Поиски счастья - Николай Максимов

— Мне, однако, жаль тебя, — милостиво наконец заговорил он.

Лицо хозяина стойбища расплылось в благодарной улыбке. Он моложе Гырголя, на его верхней губе вместо усов только пушок.

— Что ж, я возьму добытые вами шкурки. Скажи, чтобы женщины сшили к утру десять пар теплых торбасов. — Гырголь выпустил густой клуб табачного дыма. — Кейнина вышла замуж?

— Совсем недавно. — Лицо Апчока сделалось напряженным и виноватым. Он всем корпусом подался вперед. — Разве ты, Гырголь, хотел взять ее себе в жены?

— Вечером я приду к ней. Кто ее муж? Пусть мы станем с ним приятелями. А еще отгонишь в мое стадо три двадцатки голов: по оленю за каждую долговую шкурку.

Апчок помрачнел.

Хоть и велико его стадо, но олени… как можно платить живыми оленями?

— Возьми у пастухов. Разве ты не им давал товары?

— Это верно, это так, — несколько оживился молодой оленевод. — Истинно умный человек ты, Гырголь. — Апчок с восхищением оглядел своего гостя.

Уладив дела, зять Омрыквута подарил хозяину папушу табаку, угостил спиртом. Теперь он с нетерпением ждал вечера, чтобы отправиться в ярангу Кейнины. Она давно приглянулась ему. Но все его прежние притязания оказались напрасными. Теперь он добьется своего! Он даже не станет разговаривать с ней об этом: достаточно только сказать ее мужу, что он хочет быть с ним невтумом: кто же не обрадуется такой чести? Даже Апчок, хозяин стойбища, и тот сразу согласился. Что же говорить о жалком бедняке!

Гырголь всегда оставлял для поездки немного спирта и табака, чая и недорогих бус для женщин, Кейнине он подарит всего: и бус, и чая, и табака для мужа — Енкау. Пусть все знают, как выгодно иметь такого приятеля по жене, как он.

Оставив гостя дремать в яранге, Апчок пошел предупредить Енкау о великой чести, ожидающей его вечером.

Узнав новость, Кейнина заплакала: она была совсем еще молоденькой и искренне любила мужа. Енкау задумался. Он знал, как противен его жене Гырголь. Разве она не рассказывала ему? Разве не противен Гырголь ему самому?

Апчок ушел. Кейнина спрятала голову в коленях, молчала, зная, что слова ее были бы напрасны: кто же посмеет отказать Гырголю! А Енкау — всего лишь бедный пастух.

Уже близился вечер, а молодые супруги все сидели молча в своем шатре, никто из них не проронил ни слова.

Апчок поделился новостью со своей женой Рультыной, та — с соседками, и скоро все стойбище только и говорило о Кейнине, Енкау и Гырголе. Пожилые чукчанки жалели Кейнину — такую хорошенькую женщину. К тому же был слух, что Гырголь болен нехорошей болезнью, которой теперь многие болеют на берегу, в Ванкареме. Мать Кейнины тихо плакала.

Гырголь появился в их яранге, когда смеркалось. Угостил хозяев табаком и спиртом. Он в упор смотрел на молоденькую хозяйку.

Муж и гость постепенно пьянели. В голове Енкау путались бесконечные мысли. Он понимал, как дорого надо платить за эту водку и дружбу. Да и какая друж ба может быть у него, бедного пастуха, с богачом? Временами сердце его ожесточалось, и ему хотелось крикнуть, чтобы Гырголь убирался вон, что он, Енкау, не хочет такой дружбы… Но он не смел это сделать: ведь тогда случится что-то страшное, непоправимое… Он не смел посмотреть в глаза жене. Ему было обидно, что он, сильный и молодой, не может оградить ее от такой обиды… Как же быть, как быть ему?

В пологе сгущался дым. Гырголь не жалел табака. Вот он достал пачку и подал Енкау; Кейнине протянул чай, бусы, иголку. Сидя в отдалении, Кейнина не шелохнулась. Гырголь положил подарки у ее колен. В кармане у него припасена еще пачка табаку… Это он отдаст мужу утром.

Не было у Кейнины ни заранее принятого решения, ни продуманного плана. Решение пришло сразу, вдруг, когда она почувствовала, что вот-вот Гырголь скажет последние слова и Енкау покинет полог…

Тихо поднялась эта пугливая молодая женщина, поправила жирник и выползла из спального помещения. Как была в одежде из шкуры молодого оленя, так и побежала в тундру.

Вначале Кейнина бежала, сама не зная куда, потом остановилась, подумала, повернула в сторону: там где-то стойбище, в котором живет ее брат. Он защитит ее, не отдаст Гырголю…

Между тем гость заметил отсутствие хозяйки, начал проявлять беспокойство. Енкау крикнул. Никто не отозвался. Тогда он выполз из полога. Кейнины нигде не было.

— Какомэй! — изумился муж, возвращаясь назад, — Куда пошла?

Гырголь нахмурился.

— Ищи! — гневно бросил он, как своему пастуху, словно речь шла об олене.

Енкау кинулся искать по стойбищу. Гнев Гырголя страшен: за ним последует немилость Апчока…

Но все яранги уже обежал Енкау, а Кейнины не было.

Забеспокоился и сам Апчок. Послал в стадо пастуха.

Всю ночь не смыкал глаз Гырголь. Курил, пил. Несколько раз забегал к нему Енкау, жалкий, растерянный, виноватый.

— Ищи! — неизменно повторял хозяин Амгуэмской тундры, и муж снова отправлялся на бесплодные поиски жены.

Как только забрезжил рассвет, в сильном гневе уехал Гырголь из стойбища Апчока. Он сидел на задней нарте, предоставив Кутыкаю самому искать стойбище Канкоя.

Скрипит под полозьями снег. Мороз пощипывает нос и щеки. Гырголь прикрывает лицо капюшоном камлейки.

С передней нарты что-то кричит Кутыкай. Гырголь прислушивается, но ничего разобрать не может.

Положив рога на шеи, олени быстро мчат ездоков.

Но вот и Гырголь замечает впереди оленью упряжку. Она медленно плетется навстречу. Ближе, ближе — вот и встреча. Упряжки остановились.

На загруженной нарте сидит незнакомый чукча.

Поздоровались. Спросили друг друга, куда и откуда едут. И тут выяснилось, что едет этот чукча от старика Канкоя, а держит путь к стойбищу Апчока; что он торгует, собирает пушнину для русского купца из бухты Строгой.

Хозяин Амгуэмской тундры изумился: для него это было полной неожиданностью. Так вот почему мало шкурок бывает у Канкоя!

— Где твое стойбище? Почему я не знаю тебя?

Поворотчик назвал селение, совсем неизвестное в этих местах. Глаза Гырголя помутнели от злобы.

— Некстати явился сюда!

Разъездной агент таньга опешил. Впервые не были рады ему, его товарам, встрече с ним.

Все трое стояли у своих нарт.

— Разве я пришел к тебе в стойбище? Твои слова непонятны.

Широко раскрыв глаза, Кутыкай смотрел на пожилого чукчу. Гырголя все больше охватывала злоба.

— Ты пришел в Амгуэмскую тундру, однако. Или ты не знаешь, что хозяин этой тундры я? Или я звал тебя?

— Непонятны твои слова, — испуганно отозвался пришелец.

«Хозяин тундры»?.. Уж не с духом ли он повстречался? По его телу прошла дрожь. Он оглянулся по сторонам.