Цветы, пробившие асфальт: Путешествие в Советскую Хиппляндию - Юлиане Фюрст

Ил. 64. Описание выкройки джинсов, сделанное Офелией для ее бойфренда Шекспира. Фото из архива А. Полева (Музей Венде, Лос-Анджелес)

Помещая простое хипповское руководство по выкройке в теоретический контекст, можно прийти к еще одному интересному выводу: видимо, хиппи были достаточно хорошими марксистами, чтобы считать производство необходимым фактором создания лучшего мира, а вещи — важными средствами создания и выражения этого лучшего мира. Однако они считали, что процесс производства должен быть очевиден для зрителя и потребителя, а не скрыт, как это было в мире советского массового производства и в мире подпольного производства подделок. Процесс и конечный продукт должны были быть достоверными. И то и другое было неотъемлемой частью их жизни и идентичности и подчеркивало общий призыв хиппи к разрушению границ, как физических, так и духовных. Как и их западные ровесники, советские хиппи приветствовали идею полноценной жизни и существования. Их изделия были не просто конечным результатом производства. Как и в случае с конструктивистским дизайном, реальное предназначение хипповских вещей должно было выходить за рамки практического применения, чтобы переопределить понятие «материализм». Вещи хиппи были созданы не для того, чтобы служить, а для того, чтобы быть агентами.

ВЕЩИ, СОЗДАЮЩИЕ ХИППИ

Вещи хиппи были символами невербального выражения идеи (единственное число здесь не случайно, так как хипповские вещи никогда не предназначались для выражения какой-то одной или нескольких идей, а показывали скорее хипповскую идентичность в целом). Они демонстрировали, как сообщество хиппи коммуницировало с советским обществом и советской системой — сознательно и подсознательно. Вещи хиппи раскрывают больше, чем кажется на первый взгляд. Так как хипповское сообщество в основном не использовало письменную коммуникацию, вещи, которые они производили, вещи, которые они носили, и вещи, которые они выбирали, стали как бы текстами, через которые они выражали себя, узнавали друг друга и транслировали свои идеи внешнему миру. Между их телами, их идентичностями и их вещами практически не было никакого противоречия. Они стерли границы между вещами и самой жизнью, объединив все в общий Gesamtkunstwerk, который состоял из хиппи и их мира. Хиппи создавали вещи. Но их вещи были настолько могущественны, что отношения также работали и в обратную сторону: вещи создавали хиппи.

Хотя большинство хиппи осознавали символизм своих вещей — и особенно своей одежды, — очень немногие из них подробно и со знанием дела анализировали эти послания, адресованные самим себе[835]. Исключением был Владимир Теплышев, известный как Дзен Баптист, ставший хиппи в начале 1970‐х (и, безусловно, вдохновленный парой джинсов от Светы Марковой, которые он однажды где-то на ком-то увидел). Он собрал и записал свои размышления на тему хипповского пошива одежды, превратив их в 1997 году в прекрасно сделанную книгу[836]. Для него хипповские вещи не отделялись от существования хиппи, а были неотъемлемой частью как их субъективного, так и приписываемого им опыта — посредниками в постоянно идущем разговоре между хиппи и остальным миром. Как и большинство хиппи, он считал подобный разговор протестом, сопротивлением миру в целом и советской системе в частности.

Свое руководство по шитью Дзен Баптист начинает с обсуждения хипповских вещей как предмета первой необходимости для иконоборческого карнавала, характеризующего опыт хиппи (что интересно, он ничего не знал о Бахтине и его трудах)[837]. Хипповская одежда была «окончательным нарушением всех законов вкуса и принятости в обществе — некое безумие, оргия — протест против обоснованных обществом серьезностей… И в том числе узаконенности войн и убийств»[838]. Но простого уничтожения всех норм было недостаточно — процесс уничтожения был важен сам по себе, и старые нормы должны были оставаться видимыми под слоем новых убеждений. В рамках материального ответом Дзен Баптиста была переделка вещей. Он знал о революционных предшественниках своих идей, цитируя поэму Маяковского: «А вы ноктюрн (здесь: буржуазная культура. —  Ю. Ф.) сыграть могли бы на флейте водосточных труб?» Дзен Баптист советует превратить военную униформу в хипповскую вещь, чтобы показать, как военный стиль становится «сказкой», где только «герои любви, дети цветов и жизни» являются героями[839]. Сам Теплышев избежал обязательной службы в армии, притворившись душевнобольным. В ответ на госпитализацию в психушку, выйдя из нее, он сшил себе рубашку из той, что ему выдали в больнице: перекрасил ее, что-то на ней нарисовал и пришил забавные пуговицы. Но он постарался оставить заметной на ней казенную печать больницы[840]. Эту трансформацию символа репрессий в хипповское украшение, то есть переделку вещи, можно трактовать как символ будущих перемен в обществе. Более практичную оценку того же процесса дал одержимый модой хиппи Юра Доктор, который считал переделку вещей не глубоко символичной метаморфозой, а простой необходимостью, капитализацией того, что предоставляла экономика позднего советского периода: «Были великолепные ателье рубашек, были великолепные материалы в Советской России, великолепные, натуральные — лен, хлопок. Рубашка обходилась рубля в четыре, когда в магазине рубашка стоила рублей шесть. После магазина надо было перешивать самому. Переделывать, как и все остальное. Советские рубашки белого цвета были с планкой, воротник прострочен, иногда попадались даже батники, ну и пуговицы в четыре дырки. Это красилось»[841]. Между этими двумя высказываниями — весь спектр хипповского отношения к вещам. Мода для одних, нарратив для других.

Дзен Баптист прослеживает ясную траекторию: от переделки одежды в ранние хипповские дни к независимой хипповской моде как следующему шагу в эволюционном процессе хипповства. Он выделяет как минимум четыре необходимых предмета для «стартового» хипповского набора: рубашка, штаны, куртка и сумка. Дизайн его расклешенных джинсов напоминает фасон, созданный в начале 1970‐х Светой Марковой, с которой они входили в один круг. Дзен Баптист не только дает подробные инструкции относительно разных способов пошива клешей (начиная от колена или же от бедра), но также рассказывает, как можно получать больше удовольствия от ношения таких штанов: шуршать ими по сухой траве или опавшим осенним листьям[842]. Это действие хорошо согласуется с его двойной верой — в мастерство и во все естественное. Но это также демонстрирует его веру в то, что сила его вещей не ограничивается их созданием. Широкие клеши, шуршащие листвой, давали чувство близости к естественному жизненному циклу, вызывая воспоминания детства и давая ощущение бунтарства — все то, что сообщество хиппи так ценило как чувственный опыт, который их идентифицировал.