Под белым орлом - Грегор Самаров

их идеям; эти люди нужны мне, так как распространяют по свету мою славу, а слава — могучее оружие. Разве вы не видите, что они прославляют меня, несмотря на то, что я поступаю совершенно противоположно тому, что они высказывают?

За небольшую пенсию Дидро признал меня первой женщиной в мире, а Вольтер за дорогую шубу и несколько льстивых фраз окрестил меня «Северной Семирамидой»; однако этих философов никто в России не знает, их учения мой народ не понял бы, а если бы понял, то отрёкся бы от него, как от дьявольского наваждения. Я держала Дидро при своём дворе, но не позволяла ему сделать шаг из пределов дворца, и если бы господа философы попробовали распространять свои теории среди моего народа, то они быстро познакомились бы с Сибирью или очутились бы по ту сторону русской границы. Могут быть только два препятствия для осуществления намеченного плана будущности России. Одно из них — это союз между Францией и Англией, что совершенно невозможно при теперешнем развитии истории, чего я добилась благодаря искусству своих дипломатов. Я помню, что сделал Шуазель, чтобы ослабить силу успеха моего флота в Архипелаге; я знаю, что тайно и явно сделала Англия, чтобы восстановить против меня Турцию. Самым опасным врагом России будет тот английский или французский дипломат, которому удастся составить союз между Францией и Англией и двинуть сообща их флот в Константинополь. Но этого никогда не будет! — прибавила императрица.

— А какое же второе препятствие? — спросила София.

— Второе ещё более невероятное, — ответила Екатерина Алексеевна, — и относится к миру фантазии. Это препятствие явилось бы тогда, если бы Германия могла объединиться в одно сильное государство. Такое государство явилось бы непроницаемой стеной на русской границе и преградило бы ей путь к дальнейшим завоеваниям в Европе. Но нам нечего бояться этой опасности. Как бы дом Габсбургов ни стремился к объединению, ему никогда не удастся сломить противодействие Пруссии и, наоборот, наследникам Фридриха никогда не удастся занять место Габсбургов. Бывший бранденбургский курфюрст, теперешний король Пруссии, мечтающий сделаться императором, и сам император ни в чём не уступят друг другу и будут держать Германию в прежнем бессилии, а потому Россия всегда будет могущественнее их. Как видите, я предлагаю вам принять участие в создании всеобъемлющей власти, а это, клянусь вам, гораздо выше, чем возложить на себя корону, потерявшую все свои украшения, которая к тому же может удержаться лишь на моей голове.

— Вы правы, ваше императорское величество, — воскликнула София, — я была ослеплена; прекрасная вершина, которую вы показали мне сегодня, была скрыта от моих глаз. Ещё раз клянусь вам, что я ваша душой и телом.

Она снова опустилась на колени и прижала руку к сердцу.

В эту минуту открылась дверь и в комнату вошёл Ланской, адъютант императрицы. Он смертельно побледнел, увидав у ног своей повелительницы какого-то пажа, к которому государыня нежно наклонилась.

Екатерина Алексеевна взглянула на вошедшего с приветливой улыбкой и сказала:

— Подойди сюда, дитя моё, и поклонись этой даме. Она — твой друг и даже имеет особенное право рассчитывать на твою преданность!

— Ах, так это — дама! — воскликнула Ланской и быстро подошёл, с изумлением глядя на Софию, поднявшуюся с пола.

— Да, дама, — сказала императрица, — и даже очень красивая дама, лучезарных глаз которой ты должен остерегаться, — прибавила она, с шутливой угрозой поднимая палец.

— Ваше императорское величество! — возразил Ланской, вскидывая на императрицу полный воодушевления взор своих мечтательных глаз. — Вы знаете, что ни одна женщина в мире не может подчинить меня своей власти, потому что моё сердце безраздельно принадлежит высокой благодетельнице, поднявшей меня до себя из праха.

— Знаю, — произнесла государыня с счастливой улыбкой, подавая ему руку, которую он с чувством прижал к своим губам, — знаю! Ты — доброе дитя, в тебе нет фальши, ты мне предан и не разлюбил бы меня, если бы даже корона упала с моей головы.

— О, Боже! — с волнением воскликнул Ланской. — Этими словами, ваше императорское величество, вы высказываете или слишком много, или слишком мало. Я не могу представить себе мою высокую повелительницу без короны, да, полагаю, и никто на свете не может этого. Царский венец создан для Екатерины, а Екатерина рождена для царского венца!

— Ты прав, ты прав! — задумчиво сказала императрица, — удар молнии, который сорвал бы корону с моей головы, должен был бы сразить также и меня. Слушай однако хорошенько! — продолжала она потом, — не говори никому про эту даму, но ступай и позаботься, чтобы ей приготовили в непосредственной близости от меня отдельное помещение, куда должна иметь доступ только одна Анна Семёновна, моя доверенная камеристка. Вы останетесь здесь несколько дней, — прибавила государыня, обращаясь к Софии, — прежде чем вернётесь в Варшаву уже не в виде пажа, а как самая блестящая дама высшего общества, как моя приятельница, в распоряжение которой должен поступить князь Репнин. Я позабочусь о том, чтобы вы не имели больше надобности носить фамилию бедного коменданта Каменца и чтобы вскоре пред светом появилась графиня Потоцкая.

Ланской поспешил выйти, чтобы исполнить приказ императрицы.

— Как вы счастливы, ваше императорское величество! — сказала София; — вы находите истинную любовь, хотя вы — императрица; ведь тот молодой человек действительно любит вас; я вижу это, так как в подобных вещах взор женщины не может ошибиться. И при всём том вы остаётесь повелительницею тех, которые вас любят.

— Моё сердце остаётся молодым, — с мечтательным видом произнесла Екатерина Алексеевна, — хотя, к сожалению, уже слишком много лет пронеслось над моей головой. Находить любовь — для меня счастье, но, — продолжала она с холодным, гордым взором, — у императрицы нет сердца, моя любовь не оказывает никакого влияния на мои обязанности правительницы, и, хотя я щедро осыпаю знаками моего благоволения тех, кому дарю свою благосклонность и которые облегчают мне тягости жизненных трудов приятными часами, всё же эти люди никогда не оказывают ни малейшего давления на мою политику и ход государственных дел; я никогда не забуду несчастия, которое навлекла на Россию слабость императрицы Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны.

— А если вы, ваше императорское величество, до такой степени можете властвовать над своей любовью, — воскликнула София, с восхищением взглядывая на императрицу, — то в состоянии ли вы в той же мере подавлять