными флягами и прихваченный «шмайсер». Немец пулял и пулял — размеренно, словно ему больше делать нечего. Пули проходили то выше, то в землю попадали. Главное, и пережидать бессмысленно — на виду Иванов, просто далековато для стрелка. Вот — опять… Прямо даже чувствуешь, как фриц затвором щелкает, вот даже не очень суетливо…

Предчувствовал Митрич неминуемую боль, тут оставалось только догадаться: в спину, ногу, затылок, или вовсе в жопу? Но обошлось. Внезапно ожил «дегтярев» — выдал чересчур длинную очередь и уж явно — высадил в белый свет как в копеечку. Но отвлек немецкого стрелка на мгновенье, потерял тот настроение и ритм…

Курская дуга. Бой в захваченных немецких окопах

(это позже — 10 июня, подразделение 285-го стрелкового полка)

…Свалился в ячейку Митрич, отдуваясь, пояснил напарнику:

— Не делай так, Мамед. Не ползай за барахлом. Глупое дело. Лучше перетерпи.

В траншее тех умных слов наблюдатели слышать не могли, но подтвердили, крикнув:

— Вот дурак ты, Митрич. Понапрасну бы лег сейчас. Он нужен тебе, тот автомат? Совсем мозги отшибло?

— Да разве спорю? Но потянуло проветриться, прогуляться. Денек-то жаркий, — отозвался Иванов.

В ответ крикнули что-то некультурное, но Митрич не слушал, исследовал добычу. В одной фляге оказалось нечто дерьмоватое, вроде холодного кофе. В другой была теплая, пахнущая металлом вода. Вот третья удивила — винцо кисленькое, белое, разбавленное-разбавленное, но почему-то очень приятое, даже кажущееся прохладным.

— Нельзя тебе? Понимаю, не настаиваю, — сказал Митрич принюхивающемуся к фляге напарнику. — Вон — кофе пей, европейский напиток, в Германию ворвемся, там только такой и есть. Придется привыкнуть.

Пили неспешно, беседовали не особо внятно, но душевно. Потом налетели фашистские бомбардировщики, бомбы клали больше по насыпи, но всем досталось. Потом и наземные немцы зашевелились…

…Отбивали атаки остатки роты, било одинокое, чудом ожившее противотанковое орудие. Оттаскивали в тыл к насыпи раненых штрафников — держался там проход в тыл, к медицине и формулировке «искупил кровью». Немцы лезли не особо напористо — тоже были на последнем издыхании. Но совсем мало оставалось в роте штрафников, да и вообще все перепуталось — батальонные бронебойщики, выбитые со своей позиции, теперь в траншее сидели, и телефонист приблудный — на всех одна судьба, не то чтобы особо штрафная, а просто фронтовая.

….В сумерках случился у фрицев очередной перерыв, Митрич решил лично сходить в тыл за патронами, жратвой и новостями. Может, отход или перенос позиции планируется, Мамед может не уловить тонкости стратегических настроений.

Траншея жила — наконец привезли воду, и поскольку приперли на весь штатный утренний личный состав, то всем хватило. Иванов зашел к командованию.

— Гнездо у вас удачное оказалось, счастливое. Пулемет низинку полностью перекрывает, — облизывая губы, сказал старший лейтенант. — Держитесь.

— А мы чего, будем держаться, — пожал плечами Митрич. — Есть понимание, не мальчики.

— «Не мальчики». А утром чего по немцам ползал? Пулю ловил? Не ожидал от тебя, Иванов. Серьезный же мужик, взрослый.

То «утро», которое и утром-то не было, минуло уже давным-давно, но все равно было немного обидно.

— Да какую пулю⁈ За водой ползал, фляги брал. Без воды никакого душевного и физического настроения.

— Это верно. С водой нехорошо получилось. Иванов, вы держитесь. На всех рапорт напишем, на весь личный состав, всем судимость снимут, — старший лейтенант вновь облизнул спекшиеся губы.

— Вам воды внутрь нельзя, а губы обтереть можно — сказал Митрич. — Я точно знаю, в госпитале насмотрелся. И в санбат вам надо. Обойдемся как-нибудь, вы все ж не единственное начальство.

Началась стрельба, Иванов, нагруженный водой, патронами и котелком с кашей, побежал в свое «счастливое» пулеметное гнездо. Мамуд-Мамед с «дегтяревым» почти освоился, но в темноте, да в непонятности ситуации ему опыта явно не хватит.

Что с командиром взвода стало, Иванов так и не узнал. Наверное, умер, не дотащили до санбата. Командовать с «пулевым-проникающим в брюшную полость» такое себе дело, довольно бессмысленное. Но что смысл… в роте оставалось всего два офицера, да и вообще те дни были полны смыслов каких-то отдаленных, верхних, которые только много позже поймешь. Еще ничего особого не говорило словосочетание «Курская дуга», и про красивое «коренной перелом» Иванов только в госпитале прочитал.

…А тогда малость постреляли во тьму, отогнали немцев. Ночь уже кончалась, короткая, душная, полная дыма от паленой травы и запаха не желающего остывать ДП-27. Подступал рассвет, росистый и нерадостный, ели в счастливом пулеметном гнезде кашу — Мамед, чудак человек, обходил ложкой немногочисленные куски мяса, Митрич уверял, что свинины и в помине здесь нет, одна говядина, да и та такая «беговая», что можно за конину считать. Напарник многословно и горячо пояснял насчет того, что нарочно смешивают на кухне, для жиров, чтобы было «многа-многа». Удивительные предрассудки у людей случаются, экие басни себе придумывают.