Рождение новой России - Владимир Мавродин

Весьма важными и интересными являются наказы государственных крестьян, приписанных к заводам. Всего известно 80 наказов, в свое время изученных В. И. Семевским. Многие из них до сих пор не опубликованы. Изучение наказов работных людей из числа приписанных к заводам государственных крестьян имеет большое научное значение.

Следует отметить, что весть о созыве Комиссии по составлению Нового уложения они встретили с «великой радостью». В наказах в первую очередь отразились требования работных людей, составлявшие насущную необходимость сегодняшнего дня. По мнению приписных крестьян, их следовало удовлетворить даже при условии сохранения всех существующих порядков, в том числе и главным образом их приписного к заводам состояния. Некоторые наказы шли гораздо дальше и требовали изменения всей существующей системы взаимоотношений государства и крестьян, приписанных государством к заводам.

Депутаты от приписных крестьян — Ф. Полежаев (от Пермской провинции), С. Тимофеев (от Камских заводов), Ф. Ермаков (от Нижне-Тагильских заводов), Мелкомуков (от Чердынского уезда), Кандалинцев (от Казанских железоделательных заводов) и другие привезли наказы, содержавшие требования повышения оплаты за работу на заводе, за «проходные дни», т. е. дни, когда приписные шли на завод или возвращались с завода, снижения подушного оклада, повышенного в 1761 г. от 1 рубля 10 копеек до 1 рубля 70 копеек, прекращения отработок за увечных и малолетних, беглых и умерших. Эти требования приписных, изложенные в наказах, из которых, кстати сказать, на заседаниях Комиссии огласили только наказы от Кунгура и Исетской провинции, содержали профессиональные требования, свойственные работному люду второй половины XVIII столетия, предпролетариату крепостной России.

Но в наказах приписных содержатся требования и иного порядка, свидетельствующие о том, что предпролетариату до пролетариата еще далеко, что приписные к заводам оставались еще крестьянами.

Приписные крестьяне жалуются, что заводы надолго отрывают их от сельского хозяйства и этим доводят до нищеты и разорения, на малоземелье, на захват их земель, лесов и угодий заводчиками и т. д.

Требования, изложенные в наказах, и профессионального характера, свидетельствующие о растущих связях приписных крестьян с заводами, и характеризующие их прежде всего как крестьян, не порвавших связь с деревней, далеко не отражали их помыслы.

Пределом социальных чаяний и стремлений приписных крестьян являлась полная свобода от всяких обязательств по отношению к заводчику, полный разрыв с заводом и возвращение в исконное состояние сидящих на земле или занимающихся каким-либо «промыслом» государственных крестьян, знающих лишь одного хозяина — государство.

Так, приписные к разным частным заводам крестьяне Кунгурского уезда заявляли в своем наказе, что «ежели за каковыми совершенными невозможностями нас… от заводов отписать не можно, то хотя бы повысить оплату труда…»

Наказ крестьян Пермской провинции, привезенный Ф. Полежаевым, заключал предложение освободить от заводских работ всех крестьян, приписанных к частным заводчикам, а приписанных к казенным заводам уравнять в оплате труда с вольнонаемными.

При выборе депутата на заводах Воронцова приписные дали ему наказ, «чтобы им при заводах не быть». «Не быть на заводах» — вот в чем заключался основной смысл требований всех приписных крестьян. Если бы это требование было удовлетворено, естественно отпадала бы и необходимость формулировать какие бы то ни было другие требования. Но так как большинство приписных крестьян сознавало, что поскольку решение вопроса зависит от правящей верхушки, которая и созывает Комиссию по составлению Нового уложения, и их основное требование вряд ли будет удовлетворено, то они выставляют другие требования, направленные на улучшение их положения в условиях сохранения системы приписки государственных крестьян к заводам. А как решили бы эту проблему сами приписные крестьяне, если бы все зависело от их воли, покажет восстание Пугачева.

Характерны наказы однодворцев, пахотных солдат, потомков «старых служб служилых людей», служилых людей «по прибору». В одних наказах, как, например, в наказе рыльских однодворцев, хорошо помнивших еще службу «по прибору» на окраине Русского государства своих дедов и прадедов, именно на основании традиций государственной службы, роднившую их с дворянством, требовалось приравнение однодворцев к дворянам, разрешение владеть крепостными и т. п. Но такого рода чаяния были просто утраченной иллюзией, приятным воспоминанием о временах, когда так было или во всяком случае могло быть. В начале второй половины XVIII в. эти помыслы являлись просто социальной утопией. Большинство однодворцев отчетливо представляло себе весь трагизм своего положения и считало нужным в наказах в Комиссию требовать обуздания помещиков, захватывавших земли и угодья однодворцев, протестовало против беззакония и произвола властей, против явно обозначившейся тенденции превратить их в государственных крестьян. Стремление этой группы однодворцев наиболее отчетливо сформулировано в наказе, привезенном в Москву белгородским депутатом А. Д. Масловым.

Но государственные крестьяне, «ясачные инородцы», казаки, однодворцы, пахотные солдаты и прочие «старых служб служилые люди» все же находились в условиях, весьма отличных от тех, в которых пребывали частновладельческие, помещичьи крестьяне. В екатерининскую Комиссию по составлению Нового уложения по обстоятельствам вполне понятным и с точки зрения правящих кругов не требующим никаких пояснений их не привлекали, ибо они были скорее подданными помещиков, нежели государыни. Но вопрос о помещичьих крестьянах оказался в центре внимания Комиссии, и нетрудно объяснить, почему выступление Коробьина, против которого решительно и энергично ополчились дворянские депутаты Щербатов, Похвиснев, Опочинин, Чаадаев, Волков, Муравьев, Бровцын, Кондырев, Нехлюдов, Глазов, Протасов и другие, встретило сочувственный отклик среди депутатов, посланных в Комиссию тем трудовым людом, который хорошо знал нужды крепостных крестьян, их стремления и чаяния и знал именно потому, что во многом был им близок.

В исключительной по силе обличительной речи, произнесенной в Комиссии 27 мая 1768 г., белгородский однодворец А. Д. Маслов нарисовал страшную картину насилия, произвола, самодурства, жестокости помещиков, нищеты и бесправия крестьянства. Поддержали Коробьина депутат от черносошных крестьян Архангельской провинции И. Чупров, считавший, что закон должен взять под свое покровительство помещичьих крестьян, депутат от пахотных крестьян Нижегородской провинции И. Жеребцов, подчеркнувший, что причиной бегства крестьян являются действия не только помещиков, но и их приказчиков и управителей, которых следует заменить старостами, избираемыми самими крестьянами, депутат от донских казаков Хоперской крепости А. Алейников, решительно отвергавший претензии казацкой старшины легализовать свое право владеть крепостными крестьянами и требовавший разрешить крепостным жаловаться на всех господ.

Но даже наиболее близкие по положению и по своим взглядам и настроениям к крепостному крестьянству депутаты не ставили вопрос о личной зависимости крестьян от помещиков как причине бедственного положения большей части сельского населения России. Крепостное право оказалось тем Рубиконом, который не решился перейти ни один самый радикальный депутат Комиссии по составлению Нового уложения.

Крепостное крестьянство, больше всех заинтересованное в ликвидации крепостного права, не было допущено в Комиссию и должно было решать крестьянский вопрос не речами своих депутатов, а с топором и дубьем в руках. И даже та часть трудового люда, которая послала своих депутатов, для достижения своих целей вынуждена была пользоваться не этой ничтожной отдушиной, а прибегать к иным, более действенным средствам.

Не случайно среди активных участников крестьянской войны 1773–1775 гг. оказались депутаты Комиссии: яицкий казак, пугачевский полковник Т. Падуров, астраханский казак В. Горский, депутат от ясачных крестьян бугульминского ведомства Г. Давыдов, полковник пугачевского войска, депутат от уфимских мещеряков А. Максютов и депутат от башкир, сартов и калмыков Исетской провинции Б. Юнаев.

«Фарса наших депутатов, столь непристойно разыгранная»[59], не дала крепостному крестьянству возможности хотя бы сказать о своих нуждах и требованиях. Но вскоре в пугачевских манифестах оно грозно заявит об этом.

Политические настроения народных масс проявлялись в «подметных письмах», «пасквилях». Старец Семен в 1731 г. был казнен за распространение «тетрадей» с призывом «для возмущения на государя». Осенью 1762 г. заводский крестьянин Куликов и дьячок Кузьмин составили подложный манифест о вступлении на престол Екатерины II, якобы провозгласившей освобождение монастырских и заводских крестьян и перевод их в разряд ясачных. Через год в обеих столицах распространялся подложный указ Сената, обвинявший дворян в бедствиях народа. Такой же «пасквиль» в 1767 г. отобрали у дворового человека А. Крылова в Ярославле.