Под белым орлом - Грегор Самаров

— Вы были в Могилёве, — ответила государыня, — и видели моё обращение с императором Иосифом; так вот его я ненавижу всеми силами души!

— Императора? — воскликнула София, — того, кто выказывает столько восхищения вами?

— Выказывает? — пожимая плечами, произнесла Екатерина Алексеевна. — Да если бы даже он действительно питал ко мне чувство восхищения, если бы на самом деле был моим другом, как он лицемерно притворяется, то и тогда я была бы не в силах примириться с ним. Свет называет его прямо императором, и он вообразил себя наследником римских цезарей, которые владычествовали над миром, а этого я никогда не прощу ему. По этой причине я ненавижу его, по этой причине я не успокоюсь до тех пор, пока последняя тень мнимого мирового владычества этих римско-немецких императоров не померкнет пред блеском восточной короны. Но, — с улыбкой прибавила государыня, — Иосиф Австрийский не подозревает о том, и даже если бы ему сказали это, то он не поверил бы от избытка своего тщеславия. А тем временем император как нельзя лучше устраивает мои дела, ослабляя себя в борьбе с турецким султаном, как только я могу того желать. Что может быть лучше, как заставлять трудиться в нашу пользу ненавистных нам людей? Но теперь, мой друг, — ласково прибавила императрица, — вы достаточно утомились дальней дорогой, чтобы пожелать конца нашему разговору.

— Разве можно когда-нибудь утомиться, слушая вас, ваше императорское величество? — спросила София.

— Тело заявляет свои права, — заметила государыня, — и даже самый сильный ум становится беспомощным, когда ему отказывается служить орудие его работы. Отдохните, графиня, отдохните и не сердитесь на меня за то, что я заставила вас совершить такое утомительное путешествие; вы видите отсюда, как ценю я вашу дружбу.

Она позвонила в колокольчик. В комнату вошла её доверенная камеристка Анна Семёновна.

— Отведи эту даму в её покои! — приказала Екатерина Алексеевна.

Не выказывая ни малейшего удивления по поводу мужской одежды на приезжей гостье, камеристка повела Софию в богато и уютно обставленное помещение, выходившее в коридор, который непосредственно сообщался с покоями самой императрицы и куда имела доступ только царская прислуга.

В самом деле утомление в полной мере дало почувствовать себя красавице-гречанке и, несмотря на поток мыслей, вызванных разговором с императрицей, она скоро погрузилась в глубокий сон без сновидений, от которого проснулась только довольно поздно на следующее утро.

Несколько дней провела София пред всеми, кроме адъютанта Ланского, в качестве гостьи императрицы в Петербурге, и Екатерина Алексеевна сумела в этот недолгий срок до такой степени очаровать своею добротою бывшую неприятельницу, указать её честолюбию такие блестящие цели и вместе с тем так ловко внушить ей собственные идеи, что когда наконец София в ночной тиши пустилась назад в Варшаву с блестящим поездом в сопровождении казаков, то императрица могла похвастаться про себя, что совершенно привлекла к себе эту мужественную, хитрую женщину, не останавливавшуюся ни пред каким препятствием.

XX

Вацлав Пулаский всеми мерами пытался рассеять унылую задумчивость графа Станислава Феликса Потоцкого, чтобы снова привлечь его к деятельности в интересах Польши, так как обстоятельства всё более и более требовали энергичного вмешательства, которое могло удаться лишь графу Станиславу Феликсу Потоцкому.

Ненависть против русского притеснения, раздуваемая ловкими агентами, достигла крайних пределов, и если бы не представился в скором времени случай к взрыву народных страстей, то при изменчивости характера польской нации можно было опасаться, что волнение умов снова уступит место вялости и равнодушию. Кроме того по всей стране были сделаны приготовления, чтобы с помощью внезапного и всеобщего восстания изгнать русские гарнизоны из всех укреплений и прочих мест их стояки. С исполнением этого плана не следовало также долго медлить, потому что даже без всякого предательства, которое могло быть вызвано каждою случайностью, подготовленные мероприятия могли быть чрезвычайно затруднены простою дислокацией русских войск.

Поэтому Вацлав Пулаский напомнил графу Потоцкому, что пора нанести решительный удар и арестовать короля Станислава Августа. Если бы это удалось, то, прежде чем весть о его низложении успела бы распространиться, должно было последовать изгнание русских войск, чтобы после насильственного отречения короля немедленно выбрать диктатора в лице Станислава Феликса Потоцкого и вооружить весь народ, восстание которого было бы тогда признано законным в силу решения сейма, причём рассчитывали на поддержку или по крайней мере на благосклонное покровительство Пруссии и Австрии.

Весь план был хорошо рассчитан, правильно организован и самым тщательным образом держался в тайне между заговорщиками, состоявшими под предводительством Пулаского, так что даже патриоты иных партий, как Игнатий Потоцкий и Костюшко со своими друзьями, не знали ничего о нём. Главные условия были направлены на арест короля и изгнание русских гарнизонов, и согласно этим распоряжениям были последовательно и обстоятельно сделаны необходимые приготовления по всем местам стоянок русских войск. Но заговорщики — старые ветераны — не подумали завязать какие-нибудь дипломатические нити, чтобы хотя до известной степени удостовериться заранее в том, как отнесутся соседние державы к их замыслу; равным образом мало внимания было обращено и на то, чтобы после задуманного переворота сосредоточить военные силы нации и подготовить их к войне с Россией, которая неминуемо должна была вспыхнуть. Рассчитывали, что России понадобится некоторое время, чтобы двинуть новую армию к польской границе, и что в этот срок польская нация благодаря вновь завоёванной свободе организуется своими собственными силами для боевой готовности. Всех так называемых осторожных и нерешительных, к которым одним из первых причисляли Игнатия Потоцкого, нарочно держали в стороне; решительное дело должно было предшествовать всему, а там обещали найтись сами собою средства и пути для дальнейшего использования успеха, достигнутого бурным натиском.

Многие исторические примеры как будто подтверждали мнение Пулаского, но тем необходимее было быстро и беспощадно схватить удобный момент, и таким образом Пулаский уже много раз являлся к графу Феликсу Потоцкому напоминать об исполнении давно подготовленного плана.

Лукавский доложил, что отряд надёжных старо-польских солдат, собранных под видом рабочих на лугах графа Потоцкого, готов и совершенно обучен на всякий случай и что было бы неосторожностью ещё долгое время держать там этих людей в бездействии, так как их сборище может слишком легко возбудить внимание и подозрение. Вместе с тем празднества польских магнатов в их загородных замках, на которые король часто принимал приглашения и с которых он возвращался потом с немногочисленной свитой и почти всегда без военного прикрытия, представляли удобный случай для