Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания - Валентин Фалин

Геншер – опытный юрист и искушенный политик. Он избегает говорить о взаимных уступках и компромиссах. По его словам, ХДС вышла из поражения на выборах 1972 г. обновленной. Даже Ф.-Й. Штраус принял позицию «договоры должны исполняться». В интересах коалиции и отношений ФРГ с СССР, а также с другими социалистическими государствами, чтобы внутриполитические споры не переносились на практику.

Всем строем рассуждения министр дает понять, что основы для сотрудничества с ХДС/ХСС на практике не надо создавать. Они уже существуют. Это – известная резолюция бундестага, пристегнутая к закону о ратификации Московского договора. Но слово «резолюция» тоже не произносится.

Все остальное – частности и детали.

Не написано еще текста договора или закона, вокруг которых нельзя было устроить симпозиума интерпретаторов. И не только каждая новая эпоха оснащает нас другими очками для прочтения вчера содеянного, но и всякий новый интерес. Если ФРГ начнет толковать Московский договор не из самого его текста и тем же займется Советский Союз, то, считай, оставаться нам долго в приготовительном классе для повторения пройденного материала.

Национальный консенсус Геншера привязывался мною почти целиком к восточноевропейскому направлению политики ФРГ, что было не точно. О январской (1974) директиве Р. Никсона я тогда не знал. Возможно, что-то было известно о ней союзникам по НАТО, хотя не уверен. Но кризис вокруг Португалии стоял перед глазами.

«Сверхдемократический» режим Салазара атлантистам не досаждал. Волнения обуяли, когда выявилось, что диктатуру свергли не просто офицеры, но офицеры левых убеждений. Вашингтонские ястребы ратовали за контрпереворот с поддержкой его извне. Умеренные полагали, что подорвать позицию левых военных и вытеснить их из политики удастся посредством расстройства экономического положения в Португалии. В. Брандт, он был еще канцлером, брался, кроме того, привести в действие рычаги социал-демократии, чтобы возвращение Лиссабона в лоно ортодоксального атлантизма совершилось без буквальных аналогий с Пражской весной.

Сведения, готов допустить, в чем-то сгущенные, наводили на противоречивые думы, но не заслоняли нимба разрядки. Переговоры в Вене о сокращении войск и вооружений худо-бедно велись. Подготовительная работа к Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе обнадеживала. Теплилась жизнь на советско-американских встречах, обсуждавших будущий договор ОСВ-2. В общем, не к чему было паниковать.

Из Москвы информации с гулькин нос, и меньше всего о наших намерениях. О том, что США не являлись тогда непарным шелкопрядом – с середины 70-х гг. Советский Союз тоже стартовал с десяток новейших военно-технических программ, – мне станет известно лишь по возвращении домой осенью 1978 г. «СС-20» не в счет. Об этой «чудо-ракете» слышали даже дети благодаря шуму, раздутому западной пропагандой.

Л. И. Брежнев рассказывал мне, как он пробивал владивостокскую договоренность с Дж. Фордом (ноябрь 1974 г.) об основах ОСВ-2. Против постоянного урегулирования, не включавшего в себя средства передового базирования, выступили советские военные. Американские ракеты и самолеты, расположенные на базах вокруг СССР, выполняли стратегические задачи и обладали признаками (короткое подлетное время, точность, способность поражать цель с высот ниже радарной видимости) оружия первого удара. Советскому Союзу, аргументировали военные специалисты, навязывается договор, который закрепит превосходство США.

При рассмотрении этого вопроса на заседании политбюро министр обороны А. А. Гречко прилюдно обвинил генерального секретаря, который выступил в пользу ОСВ-2, бравшего проблему военных баз в скобки, в предательстве интересов страны. Если подобный договор будет заключен, то военные снимают с себя ответственность за безопасность СССР, заявил министр.

– Да, он так и выразился, – возмущался генеральный, – предаются интересы Советского Союза. Уже после Владивостока звонил и извинялся. Мол, погорячился. Я ему в ответ: так не пойдет. Назвал предателем при всех, а берешь слова назад втихую.

Л. И. Брежнев не уточнил, имел ли разговор с маршалом Гречко продолжение. Это и не существенно. Важнее другое. В ноябре 1974 г. политбюро не дало генсекретарю полномочий на договоренность с Дж. Фордом. Встречаться можно, но лишь чтобы переубедить президента США.

– А если Форд не примет нашего требования? Разрядку коту под хвост? – спрашиваю я.

Брежнев продолжал возмущаться:

– Молчат соратники. Спорить с военными не хотят. Времени в обрез. Либо ставить в известность Вашингтон, что не получается встреча, либо действовать под свою ответственность. Ладно, лечу, а там посмотрим. Свяжусь из Владивостока с членами политбюро, может быть, передумают. И знаешь, через силу, но уговорю.

Как передают очевидцы, Брежнев около часа объяснялся с Москвой. Частично на простонародном наречии. Сорвал голос. Раскипятился почти до апоплексического удара. Согласие «в принципе» вырвал. Так или иначе, это было его финальное фронтовое сражение.

Дальше – серия глубочайших срывов, которые проф. Е. И. Чазов диагностирует как «тяжелую астению». Замечу, что в своей книге «Здоровье и власть», изданной в 1992 г., Чазов правдивее и, безусловно, честнее, чем кто-либо до него, рисует Брежнева, человека и политика, его звездный час и траекторию падения. Позволю себе не согласиться лишь с двумя моментами.

С частным – неумеренное потребление (в «ударных дозах») снотворных и психотропных средств Брежневым отмечалось до того, как он стал пациентом академика Чазова. В 1964 г., во время поездки тогда председателя Президиума Верховного Совета СССР на пятнадцатилетие ГДР, меня поразило, в каких дозах врач Н. Г. Родионов назначал ему «успокоительные», в частности, для послеобеденного отдыха. Недоумения я не скрыл и в ответ услышал: «Так надо».

И с существенным – перелом в Л. И. Брежневе-собеседнике, возможно не одномоментно, произошел в 1975 г. Он показался мне столь контрастным, что я заключил – у генерального инсульт. Выражение глаз стало иным – злые и подозрительные, пропал юмор, сместились интересы. Проблески наблюдались, и в том заслуга медиков. Чего, однако, не было, так это подъемов.

В одной из записок М. С. Горбачеву я высказывал несогласие с тем, как подавались Л. И. Брежнев и его время в официальных материалах и пропаганде. Среди прочего отмечал, что после 1975 г. Брежнев являлся лишь номинальным руководителем партии и страны. Фактически правили другие. С них должен был бы быть в первую голову и спрос за кризис, в который все глубже погружались государство и система. Реакции не последовало – не понравилось. Ведь в числе «других» были сам М. С. Горбачев, Э. А. Шеварднадзе, А. А. Громыко и пр.