Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

Отделка одежды по индивидуальному заказу — карманы, нарисованные цветы, пацифики, надписи, намеренное придание одежде следов потертости и прочие украшения — превращала предметы одежды в хипповские «вещи». Орнаменты включали вербальные и графические выражения, значимые для мировоззрения хиппи, такие как love и peace, а также символы принадлежности к сообществу. Благодаря тому что Света активно обшивала всех и каждого в московской хипповской и рок-музыкальной тусовке, ее стиль превратился в квазибренд. На фотографиях, изображающих дружеский круг пары Маркова — Пеннанен, заметно, до какой степени там преобладала однородность, несмотря на всю модную эксцентричность. Вскоре эта целостность стала не только вопросом мастерства портнихи, но и знаком идентичности. Если вы хотели принадлежать к кругу по-настоящему крутых, вы должны были выглядеть в стиле Марковой. Максим Капитановский вспоминает, что, когда он вернулся из армии, его друг Дегтярюк посоветовал ему принарядиться:

Я пришел из армии коротко стриженный, а он сказал: «Ты должен в оброс пойти» — то есть обрасти, отпустить длинную прическу. А во-вторых: «Ну что ты выглядишь как лох? Надо тебе нормальные брюки клеш сшить». Я достал, где-то там купил отрез материала, серая фланель, и он меня привез в квартиру Светки и Саши. Света шила, и Саша шил. Причем Саша как архитектор моментально делал крой, а Света шила. Они тратили два с половиной часа на шитье брюк. Стоило это больших денег — 60 рублей[827].

Капитановский, который по своему складу характера никогда не был таким бунтарем, как Дегтярюк, подчинился диктату московской крутости, хотя до последних дней вспоминал о душевной травме, которую он тогда получил: придя на примерку к Саше и Свете, он стал невольным свидетелем их, как он выражался, «собачьего секса»[828]. Музыкальный критик Артемий Троицкий также рассказывал о том, как Дегтярюк его критиковал за несоблюдение канонов хипповской моды. Троицкий предпочитал клешам зауженные джинсы в стиле середины шестидесятых и замшевые ботинки с бахромой. Когда он впервые пришел на встречу с «московским Джими Хендриксом», тот оглядел его с ног до головы, увидел его узкие джинсы и фыркнул: «Ты за войну, что ли?»[829] Офелия, ученица Светы и какое-то время жена Дегтярюка, сделала модное однообразие обязательным условием принадлежности к ее хипповской тусовке, для того чтобы ее окружение отличалось от тех, кто недостаточно серьезно относится к хипповству. Было известно, что она требовала от своих приятелей «стиля». Это означало ношение определенным образом сшитой эксцентричной и неповторимой хипповской одежды — только так можно было войти в ее ближний круг[830]. Такое внимание к экстремальной моде возымело свой эффект. Кисс, тогда юный хиппи, вспоминает свое потрясение после первой встречи с Офелией и Азазелло:

Я посмотрел на то, в чем они ходили. Это были не просто цветастые вещи, это были вещи, сшитые совершенно по-другому. Наверное, мы можем сказать, что там был хиппи-стиль: они использовали много тесьмы, они носили бусы, волосы были длинные, было много разных украшений — в общем, это был совершенно новый мир одежды[831].

Стиль Офелии еще много лет будет преобладать на московской и общесоюзной хипповской сцене, поскольку она научила многих своих бойфрендов и мужей, включая Шекспира, Дегтярюка, Азазелло и Джузи, портновскому искусству по принципу Светы Марковой[832]. Сама она шила одежду для друзей вплоть до начала 1990‐х. Не случайно, когда Артур Аристакисян искал костюмы для актеров своего фильма «Место на земле», он обратился к друзьям Офелии (которая к тому времени уже трагически погибла). Ему для съемок картины, в которой он хотел показать сущность хипповского духа в безжалостной Москве 1990‐х, нужны были облегающие, разноцветные, хрупкие ткани, из которых Офелия шила свои одежды, ставшие символом определенного московского круга[833]. Внимание Аристакисяна к нарядам своих героев вовсе не противоречило цели показать духовность хиппи: хипповское сознание всегда передавалось через силу хипповских вещей.

Парадокс, заключавшийся в том, что даже те хиппи, которые настаивали на индивидуальности и отличии от мейнстримного советского общества, стремились к сплоченности, подтверждается тем, как широко распространялась не только одежда хипповского производства, но и так необходимые для ее создания знания и умения. Можно сказать, что хипповский пошив породил два продукта: одежду хиппи и руководство по портновскому мастерству. Такое руководство было очень практичным ответом на позднесоветскую проблему доступности джинсов и потребность хиппи отличаться от толпы и одновременно укрепляло сплоченность и возводило в закон «правильный» способ производства хипповских вещей. Эти самиздатовские руководства — из числа немногих уцелевших «вещей», которые оставило после себя сообщество хиппи. Некоторые из них состоят лишь из нескольких блокнотных страниц, тогда как, например, гениальное произведение Дзен Баптиста представляет собой тщательно продуманную, красиво оформленную самодельную книгу, в которой описываются требуемые для шитья навыки и объясняется, какое важное значение имеет пошив вещей для хиппи[834]. Практические и материальные проблемы шитья, описываемые в подобных инструкциях, были наполнены символическим смыслом. Во время романа с Шекспиром Офелия написала для него на трех листках блокнота рекомендации по правильному покрою джинсов: надо, чтобы они хорошо сидели на бедрах, а карманы, для которых требовался конкретный материал, должны располагаться там, где нужно. Все эти выкройки и инструкции показывают, как Запад воспринимался, воспроизводился и использовался в советском секторе глобальной хипповской культуры: описываемые этими руководствами вещи — это однозначно джинсы американского стиля, хотя и адаптированные к советским потребностям, вкусам и возможностям. И одновременно это объясняет, как советские хиппи достигли стилистической — и в какой-то степени духовной — сплоченности в стране, где их изображения были широко распространены разве только в виде издевательских карикатур. Ценность этих выкроек-инструкций заключалась в том, что они были и руководством, и материальными предметами сами по себе. К тому времени, когда Шекспир передал мне три этих блокнотных листка, сам он уже давно не шил джинсы — к тому же он знал все инструкции наизусть. И все равно он хранил эти записи вместе с несколькими фотографиями, возя их по всему миру. Он забрал их с собой, покидая Москву в 1973-м. Они путешествовали с ним в Амстердам, Уэльс и Израиль. Он хранил их сорок лет. Отчасти это объясняется тем, что любовь к Офелии превратила их в предмет сентиментальных воспоминаний. Он хранил их потому, что эти руководства, с помощью которых была сшита эта одежда, как и сама одежда, от которой не осталось и следа, представляли собой мир советских хиппи. Они служили материальным доказательством того, что советские хиппи существовали. Физическое существование выкроек-инструкций превратилось из механизма обучения в механизм памяти.