Поиски счастья - Николай Максимов

Третий приступ аппендицита у отца Элетегина заставил ссыльного отвлечься от своих мыслей.

— Этки, очень плохо, — жаловался Ван-Лукьяну печальный Элетегин. — Умрет, однако, говорит шаман.

Шаман злорадствовал. Ведь он предупреждал чукчей, чтобы не путались с этим непонятным таньгом. Элетегин не слушался, и вот теперь умрет его отец.

— Да, умрет, умрет! — каркал колдун, радуясь, что смерть старика образумит остальных, отпугнет их от русского.

А злиться на Кочнева шаману было за что. Ведь таньг называет его жуликом, обманщиком, уговаривает чукчей не слушать его, не кормить…

— Ох, Ван-Лукьян, — вздыхает Элетегин, — очень жалко отца! Зачем ему умирать?

Старик лежал в своей яранге, корчась от болей. Около него неотлучно сидели жена и невестка. Шаман отказался просить у духов выздоровления.

— Пусть подохнет, — оказал он жене старика. — И вы вое умрете, если таньг еще будет приходить в ваш полог и Элетегин не перестанет дружить с ним. Духи гневаются на вас. Не надо ваших подарков. Духи не берут. Старик умрет. Уходи, старая! Сама виновата.

Болезнь старого чукчи расстроила и купца. Уже пора выезжать в тундру, собирать пушнину, а его торговый агент решил так не вовремя отдать богу душу. Купец вызвал к себе ссыльного лекаря.

— Ты что же, любезный, мои интересы не блюдешь. Нешто тебе неведомо, что время сборщиков в тундру посылать?

— Вы про родителя Элетегина?

— А про кого же? Скоро ль поднимется?

— Аппендицит. Третий приступ.

Купец вскипел:

— По мне — хоть сотый. Останови, на то ты лекарь!

— В таких случаях может спасти только операция. Но…

— Что «но»? Что «но»? Не можешь, что ли? Так на кой леший ты мне тогда нужен! А ежели у меня, скажем, эта хворость заведется, так и мне помирать прикажешь?

Чукчи обходили Кочнева стороной, веря шаману, что таньг — виновник предстоящей смерти человека в их поселении. Только Элетегин по-прежнему заглядывал в глаза Ван-Лукьяну, вздыхал, ходил за ним по пятам.

— Что делать, Дина? — обратился Иван Лукьянович к жене. Он понимал, что вместо упрочения своих связей с чукчами он в неравной борьбе со смертью и шаманом терпел почти непоправимое поражение.

Дина молчала. Ее тоже угнетала неизбежность этой смерти. Невольно приходили в голову мысли и о том, что она готовилась стать матерью, а при родах также могла возникнуть необходимость в хирургическом вмешательстве…

Иван Лукьянович раскрыл медицинский учебник и в который раз уже перечитывал главу об аппендиците.

— И операция-то несложная, — вздохнул он. — Вот что обидно.

Кочнева мучило и то, что он не доучился, и то, что здесь, в этом обширном крае, нет ни одной больницы, ни одного хирурга.

— Проклятое время! — зло прошептал он.

Дина нашла в другом учебнике нужную страницу и стала читать. Потом она достала руководство по хирургии. И он и она углубились в чтение.

— Ваня, ведь это, кажется, действительно не очень сложно. Вскрыть полость, потом найти отросток и… А что если попробовать? Ведь иначе умрет. А вдруг?

Ивану Лукьяновичу не раз случалось, утопая в студеном море, хвататься в последней надежде за неверную, но спасительную кромку льдины…

Сердце забилось учащенно, он склонился над руководством и снова и снова вчитывался в описание операции, старался восстановить в памяти со всеми подробностями тот день, когда он однажды, будучи студентом, присутствовал при удалении аппендикса. Ему удалось с необычайной отчетливостью вызвать это воспоминание, снова увидеть, как в ярком свете, все мельчайшие действия хирурга, в которые он так внимательно всматривался тогда. Иван Лукьянович вспомнил даже имя и отчество профессора, увидел лицо ассистента, увидел движения и его рук, восстановив четкую их последовательность…

— Готовь! — вдруг распорядился он. Видимо, необходимость этого решения подсознательно уже давно жила в его мозгу.

Иван Лукьянович поспешил в ярангу больного.

Дина выдвинула стол на середину комнаты, подвесила в сенцах над жирником чайник, приготовила таз, воду, нитки, поставила рядом ящик с инструментами, спирт, прикрыла полку с книгами, постель, все вещи простынями и начала обрызгивать их спиртом.

— Давайте. Быстро! — говорил, ощупывая пульс больного, Кочнев. — Осторожно, осторожно! — кричал он на Элетегина.

Жена старика и невестка растерялись. Таньг ни о чем не спрашивал их, он был каким-то совсем необычным сейчас, даже страшным, как шаман во время камлания.

— Попробуем, попробуем… — повторял сам себе Иван Лукьянович. — Так, так, выноси! — командовал он.

Старик по-прежнему только стонал, почти равнодушный ко всему, что происходит. Элетегин слепо подчинялся указаниям таньга Ван-Лукьяна, которому верил и которого любил.

Вскоре больной лежал на столе в комнатке ссыльного медика. Около домика собиралось все больше и больше чукчей. Они заглядывали в окно, но их не видели ни Кочнев, ни Дина.

— Дина, маски! Где же маски? — Иван Лукьянович нервно обернулся к жене. — Марлю, вату давай скорее!

Они сделали повязки себе на лица.

— Как пульс? — спросил Кочнев, еще раз проверяя по учебнику перечень всего, что хотя бы минимально необходимо для операции.

— Сердце бьется, — ответила Дина сквозь марлевую повязку.

— Двери закрой на крючок.

Иван Лукьянович глубоко вздохнул, присел на секунду, огляделся, считая пульс больного. Попытался улыбнуться, но улыбки не получилось.

Вымыв руки, Кочнев велел жене опрыснуть халат на нем спиртом. Потом в последний раз, уже машинально, оглянулся на открытую страницу книги и взялся за скальпель. Однако тут же положил его на место и начал смазывать вату хлороформом. Приторно сладкий запах распространился по комнатке.

— Ничего, ничего. Не бойся. Так надо, — уговаривал Иван Лукьянович больного, который заметался, пытаясь сбросить вонючую вату.

Вскоре старик уснул.

Несмелой рукой Кочнев вскрыл полость. Дина попятилась, схватилась рукой за грудь.

— Быстро, быстро, Дина!.. Зажимай!.. Уйдите от окна! — вдруг крикнул он, когда в комбате стало почти совсем темно.

Элетегин услышал голос тумга-тума и оттащил назад всех, кто прилип к окошку.

Чукчи испуганно шептались: «Разрезал живого человека…» «Зарезал старика!..» Элетегин и сам видел, что Ван-Лукьян делает что-то совсем непонятное. Ведь так поступают только с моржом, когда он убит на охоте. «Как можно резать живого человека? — думал он. — Почему отец не кричит? Разве не больно? Видно, очень сильный шаман Ван-Лукьян, если может так делать…»

Внезапно лицо хирурга стало совсем белым. Он заметил, что на лице больного все еще лежит кусок ваты, пропитанный хлороформом…