Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

– Случилось непредвиденное. Я направил Бара в Москву обменяться мнениями по поводу узловых положений заявления (декларации). Он на свой страх и риск сочинил с вашим МИДом проект. Геншер в претензии за то, что его обошли. Кроме того, он возражает против сути ряда положений. Я не собираюсь ссориться со своим заместителем из-за какой-то бумаги, без которой можно было бы и обойтись. Но, естественно, вы оказали бы услугу также и мне, если бы сумели по-хорошему уладить недоразумение с Геншером.

Громыко готовится восторжествовать? Поставил меня перед почти неразрешимой задачей и не моргнув глазом скажет своим коллегам по политбюро: то, что я знал один, теперь очевидно всем – не справляется этот посол с элементарными обязанностями. Министр проделал нечто подобное с Н. Т. Федоренко, нашим постоянным представителем при ООН, М. Н. Смирновским, послом в Великобритании, И. И. Ильичевым, когда отзывал его из Дании, освобождая место Л. Орлову. Настал мой черед.

Интересуюсь у Шмидта, каким идеям он придает значение и что хотел бы видеть непременно отраженным в заявлении? Федеральный канцлер не великий гурман до дипломатической кондитории. Его пожелания не обильны, но вооружения «серой» зоны, подлежащие включению в переговоры, он не упустил упомянуть.

Я почти добрался до сердцевины обещанного вам эпизода. Еще минуту-другую терпения.

Из дома Шмидта связываюсь с бюро Геншера: мне бы нужно встретиться с министром иностранных дел по безотлагательному делу, прошу назначить время и место. Пару минут спустя получаю ответ – сегодня, в 20.00 у Геншера дома, что под Бонном. Чтобы поспеть на нужный самолет, надо немедля прощаться с канцлером.

– Нет, мы не завершили с вами разговора. В Бонн полетите, если не возражаете, на самолете, обслуживающем правительство, а дополнительный час, который в нашем распоряжении, используем для уточнений, где мы находимся и что можно ждать от визита вашего руководителя.

Отложив в сторону злосчастное заявление, мы заканчивали встречу гораздо содержательнее, чем ее открывали. Лишний раз я убеждался, что с Г. Шмидтом нужно было выводить наши отношения на более глубокую воду, и немалую пользу могло бы принести органическое неприятие им тягомотины. Если бы это зависело только от него, Шмидт двигал бы вперед отношения с СССР не словами, а делами.

Но Громыко смотрел на Шмидта с резервом. Канцлер, по-видимому, не придал значения одному случаю и, возможно, даже забыл его. А мой министр помнил и лелеял.

Участники заседания СБСЕ в Хельсинки на уровне глав государств и правительств (июль 1975 г.) встречаются между собой. Шмидт и Геншер беседуют с Брежневым и Громыко. Федеральный канцлер с иронией замечает, что советско-германские отношения развивались бы плодотворнее, если бы «А. А. Громыко и А. П. Бондаренко держали себя погибче».

Брежнев устал и ждет, когда кончится официалыцина и можно будет соснуть. Ему не до шуток. «А. А. Громыко пользуется полным доверием советского руководства и выражает его позицию» – так отозвался генеральный секретарь на реплику Шмидта. Сказал как отрезал. Стороны застегнули на мундирах все пуговицы и принялись начищать их до блеска.

До ухода с поста главы правительства ФРГ Шмидт не был прощен. Громыко вел его по списку своих оскорбителей и предвзято воспринимал все, что исходило от канцлера. По моим наблюдениям, он не был опечален развалом социал-либеральной коалиции. Как-никак с ней кончалась эра Г. Шмидта.

Объяснение с Геншером было для меня не простым, но, смею думать, оно позволило что-то снять из наносного и второстепенного. Канцлер, судя по всему, подробно рассказал ему о нашей гамбургской беседе, о том, насколько я сам ошарашен историей с заявлением и в какое незавидное положение поставлен указаниями Громыко. Мы условились с Геншером сделать все от нас зависящее для достойного выхода.

На переговоры со мной министр уполномочил статс-секретаря ван Белля, которому помогал министериаль-директор Г. фон Браунмюль. Составление нового проекта заняло около суток. Советник посольства В. Н. Попов и я были едины в оценке, что наши западногерманские коллеги держались подчеркнуто кооперативно. Две формулировки мы оставили не до конца прочерченными, да и то, если по правде, чтобы дать Громыко возможность заявить – последний мазок в картине принадлежал ему.

Ван Белль вносит предложение сделать в проекте запись по вооружениям «серой» зоны. Даю на это согласие, но, зная некоторые особенности подходов Громыко, оговариваю, что запрошу подтверждение из Москвы. Подтверждение поступило. Взяв, однако, в руки текст подписанного заявления, вы убедитесь – отсутствует в нем упоминание о «серой» зоне. Что же стряслось? Сторона ФРГ изъяла его.

Как тогда было принято, проекты советско-западногерманских политических документов пропускались через консультационный фильтр трех западных держав. США, как мы узнали, «порекомендовали» опустить указанную запись. Их поддержали представители Англии и Франции. Переговоров с Советским Союзом по оружию средней дальности чурались. Они были противопоказаны планам размещения в Западной Европе систем средней дальности, восполнявших «пробелы» в глобальной стратегической сети Соединенных Штатов.

Мне не удалось докопаться, кому я был обязан принятием в Москве проекта записи о «серой» зоне. От Громыко слышал, что «политбюро одобрило проект без единого замечания». Возможно, гладко прошло и потому, что предварительно проговорил все необходимое с помощниками Брежнева, благо за несколько дней до начала государственного визита в посольстве установили специальную телефонную связь с Москвой. Не исключено.

Эпизод с «серой» зоной стал для меня поводом, чтобы вернуться к проблеме РСД в разговорах с Брежневым и Громыко уже в ФРГ. Министр любил, поскольку в его власти, сохранять различные варианты. Соответственно я упирал больше на сужение поля для маневрирования, чем на доводы по сути, которые Громыко уже слышал от меня и отклонил. Результат не изменился. Вычленение из уравнения автономного интереса ФРГ его не вдохновляло.

В два захода я тщился расшевелить Брежнева. Задел его слабую струну – приверженность разрядке. Перед встречей в доме Г. Шмидта применил допинг.

– Ситуация напоминает канун Владивостока. Тогда вы переломили инерцию и отстояли единственно правильное в тех конкретных условиях решение. Ныне мы поставлены перед необходимостью упредить развитие с необозримыми последствиями. Если вы дадите канцлеру удовлетворяющий его ответ по количеству наших СС-20, уверен, худшее останется позади.

– Валентин, ну что ты на меня наседаешь. Убеди Громыко.

Сказано это безнадежным тоном. Разве не видишь, что «для них» я больше не авторитет? Зевсом он никогда не был, а теперь чем-то походил на шекспировского Лира.