Политология революции - Борис Кагарлицкий

Игра по этим правилам оказывалась бессмысленным делом потому, что государственная система страны отводила даже легальным партиям заведомо второстепенную роль. Участвуя в избрании законодательных органов власти, они мало влияли на серьезные вопросы, решавшиеся почти бесконтрольно властью исполнительной. Дума при Ельцине и Путине могла влиять на президента не больше, чем при Николае II – на политику царя.

Парадоксальным образом, подобное ограничение демократии для левого движения было лишь стимулирующим фактором. Соблазн создания «парламентской организации» весьма велик в стране, где демократия эффективно функционирует. В России левые изначально избавлены от парламентских иллюзий. Любая избирательная кампания могла теперь играть лишь вспомогательную, тактическую роль, да и это оказывалось скорее исключением. Единственным путем добиться перемен становилась повседневная работа в массовом движении.

В такой ситуации принципиальное значение приобретают программа и организация социального протеста. Политическая ответственность марксистов состоит в том, чтобы помочь выработать и то и другое. В процессе этой работы сложится и собственная организационная структура, собственная идеология левых, неразрывно связанных с объединяющимися для защиты своих интересов трудящимися.

На данном этапе можно видеть несколько уровней программно-организационной интеграции движения. Прежде всего к началу 2005 года были уже очевидны общие «протестные» лозунги, которые объединяют широкие массы: «Нет реформе жилищно-коммунального хозяйства!», «Нет коммерциализации образования!», «Нет росту тарифов!» и т.д.

Сталкиваясь с массовым сопротивлением своей политике, власти неизменно бросают протестующим обвинение в «неконструктивности». Если лидеры протеста поддаются этой провокации, их дело безнадежно проиграно. Так называемые конструктивные лозунги не воспринимаются общественным сознанием и легко игнорируются властью. Конструктивность предполагает путаную дискуссию по мелочам, которую власть навязывает оппозиции, чтобы уйти от ответственности за собственные действия. Именно потому, что любая власть стремится сделать любую оппозицию неэффективной, она постоянно требует от нее конструктивности. На практике «конструктивность» – привилегия власти. В условиях общественного кризиса эффективность оппозиции обратно пропорциональна ее «конструктивности». А в реальной ситуации постсоветской России перемены возможны только через серьезный кризис.

Это, конечно, не значит, будто нет необходимости в позитивных требованиях и программах. Просто позитивная программа не имеет ничего общего с мелочным торгом «конструктивной оппозиции». Это – альтернатива. Чем более радикальная – тем лучше.

Политические требования неотделимы от политической организации. Они отражают уровень зрелости и силу движения – в противном случае любые умные программы остаются не более чем академическими текстами, интересными для десятка интеллектуалов. Организационно-политическое оформление движения является сложной и многоступенчатой задачей. Исходной точкой мобилизации всегда являются стихийно выдвигаемые массами требования. Показательно, однако, что уже на митингах в январе 2005 года и во время забастовок звучали не только призывы к отмене антисоциальных законов, повышению зарплаты. Говорили и об отставке правительства и президента и даже о необходимости национализации крупнейших корпораций. Все это вполне органично складываются в программу левой альтернативы. " Без национализации невозможно в долгосрочной перспективе найти ресурсы на развитие сектора социальных услуг. А главное, не будет структур, на основе которых можно обеспечить прогрессивное развитие социальной сферы. Это реальность, с которой столкнулось уже правительство Тимошенко на Украине. И дело тут не только в количестве государственной собственности, но и в организации общественного сектора – именно как общественного – ориентированного на решение определенных задач, не на прибыль, а на свои собственные критерии и ценности, на демократический контроль и прозрачность, невозможные в условиях частного предприятия и старой государственной бюрократии. Общественный сектор необходим как фактор противостояния рынку, и в этом смысле его развитие является принципиальным лозунгом переходной программы. Это – второй, политический уровень самосознания движения.

Надо помнить, что развитие массового движения происходит не в изоляции от других политических процессов, разворачивающихся в обществе. Периодически обостряющийся Кризис верхов стал в России неизбежным спутником политической системы. Борьба за престолонаследие, соревнование кланов, пытающихся усилить свои позиции при требуемой по Конституции замене Путина на нового президента, открывала новые возможности для всех, кто стремился к переменам. Но опыт 2004 года на Украине свидетельствовал, что эти возможности легко могут быть упущены. «Мы обязаны донести до общественного сознания, – писал левый публицист Дмитрий Галкин, – что левые являются противниками социально-политического строя в целом, и смена одних представителей правящего класса на других сама по себе нас не устроит, независимо от степени либеральности участников этого процесса обмена. По сути дела, перед нами задача превращения противостояния внутри правящего класса в конфликт между правящим классом и обществом».[555]

Отсюда необходимость подняться на третий уровень самосознания – переход от сочетания требований к их обобщению, к формированию консолидированной позиции. Это невозможно без определенного единства организации. Если на первом этапе было достаточно сотрудничества, то на следующем становятся необходимы коалиции. И в конечном итоге нужна организация, отражающая широкие классовые интересы. Не только экономические и социальные, но и политические. Не монолитная, не авторитарная структура, но и не широкая обезличенная сеть. Противоречия движения носят объективный характер.

Это не только пресловутые «амбиции лидеров», на которые принято ссылаться, оправдывая неспособность к Объединению, но, в первую очередь, реальные различия идеологии, организационных методов, политической культуры, а главное – социальные различия в мире труда. Единственным способом преодолеть эти противоречия, не пытаясь их механически подавлять, становится работающая демократия. Не бесконечная дискуссия в поисках «консенсуса», не манипулятивные политические технологии «сетевого маркетинга», когда решения вообще неизвестно кем и где принимаются, а демократический процесс, требующий не только гласного и открытого обсуждения вопросов, но и солидарных действий.

Левые должны не только говорить красивые слова о солидарности, но и сделать культуру солидарности основой своего повседневного политического существования. Точно так же в условиях повсеместного наступления расизма левым недостаточно повторять ритуальные интернационалистские лозунги. Надо превратить интернационализм в объединяющую идею движения, сделать его основой практической работы.

Первой попыткой создания самостоятельной организации был Левый фронт. О нем говорили уже во время Российского социального форума. Для активистов оппозиции, не решавшихся порвать с КПРФ, создание фронта казалось удобным промежуточным решением. Для тех, кто видел необходимость самостоятельной политики – необходимым первым шагом вперед.

К середине 2005 года идея Левого фронта витала в воздухе и в России, и на Украине. КПРФ реагировала на это крайне болезненно, распространяя по своим сетям всевозможные циркуляры, запрещавшие членам и сторонникам партии участвовать в подобных инициативах. Дошло даже до специального распоряжения, призывавшего партийные организации уничтожать тиражи газеты «Правда-info», пропагандировавшей создание фронта.

Напротив, на Украине официальная коммунистическая партия создание фронта поддержала. В интервью газете «Новый понедельник» лидер КПУ Петр Симоненко заявил, что Левый фронт «может оказаться той политической силой, в которой граждане левых взглядов, независимо от партийной принадлежности, смогут выразить свою активную жизненную позицию по отношению к социально-экономической ситуации в стране и побороться за места в представительных органах власти всех уровней».[556]

Как на Украине, так и в России речь шла о широком движении, основанном на сочетании коллективного и индивидуального членства, объединенного общей левой программой, которая оставила бы достаточную свободу для развития различных идеологий и течений. Однако легко заметить, что Левый фронт в трактовке партийных лидеров КПУ превращался в коалицию, ориентированную прежде всего на выборы и обслуживающую потребность партии в мобилизации избирателей. Именно поэтому инициатива буксовала, несмотря на сообщения про «успешный переговорный процесс с нашими потенциальными союзниками».[557] Для становления Левого фронта нужен был не «переговорный процесс» политиков и бюрократов, а активная работа в массовом движении, работа, никак не привязанная к выборам и тактическим задачам тех или иных парламентских партий.