Рождение новой России - Владимир Мавродин

Некоторые «подметные» письма, эти типичные образцы подпольной политической литературы, были составлены столь убедительно, что быстро овладевали умами простых людей. Так, например, прочитав подложный указ об отписке крестьян на государство «за тягчайшими от помещиков оброками, каких платить крестьяне не в состоянии», частновладельческие крестьяне в 1766 г. обратились в Главную дворцовую канцелярию с челобитной.

Анализ содержания «подметных писем», «пасквилей» времен «верховников» и «бироновщины», с одной стороны, и екатерининских — с другой (хотя о времени Екатерины II мы судим по официальным изложениям, а не по подлинникам), свидетельствует об изменении в сторону более яркого отражения недовольства широких народных масс существующими в стране социальными и политическими порядками.

«Пасквили» конца 20–30-х годов XVIII в., видимо, зачастую имели в виду не социальных врагов, а политических противников и конкурентов, и порождала их определенная социальная среда, далекая от народа. «Подметные письма» 60-х годов писали те, кто знал нужды и чаяния народа, кто вышел из гущи народных масс, кто видел в дворянах своих классовых врагов, виновников того, что «российский народ осиротел», кто угрожал им: «Ею же меру мерите, возмерится и вам».

Гнев и ненависть к дворянству накапливались. Это должно было вылиться в какие-то формы, и одним из проявлений ее была подпольная политическая литература. Характерно, что она почти сходит на нет после 1775 г., т. е. после поражения народных масс в Крестьянской войне.

Идеология крестьянства и близких к нему слоев населения нашла отражение в рукописной литературе, вышедшей из народа. В рукописных книгах 60-х годов «Дело о побеге петуха от куриц из Пушкарских улиц» и «Апшит, данный от хозяина серому коту» в юмористической аллегорической форме, говорится о побегах и об «апшите», который крестьяне от своего барина никогда не получат.

Отношение народа к помещикам и чиновникам, духовенству и офицерству, к властям и судьям, к церкви и проповедуемым ею догматам, к существующим порядкам, ко всем формам и проявлениям крепостнической системы нашли яркое отражение в устном народном творчестве.

Значение фольклора в общественно-политической жизни России трудно переоценить. Старины (былины) и песни, сказы и сказания пробуждали патриотические чувства, берегли память о далеком и славном прошлом русского народа, преисполняли чувством гордости, формировали мировоззрение и национальное самосознание, воспитывали лучшие чувства, прививали вкус к прекрасному, вырабатывали чувства долга перед народом, перед Родиной.

В то же самое время устное творчество русского народа беспощадно изобличало неправду и пороки, социальное зло, несправедливость, беззаконие, насилие, распутство и роскошь и не просто роскошь как отвлеченное понятие, а в виде реальных социальных носителей всякой несправедливости. Так было и в далекие времена Киевской Руси, и в эпоху Московского царства, и в период Российской империи.

Вот почему господствующая общественная верхушка не жаловала многие формы устного народного творчества и самих их носителей. Недаром с давних пор она усвоила истину: «Смеха бойся удалого скомороха». Преследуемая, гонимая властями и церковью, но популярная в народе «удалая скоморошина» прошла через сотни лет полуподпольного существования. Скоморохов видел в детстве еще В. Н. Татищев, но ко времени «ученой дружины» их уже не стало. Можно было ликвидировать скоморохов, но нельзя было убить фольклор.

А. М. Горький писал: «От глубокой древности фольклор неотступно и своеобразно сопутствует истории». Он указывал, что «подлинную историю трудового народа нельзя знать, не зная устного народного творчества», так как оно является «отражением социальной жизни в широких художественных обобщениях»[60]. Особенно ярко в устном творчестве народа отразилась его классовая борьба. Именно поэтому социальный фольклор расценивался господствующими верхами как нечто предосудительное и опасное. А. М. Горький отмечал: «Восстание Степана Разина, пугачевщина, бесчисленные крестьянские бунты, убийства помещиков — все это было устранено из области идеологии и отодвинуто в область уголовного суда…»[61]. На эту особенность русского народного творчества обратил внимание В. И. Ленин. В. Д. Бонч-Бруевич сообщает, что в связи с изучением литературы, посвященной этнографии и фольклору, В. И. Ленин говорил ему: «Какой интересный материал. Я бегло просматривал все эти книжки и вижу, что не хватает, очевидно, рук или желания все это обобщить, все это просмотреть под социально-политическим углом зрения. Ведь на этом материале можно было бы написать прекрасное исследование о чаяниях и ожиданиях народных»[62].

Русский фольклор 20–70-х годов XVIII в. является подтверждением мысли В. И. Ленина. Какие же чаяния и ожидания народных масс он отразил? Прежде всего следует отметить чрезвычайное его разнообразие и богатство. Поговорки и пословицы, повести и лубочные картинки, сказки и песни во всем своем многообразии отражают социальные чаяния и стремления, политические настроения и ожидания народа.

Русский народ, и в первую очередь крестьянство, делает объектом своей острой сатиры, презрения и насмешки дворян, вельмож, чиновников, духовенство, присущие им пороки: паразитизм, тунеядство, роскошь, мотовство, беспутство, жадность, тупость и чванство.

В крестьянской «Повести Пахринской деревни Камкина» бродячий ремесленник из крестьян Янька Наумов, остроумный, разбитной и находчивый балагур, кормит крестьян барским хлебом. Другая крестьянская повесть «Сказание о деревне Киселихе» подвергает насмешкам жадного управителя и тупоумного сына крестьянина-богача.

В народных лубочных картинках-карикатурах высмеивается щегольство дворян, их кичливость, хвастовство своими изысканными манерами, прикрывающие их нравственное, умственное и физическое убожество.

Этот же мотив звучит в народных сказках середины и второй половины XVIII в., в которых трудолюбие, находчивость, деятельность, смелость и сметливость крестьян (особенно часто остроумными и сметливыми выступают в сказках солдаты, но это те же крестьяне, только в военной форме) противопоставляется жадности, лености, жестокости, спеси дворян.

Отношение народа к барам-дворянам, чиновникам, духовенству отразилось в метких, ярких, образных пословицах и поговорках. Не нуждаются ни в каких комментариях такие поговорки и пословицы: «Закон, что дышло: куда повернул, туда и вышло», «С сильным не борись, с богатым не судись», «Жалует царь, да не милует псарь», «Белые руки чужие труды любят», «Крестьянскими мозолями бары сыто живут», «Не будет лапотника, не станет и бархотника», «До неба высоко, до царя далеко», «Воля всего лучше», «Где поп, там не надобен черт», «Хитрых — в тюрьме, мудрых — в кабаке, а глупых искать в попах», «На бога надейся, а сам не плошай», «Терпя и камень треснет». Они все были записаны до 1700 г., но имели широкое распространение в народе и в XVIII в. и позднее.

В солдатских стихах и песнях, написанных в период русско-турецкой войны 1768–1774 гг.: «Солдатской челобитной» («Челобитная к богу от крымских солдат») и «Горестном сказании», вышедших из среды драбантов, т. е. офицерских денщиков, содержатся жалобы на тяготы солдатской службы, на «отцов-командиров», превращающих солдат в рабочую силу, в крепостных. В сказке «Солдат и черт» солдат продал свою душу черту, который согласился нести за него солдатскую службу. Но даже черт не вынес ее тягот и сбежал со словами: «Как вы это терпите?».

Но устное творчество русского народа по своему содержанию выходит за пределы изобличения и сатиры, жалоб на бар и презрения к ним, оно поднимается до призыва на борьбу с ними.

Духом ненависти к барам и жаждой мести пропитаны народные сказки «Барин и собака», «Барин и плотник». Устная народная драма «Лодка» заканчивается призывом атамана: «Жги, пали богатого помещика». Особое место занимают в фольклоре «разбойные» песни, отражающие в первую очередь идеологию той части крестьян, которая приняла участие в действиях «разбойных партий» и, по сути дела, в образе беглых крестьян, солдат, рекрутов, бурлаков и работных людей породила их. Конечно, среди «разбойных людей» в XVIII в., как ранее и позднее, были и подлинные разбойники, деклассированный уголовный люд. То же самое можно сказать и о «разбойных» песнях, которые распевали у костров в лесах и оврагах, в камышах широких рек, на косных лодках не только беглые крестьяне и работные люди, бурлаки и солдаты, «складывшиеся» в отряды, в «разбойные партии», но и рыцари большой дороги, грабители и убийцы, герои ножа и кистеня.

Но и в этой области фольклора выступает социальный протест и выступает в активной форме. Он отразился в популярной в народе песне «Что пониже было города Саратова», посвященной понизовой, волжской вольнице, в песне «Не шуми, мати, зеленая дубравушка», по преданиям, любимой песни Пугачева, в которой поется о добром молодце, крестьянском сыне, который «разбойничал» с четырьмя товарищами и должен был перед царем «ответ держать».