Место полного исчезновения: Эндекит - Златкин Лев Борисович

О самом Весовщикове никто и не думал. Братву убийством было не удивить. Тем более, что Хрупкий предназначался в жертву и все равно должен был умереть именно в этот час.

Всех заинтересовал меткий толкатель ядра и способ, каким он это сделал. Нужно было обладать нечеловеческой силой, чтобы просто добросить до затылка Весовщикова тяжелый металлический шар. Но какой же силой надо было обладать толкателю ядра, чтобы так точно попасть прямо в затылок Пети Весовщикова.

И меткого толкателя все увидели. Правда, со спины.

Но такая мощная спина высокого человека, облаченная в ведомственный мундир «кума», могла принадлежать только одному человеку в зоне — прапорщику Васе. И исчезла эта спина в окне второго этажа административного корпуса.

Почему он задержался настолько, чтобы его успели заметить, трудно было сказать, потому что метнувший столь далеко тяжелый снаряд мог спокойно сделать шаг в сторону и исчезнуть, мог просто пригнуться, сесть, чтобы его не стало видно в проеме окна.

Но он задержался, и его увидели.

Вопль возмущения, вырвавшийся из пяти-шести десятков глоток, а именно столько, если не больше, купалось в тот миг и находилось возле бассейна, стал той необходимой искрой, которая взорвала бочку с порохом недовольства и выбросила на волю бунта остервенелую ненависть, слепо ищущую выхода в крови и разрушениях, в поджогах и буйстве.

Бунт начался.

Петя Весовщиков, которого все время его нахождения в лагере почти что не замечали, которого предназначили на роль жертвы, убитым стал знаменем восстания, символом бунта, его оправданием и основой.

Тело убитого немедленно выловили из пожарного водоема и на руках понесли по территории исправительно-трудового учреждения, призывая к бунту основную массу заключенных, а именно ее и составляют «мужики», работяги, не принадлежавшие к блатным и мечтающие об окончании срока, чтобы «с чистой совестью» вернуться к родным и близким, в свой, ставший уже чужим, дом. А чужим он становился сразу, как только приговор, если срок превышал полгода, вступал в законную силу, преступника моментально выписывали из его квартиры, и он лишался права на жилплощадь. В дополнение к законному наказанию он автоматически получал еще и наказание, к которому суд его не приговаривал, но приговорило без суда и следствия общество своими «гуманными» законами.

Петя Весовщиков, несмотря на сто вторую статью, по которой он «шел», являлся одним из «мужиков», и потому его смерть вызвала настоящее возмущение, а сообщение о том, что убивали из «крикушника», добавило масла в огонь.

В это же время, по-тихому, группа опытных блатных захватила больничку.

Лагерный врач, дослужившийся до чина майора, сосредоточенно читал свою толстую настольную книгу «Справочник практического врача».

Увидев в кабинете сразу нескольких заключенных, он, не разобравшись, заорал на них:

— Сколько раз вам, мудакам, говорить, чтобы заходили по одному! Убирайтесь из кабинета.

Но, увидав у своего горла острую заточку, он сразу скис и жалобно, пискляво заканючил:

— Дорогие мои, врачей не убивали даже фашисты!

— Кому ты нужен, приложение к справочнику практического врача! — ехидно заявил руководитель нападающих. — Та такой же врач, как я — Бриджит Бардо! Заточку тебе показали, чтобы ты не вякал.

— Но я… — дрожал лагерный врач.

— Глохни, фраер! — оборвал его другой из блатных. — Тебе же русским языком говорят.

— Гони ключи от сейфа! — приказал вожак отряда.

Лагерный врач, сразу потерявший голос, молча достал ключи от сейфа, где хранились спирт и наркосодержащие препараты.

А другие члены группы захвата уже вовсю пробавлялись витаминчиками и другими таблетками, на всякий случай, от разных болезней про запас.

В сейфе нашлись не только спирт и «колеса», таблетки с наркосодержащими препаратами, но и несколько ампул морфина.

Их заслуженно вкололи группе захвата, чьей целью был БУР. И они пошли на штурм опоясанной тремя рядами колючей проволоки твердыни.

Эту твердыню им вряд ли удалось бы взять, если бы в БУРе не находился майор, а в смене охраны все до одного сторонники. Понятно было их смятение, когда Вася под расписку сдал им на руки их собственного шефа. Они просто не знали, что с ним делать: в камеру сажать своего шефа — смешно, а не посадишь, голова может полететь.

И старший охраны разумно решил предоставить все времени и подольше оформлять майора на содержание в БУР.

Волнения, начавшиеся в колонии, не ускользнули от внимания надзирателей и контролеров БУРа.

— Товарищ майор! — доложил шефу старший охраны. — Зона поднялась, по-моему.

— Замечательно! — обрадовался майор.

— Как, замечательно? — опешил старший охраны.

— Чем для Дарзиньша хуже, тем для нас лучше, дубина! — заорал нервно майор. — Не соображаешь? Или соображаешь только, когда на троих?

Он сидел в караулке БУРа, пил чифирь, который ему сварила услужливая охрана, связанная с ним разными пакостными делишками, а старший должен был сам решать, что ему делать.

Старший выбрал закон и тихо-тихо «слинял» в «крикушник», чтобы на месте разузнать что к чему.

Дверь из БУРа в административный корпус была закрыта. Старший постучал, но на стук никто не отреагировал.

Отличительными чертами старшего были целенаправленность и упрямство. Он как примкнул к майору с первого дня своей службы, так и был верен ему, тем более что это приносило дивиденды, его сделали старшим надзирателем в БУРе.

Но он еще считал, что главное, чему он служит, это — закон.

А потому такое явное стремление майора наплевать на закон смутило старшего, и он решил остаться верен закону, а потому и удрал в административный корпус с целью предаться в руки сторонников закона.

Закрытая дверь из БУРа в «крикушник» его не смутила. В административный корпус можно было пройти и через проход между рядами колючей проволоки. Старший поспешил воспользоваться этим проходом, но, пробираясь к «крикушнику», он собственными глазами увидел, как к БУРу приближается большая толпа заключенных, в основном, молодняка, они были возбуждены в крайней степени, старшему даже показалось, что они все пьяны или находятся под воздействием наркотических средств. В руках они держали ножи и заточки, а у впереди идущего старший умудрился рассмотреть кусачки.

«Кажется, я вовремя смылся!» — подумал старший, и ему почему-то пришла на ум поговорка — «главное в профессии вора — вовремя смыться!»

Он забарабанил во входную дверь административного корпуса, в ту, что выходила на крыльцо, и ему сразу же открыли, в двери здесь был сделан «глазок», в который сразу же можно было увидеть стучавшего.

Оставшиеся в БУРе надзиратели приготовили было пистолеты к бою, но майор наорал на них:

— Ненормальные! Нам выгодно, чтобы нас взяли в заложники, тогда Дарзиньш уйдет в отставку.

И он забрал пистолеты у всех своих сторонников, чтобы сдаться восставшим и добровольно пойти в заложники.

Лучше бы он этого не делал.

Группа захвата действовала молниеносно. Правда, все ее действия были бы обречены на провал, если бы их встретил плотный огонь из пистолетов, восставших можно было перестрелять за несколько минут, пока они пробирались через три ряда колючей проволоки.

Но пистолеты были уже у майора, который ждал бунтарей, чтобы объявить им о своем сговоре с «князем» зоны.

Пока бунтари перекусывали проволоку кусачками, специально изготовленными для бунта, майор еще мог предполагать, что восставшие примут его условия.

Но когда они ворвались в БУР и майор добровольно вручил им все пистолеты надзирателей, иллюзии его мгновенно испарились.

Вожак группы захвата БУРа быстро раздал пистолеты и первым, подав сигнал, ударил рукояткой пистолета майора так, что тот мгновенно «вырубился».

То же самое проделали с остальными надзирателями его напарники и подельники, расправившись с ними точно таким же способом.

Связав лежащих без памяти надзирателей и майора, бунтари первым делом открыли все камеры и выпустили узников на свободу. Специально для них, чтобы восстановить их угасающие в невыносимых условиях БУРа силы, принесли немного спирта и еды из уже захваченной кухни, где были конфискованы все припасы.