Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

не каждый мог проживать в них. Нетрудно догадаться, что речь идет о наиболее развитых городах СССР: Москва, Ленинград и Харьков, полоса вокруг них – это лучшие места для жизни в бедном СССР, куда без надлежащего контроля начнут съезжаться негодные колхозники, «кулацкие элементы», «не занятые общественно-полезным трудом» и т. д. В последующие годы количество таких режимных местностей и городов было значительно увеличено.

Кто-то может подумать, что все эти постановления и циркуляры характерны только для сталинского периода. Но это, к сожалению, не так. Постановление Совета министров СССР от 21 октября 1953 г. полностью сохраняет принципы паспортизации сталинского времени: «Постоянные жители сельской местности, за исключением местностей, указанных в статье 1 настоящего Положения, проживают без паспортов». А в статье 1 этого документа исключения сделаны для «всей территории Литовской, Латвийской, Эстонской ССР, Московской области, в Всеволжском, Гатчинском, Кингисеппском, Красносельском, Ломоносовском, Мгинском, Парголовском, Приморском, Рощинском, Тосненском районах Ленинградской области». Только в августе 1974 г. Совмин СССР принял постановление, в котором было сказано: «…паспорт гражданина СССР обязаны иметь все советские граждане, достигшие 16-летнего возраста». Выдачу паспортов нового образца полагалось провести с 1 января 1976 по 31 декабря 1981 г. Иными словами, кто-то из сельских жителей получил заветный паспорт только в 1981 г., почти на исходе существования СССР.

Пожалуй, нам сегодня сложно представить, что такое вообще возможно – лишать людей права на свободное передвижение в собственной стране, лишать их основных гражданских документов, запрещать искать работу и селиться там, где хочется. Сельских жителей, нарушивших постановление о паспортах по УК РСФСР в ред. 1926/1956 ст. 192а, могли посадить на два года; как и вообще всех, кто нарушил как-либо правила принятия на работу или проживания, мог ожидать как штраф, так и лишение свободы. Однако здесь все логично. Социализм – это эксперимент, социальная инженерия в масштабах одной отдельно взятой страны. Свободное передвижение граждан, их выбор места жительства и работы был несовместим с экспериментом коллективизации и индустриализации, когда каждый человек представлял собой единицу рабочей силы, ресурс, который надо было перемещать в соответствии с Госпланом. Все это отсылает нас еще к самым ранним социалистическим утопиям, где хозяйственная деятельность людей тщательно регламентировалась в целях рационализации экономики, поэтому не надо думать, что в СССР была допущена какая-то досадная ошибка или перегибы на местах. Так жили в России и сопредельных странах еще несколько десятилетий назад, и об этом забывать ни в коем случае нельзя.

Реализация социалистической политики в СССР в области семьи

Советская власть, мужа не боюся,

Если плохо будем жить, возьму разведуся.

(Популярная частушка в начале 1920-х гг.)

На протяжении большей части европейской (и не только европейской) истории социальные институты, государство и община очень трепетно относились к институту брака. Это фундаментальная основа всякого общества и правопорядка, в рамках которой собственность получает конкретных владельцев, а через использование этой собственности увеличивается и накапливается богатство, передаваемое затем следующим поколениям. Кроме того, брак давал понять, что тот или иной человек уже находится в отношениях, у него есть принадлежность к определенному дому, и за ним стоят определенные люди. Благодаря моногамному браку общество смогло перейти от конкуренции за женщин и мужчин к цивилизованному совместному существованию, мужчины смогли перестать видеть друг в друге соперников (а значит, были более сплочены для отражения всякого вражеского вмешательства). Кроме того, для мужчины моногамный брак давал какие-никакие гарантии, что потомство, которое растет под крышей его дома, действительно происходит именно от него.

Общество и государство в Российской империи в целом следовало вышеназванным соображениям, как и все европейские государства начала XX столетия. В отношении семьи проводилась нехитрая консервативная политика, выражающаяся в невмешательстве государства в семейный быт. Семья была освященным местом, источником индивидуализма, личным, а не коллективным, пространством. Юридические же вопросы: заключение брака, рождение детей, развод – все это происходило только через институт Церкви. Все записи об этих событиях также вели ее представители.

Консервативные установки означали, что разводы и тем более аборты были делом крайне редким, очень затруднительным, а то и криминальным. Нужна была весомая причина для развода, которая в любом случае была бы рассмотрена церковным судом, причем на протяжении XVIII–XIX вв. эту процедуру все более усложняли – в допетровской Руси можно было развестись по благословению духовника по довольно обширному списку причин. Едва ли совпадение, что усиление строгости к разводам совпадает с периодом нахождения РПЦ под властью государства (управлявшего ею через Синод). Как до секуляризации при Петре I, так и после Февральской революции РПЦ относилась к разводу хоть и отрицательно, но все же «с пониманием». Статистика разводов среди православного населения Российской империи, согласно данным И. Преображенского, поражает скромностью масштабов, даже при тенденции к росту. В 1840 г. – всего 198 разводов; в 1880 г. – 920; в 1890 г. – 942, в 1913 г. – 3791 развод. Перепись населения 1897 г. дает такие данные: на 1000 мужчин всего один разведенный, на 1000 женщин – две. Разумеется, эти цифры не означают отличное состояние института брака, взять хотя бы число незаконнорожденных детей – в одном только Санкт-Петербурге в 1867 г. на 19342 рождения приходилось 4305 незаконнорожденных ребенка (22,3 %), а в 1889 г. на 28640 рождений – уже 7907 таких детей (27,6 %). Хождение людей «налево» и добрачные отношения несомненно существовали, иначе откуда в воспитательных домах столицы Империи в 1890 г. проживало 9578 детей, а в Москве – 16636. «На начало XX в. ежегодное число подкидышей по всей России исчислялось десятками тысяч» [27]. Однако так или иначе, несмотря на все проблемы с бракоразводными процессами, незаконнорожденными детьми и пьянством, характерным для православных крестьянских семей Российской империи[24], в целом институт семьи сохранял свою значимость для общества и не подвергался сознательным попыткам разрушения. Проблемы, связанные с трудностью развода (когда даже для доказательства прелюбодеяния требовалось привести свидетелей), пытались решить через постепенные реформы, причем предложения шли как со стороны светских юристов (например, мирового судьи Я. Лудмера), так и со стороны представителей церковной иерархии (например, митрополита Сергия (Страгородского), архиепископа Холмского Евлогия (Георгиевского)).

После революции такое положение дел было отменено самым радикальным образом. Как писала Александра Коллонтай в «Тезисах о коммунистической морали в области брачных отношений» в 1917 г.: «Коммунистическое хозяйство упраздняет семью, семья утрачивает значение хозяйственной ячейки с момента перехода народного хозяйства в эпоху диктатуры пролетариата, к единому производственному плану и коллективному общественному потреблению. Все внешние хозяйственные задачи семьи от нее отпадают: потребление перестает быть индивидуальным, внутрисемейным, его заменяют общественные кухни и столовые, заготовка одежды, уборка и содержание жилищ в чистоте становятся отраслью