Легко видеть - Алексей Николаевич Уманский

Михаил за всю свою дальнейшую жизнь ни разу не усомнился в том, что с той Машенькой, которую он знал в юности, время ничего не сможет сделать, будь она давно уже не Машенькой, а Марией Николаевной, возможно, даже уже и не Гофман, а с другой фамилией – по мужу. Хотя почему бы ей было не сохранить свое старое доброе семейное имя, которое она смолоду умела достойно нести? Гофманы всегда честно учились, честно работали, честно любили. Несмотря ни на что, творившееся вокруг, они верили, что этим можно заслужить свое счастье. И им – таки воздалось по их стараниям и вере даже в ту пору, когда беспредельному истреблению и мучительству народа и названия соответствующего нельзя было найти! И наверняка в той или иной степени похожих на Гофманов людей среди русских немцев было очень и очень много. Они сделали для своей подлинной, а не исторической родины – России – очень много доброго и полезного. Отчего же исконной русской ментальности в отношении к русским же немцам была перво-наперво присуща инстинктивная неприязнь? Михаил знал это и за собой. Виновата ли в том была война не на жизнь, а на смерть с немцами, которых их фюрер повел в Поход на Восток, чтобы установить там свое абсолютное господство? Да, безусловно, была. Однако и десятилетия спустя, когда Михаил уже представлял, что Гитлер лишь чуть – чуть опередил Сталина на старте борьбы за мировое господство, а по природе эти два вождя, два исчадия ада, были сходны как братья (только Гитлер к своим был помягче, чем Сталин), он чувствовал, как напрягается все его тело и сжимаются кулаки, когда он на русских и болгарских курортах слышал громкую самоуверенную немецкую речь, особенно если они после пива горланили свои немецкие песни. Почему из-за одного этого у него, да и у многих других, автоматически возникало состояние, когда «Оружия ищет рука»?

И это притом, что германские и славянские народы произошли от общей тевтонской расы ариев, существовали в сходных условиях в исторические времена. Неужели из-за того они оказались столь враждебны друг другу, что немцы без малого на тысячу лет раньше столкнулись с Римом, чем славяне, особенно русские, с Византией? Конечно, это ускорило развитие германской нации, усилило мощь ее цивилизации и создало вполне определенные предпосылки для того, чтобы видеть в славянах главным образом ленивых дикарей, однако при всей своей очевидной культурной и технической отсталости славяне множество раз доказывали, что заслуживают не только такого суждения. Во-первых, восточные славяне в основном отбились от грубой немецкой экспансии. Во-вторых, от немецкой культурной экспансии славяне зачастую не только не отбивались, а наоборот – приглашали к себе ее представителей в качестве наставников и учителей. Да, славяне любили пребывать в мечтательном полусне, а систематическая безостановочная работа им органически претила, но, когда это им было нужно, они обучались у немцев любому делу столь успешно и с такой быстротой, что немцев только оторопь брала. Так было и при Иване Грозном, и при Алексее Михайловиче, тем более при Петре Первом, который сам мечтал быть больше немцем, чем русским. А уж после него немцы втекали в русскую жизнь широкой рекой и, начиная с Екатерины Второй (даже не считая Анны Леопольдовны и Петра Третьего) сами русские цари были по крови уже почти чистыми немцами, с какой стороны ни смотри – с фактической или официальной. И России все эти немцы истово служили, не жалея живота своего, ничем в этом смысле не отличаясь от русских. Кроме служилых немцев, то есть преимущественно дворян, со времен Екатерины в России оказалось множество умелых мастеров, ремесленников и крестьян, которые своим присутствием и примером показывали, доказывали, убеждали, как можно устроиться жить и богатеть за счет разумного труда на богатой земле. Однако как раз это коренных русских никогда почему-то не устраивало. Им претило действовать как немцам, даже когда они умели действовать не хуже немцев. Вспомнить хотя бы поведение Ильи Обломова, не желавшего брать пример со своего друга Андрея Штольца. Русский отказывался видеть высший смысл и высшую ценность в том, в чем ее находил немец, хотя ничего плохого по сути дела немец не предлагал.

Казалось бы, оба народа не были чужды сентиментальности и романтизму. Но обрусевший немец мог быть романтиком и идеалистом (в том числе и искренним патриотом России), оставаясь в то же время дисциплинирующим себя и всех зависимых и подчиненных ему ради неукоснительного выполнения предписанных положенных функций, а русский мог быть и был – только романтиком – бездельником и ни за что не хотел быть деловым человеком или только делягой, но безо всякого романтизма и нежных чувств. И почти всякий русский не только МИРИЛСЯ с безобразным устройством своей социальной жизни и собственного быта, но по всей логике безответственного поведения был ЗА это безобразие и решительно пресекал истовые попытки обрусевших немцев сделать из российского ландшафта и российского государства нечто упорядоченное – и только этим германоподобное. Во вред себе, но зато оберегая свое родное, кондовое, русский считал своим этническим правом и обязанностью оставаться самим собой, не делая ничего кроме остро необходимого. Характерным в этом смысле было отношение ко всему немецкому, выраженное несомненным знатоком немецкого языка, взявшим многое из немецкой культуры великим идеалистом-анархистом князем Петром Алексеевичем Кропоткиным: «Но, Слава Богу, мы не немцы!» В это восклицание было вложено категорическое нежелание любого истинно русского по духу человека жить и действовать строго по инструкции и уставу. Ему было чуждо ограничивать свою деятельность одними рациональными поступками, планировать свою дальнейшую жизнь исходя лишь из реальных, а не воображаемых возможностей. Он предпочитал получать большее удовольствие не от того, чтобы что-то сделать, а от того, чтобы чего-то не делать, зато мечтать. Короче, ментальность русских и немецких «тевтонов» разнилась весьма серьезно. В делах, требовавших от них необычайной силы духа, различия между ними были гораздо меньшими. Героев войны, например, было много и среди немцев, и среди русских, хотя каждая из этих сторон старалась скрыть от своих доблесть и храбрость героев другого народа. Немецкий идеалист мог стоять за свои идеалы до конца не хуже самого стойкого и принципиального славянина. Правда, он чаще делал это по другим поводам, нежели славянин – здесь, скорей всего, срабатывало иное устройство его ума или иное воспитание обстоятельствами жизни. Славянин действовал геройски в отчаянных ситуациях. Немец гораздо реже позволял себе попасть в такое положение, поскольку в своих действиях обычно опирался на соответствующее обеспечение и умение. Зато немецкий идеалист мог пожертвовать всеми благами мира и даже жизнью за свои глубинные убеждения, потому что высшей ценности, чем честное и неотступное служение идеалу он себе не представлял.

И не случайно именно немецкие идеалисты от науки взяли на себя труд по обобщению и учету всех знаний, добытых людьми всех цивилизаций во всех странах вне зависимости от того, брался ли за подобную работу кто-то еще в другой стране. Неизвестно, как часто те или иные ученые из других стран, взявшиеся за создание исчерпывающе полных монографий в той или иной отрасли, достигали конечной цели. Но среди немецких ученых такие находились всегда – причем по всему универсуму знаний. Этот гигантский труд немецкие собиратели научных и духовных ценностей проделывали регулярно уже не одну сотню лет. И потому стало само собой разумеющимся лезть в первую очередь в обобщающие монографии немецких авторов – ведь давно уже выработалась уверенность в том, что если у них чего-нибудь нет, то уже вряд ли оно найдется у кого-то еще. Подобные деяния по праву надо было бы считать подвигом высокого самопожертвования, они венчали в каждую эпоху пирамиду знаний, полученных всем человечеством. Это был необыкновенно ценный вклад немецких ученых в мировую науку.

Однако помимо этого немцы сделали поразительно много пионерского, принципиально нового практически во всех областях науки и техники – видимо, больше, чем творческие личности любого другого народа в течение нескольких последних столетий. Что бы ни взять – философию, богословие, логику, психологию, математику, механику, астрономию, физику, химию, биологию, медицину, географию, геологию, геофизику, экономику, авиацию, ракетную технику, судостроение, автомобилестроение, военную теорию и технику, социально-политические дисциплины, архитектуру, эргономику, живопись, музыку, литературу, практическую прецизионную механику и оптику, горное дело, металлургию, строительство и прочее и прочее и прочее – везде немцы наставили множество своих первейшей значимости вех, на которые затем ориентировалась вся мировая наука и практика. Великий и универсальнейший ум России – Михаил Васильевич Ломоносов