Избранное - Лукиан

Иоэсса. Так вот что тебя рассердило, Лисий? А ведь это Пифиада и спала со мной.

Пифиада. Не говори ему, Иоэсса!

Иоэсса. Почему не сказать? Это была Пифиада, милый, которую я попросила лечь со мной: так я была расстроена тем, что тебя не было со мной.

Лисий. Пифиада — тот наголо остриженный? А потом за шесть дней она отрастила себе такие волосы?

Иоэсса. Она остриглась из-за болезни, Лисий, потому что у нее сильно выпадали волосы. Теперь же она носит накладку. Покажи ему, Пифиада, покажи, что это так, чтобы убедить его. Смотри, вот юноша, вот тот любовник, к которому ты меня приревновал.

Лисий. Значит, не следовало мне ревновать, Иоэсса, даже когда я сам осязал любовника?

Иоэсса. Ну, ты убедился теперь? Может быть, хочешь, чтобы и я в свою очередь помучила тебя? Я ведь тоже имею право на тебя рассердиться.

Лисий. Нет, нет! Но давай выпьем теперь, и Пифиада с нами; она ведь заслужила участие в пирушке.

Иоэсса. Конечно. Но сколько я перенесла из-за тебя, Пифиада, благороднейший юноша!

Пифиада. Но я же и помирила вас сама, так что не сердись на меня. Только смотри, Лисий, не говори никому про мои волосы.

1. Леонтих. А расскажи-ка, Хенид, как в сражении с галатами я устремился впереди прочих всадников, на белом коне, и галаты, при всей своей храбрости, дрогнули, лишь только меня завидели, и ни один не устоял передо мной. И тогда я, метнув копье, пронзил начальника конницы — заодно с конем, а затем ринулся на оставшихся — некоторые-то еще держались, перестроившись из фаланги в четырехугольник, — на них я и устремился со всем мужеством, сжимая в руке меч, и опрокинул человек семь из них, стоявших впереди, одним натиском коня, а ударом меча я надвое рассек голову вместе со шлемом одному из начальников отряда. Спустя немного и вы подоспели, когда они уже побежали.

2. Хенид. А в тот раз, Леонтих, когда ты в Пафлагонии сразился один на один с сатрапом, разве это не был тоже великий подвиг?

Леонтих. Кстати ты напомнил, Хенид, об этом деянии, также доблестном. Ведь сатрап был огромного роста, и считалось, что он превосходно владеет оружием. С презрением насмехаясь над эллинами, он выступил вперед и стал вызывать охотника вступить с ним в поединок. Прочие-то оробели — лохаги, и таксиархи, и сам полководец, хоть и был доблестным мужем. Ведь нами предводительствовал Аристехм, этолиец, превосходный копейщик, а я был тогда еще только хилиархом. Все же я осмелился и, оттолкнув товарищей, которые меня удерживали, потому что при виде варвара в сверкающем золоченом оружии, огромного и страшного, с большим султаном, на шлеме и потрясавшего копьем, испугались за меня…

Хенид. И я тогда испугался за тебя, Леонтих, и ты знаешь, как я удерживал тебя, прося не подвергать себя опасности первому. Ведь мне и жизнь была бы не в жизнь, если бы ты погиб!

3. Леонтих. Но я смело выступил перед строем, вооруженный не хуже пафлагонца, весь тоже в золоте, так что сразу поднялся крик и с нашей стороны, и у варваров. Ибо и они меня узнали, как только увидели, особенно по щиту, и по знакам отличия, и по султану. Скажи-ка, Хенид, с кем это меня тогда сравнивали?

Хенид. С кем же, как не с Ахиллом, сыном Фетиды и Пелея, клянусь Зевсом? Тебе так шел шлем, и так горел пурпурный плащ, и блистал щит.

Леонтих. Когда мы сошлись, варвар первый ранил меня, слегка, только задев копьем немного повыше колена; я же, пробив его щит пикой, пронзил ему грудь насквозь, потом, подбежав, быстро отсек мечом голову и возвратился с его оружием и его головой, насаженной на пику, весь облитый его кровью.

4. Гимнида. Фу, Леонтих. Постыдись рассказывать о себе такие мерзости и ужасы! На тебя нельзя и смотреть без отвращения, раз ты такой кровожадный, не то что пить и спать с тобой. Я, во всяком случае, ухожу.

Леонтих. Возьми двойную плату!

Гимнида. Я не в силах спать с убийцей!

Леонтих. Не бойся, Гимнида, это произошло в Пафлагонии, а теперь я живу мирно.

Гимнида. Но ты запятнанный человек! Кровь капала на тебя с головы варвара, которую ты нес на пике. И я обниму такого человека и буду целовать? Нет, клянусь Харитой, да не будет этого! Ведь он ничуть не лучше палача!

Леонтих. Однако, если бы ты видела меня в полном вооружении, я уверен, ты бы в меня влюбилась.

Гимнида. Меня мутит и трясет от одного твоего рассказа, и мне чудятся тени и призраки убитых, особенно несчастного лохага, с рассеченной надвое головой. Что же, ты думаешь, было бы, если бы я видела самое это дело, и кровь, и лежащие трупы? Мне кажется, я бы умерла! Я никогда не видела даже, как режут петуха.

Леонтих. Неужели ты такая робкая и малодушная, Гимнида? А я думал, что тебе доставит удовольствие меня послушать.

Гимнида. Услаждай такими рассказами каких-нибудь лемниянок или Данаид, если найдешь таких. Я же побегу к матери, пока еще не наступила ночь. Иди со мной и ты, Граммида. А ты будь здоров, доблестный хилиарх, и убивай себе сколько пожелаешь!

5. Леонтих. Останься, Гимнида, останься! — Ушла!..

Хенид. Уж очень ты напугал доверчивую девочку, потрясая султаном и описывая свои невероятные подвиги. Я-то сразу увидел, как она позеленела, еще когда ты рассказывал о лохаге, и как она менялась в лице и дрожала, когда ты сказал, что разрубил ему голову.

Леонтих. Я думал, что покажусь ей более достойным любви. Но и ты способствовал моей гибели, Хенид, подвернув мне поединок.

Хенид. Что же? Как же было мне не поддержать твои выдумки, раз я понимал, чего ради ты хвастаешь? Но ты уж очень страшно это сочинил. Ну, пусть ты отрезал голову несчастному пафлагонцу; но зачем было еще насаживать ее на пику, так чтобы кровь лилась на тебя?

Леонтих. Это и вправду отвратительно, Хенид. Но остальное, пожалуй, неплохо было придумано. Ну, поди и убеди ее провести со мной ночь.

Хенид. Значит, сказать ей, что ты все это выдумал, желая показаться ей доблестным?

Леонтих. Совестно это, Хенид.

Хенид. Но ведь иначе она не возвратится. Выбирай же одно из двух: либо казаться героем и быть ей ненавистным, либо провести с нею ночь, признавшись, что все налгал.

Леонтих. Тяжело и то и другое. Все ж я выбираю Гимниду. Итак, поди и скажи ей, Хенид, что я налгал — но не все.

1. Дорион. Теперь, когда я стал беден из-за тебя, Миртала, теперь ты не пускаешь меня к себе! А когда я приносил тебе подарок за подарком, я был для тебя возлюбленным, мужем, господином, всем! И вот, так как я прихожу с пустыми руками, ты взяла себе в любовники вифинского купца, а меня не принимаешь, и я простаиваю перед твоей дверью в слезах, между тем как он один проводит с тобой ночи напролет, лаская тебя, и ты говоришь даже, что ждешь от него ребенка!

Миртала. Досада меня берет с тобой, Дорион, особенно когда ты говоришь, будто делал мне много подарков и стал нищим из-за меня! Ну, сосчитай-ка, сколько ты мне дарил с самого начала.

2. Дорион. Ладно, Миртала, давай сосчитаем. Первое — обувь, что я привез тебе из Сикиона, две драхмы. Клади две драхмы.

Миртала. Но ты спал тогда со мной две ночи!

Дорион. И когда я возвратился из Сирии — склянку финикийского душистого масла, клади две драхмы и на это, клянусь Посейдоном!

Миртала. А я, когда ты уходил в плаванье, дала тебе тот короткий хитон до бедер, чтобы ты надевал, когда гребешь. Его забыл у меня кормчий Эпиур, проведя со мной ночь.

Дорион. Эпиур узнал его и отнял у меня на днях на Самосе — после долгой схватки, клянусь богами! Еще луку я привез с Кипра и пять сельдей и четырех окуней, когда мы приплыли с Боспора, сколько это выйдет? И сухарей морских в плетенке, и горшок фиг из Карии, а напоследок из Патар позолоченные сандалии, неблагодарная ты! А когда-то, помню, большой сыр из Гития.

Миртала. Пожалуй, драхм на пять наберется за все это.

3. Дорион. Ах, Миртала! Это все, что я мог дарить, служа наемным гребцом. Но теперь-то я уже командую правым рядом весел, а ты мною пренебрегаешь? А недавно, когда был праздник Афродисий, разве я не положил серебряную драхму к ногам Афродиты за тебя? И опять же матери на обувь дал две драхмы, и Лиде вот этой часто в руки совал когда два, когда четыре обола. А все это, если сложить, — все богатство матроса.

Миртала. Лук и селедки, Дорион?

Дорион. Ну да. Я не мог привозить лучшего. Разве я служил бы гребцом, если бы был богат? Да я собственной матери никогда и одной головки чеснока не привез! Но я хотел бы знать, какие у тебя подарки от твоего вифинца?