История британской социальной антропологии - Алексей Никишенков

Все это – внешняя сторона вопроса. Что же касается содержания интереса Лича к концепции Леви-Строса, то он был вызван стремлением преодолеть с ее помощью методологические слабости существующих в британской антропологии подходов. Во-первых, Личу, имеющему основательное математическое образование, импонировали попытки Леви-Строса применить методы математической статистики и кибернетики в изучении общества и культуры. Он, еще до основательного знакомства с работами французского антрополога, писал: «Как может современный социальный антрополог, имея под рукой работы Малиновского, Рэдклифф-Брауна и их последователей, выйти на обобщения хоть с какой-то надеждой достижения удовлетворительных результатов? – Только осмысливая организационные идеи, присутствующие в любом обществе, в качестве неких математических моделей»[1238]. Во-вторых, Лич (а к 60-м годам не он один) негативно относился к сложившемуся в британской антропологии предубеждению против изучения содержательной стороны первобытных верований и ритуалов. Этот аспект ушел в тень структурно-функциональной трактовки этих явлений, которая сводилась чаще всего к ответу на вопрос – какую роль то или иное верование или обряд играет в сохранении социальной структуры. Леви-Строс, не без оснований полагал Лич, вернул в 60-е годы проблематику, с которой эта наука началась в трудах своих основоположников – Э. Тайлора, Дж. Фрэзера, Э. Дюркгейма.

В ряде своих работ Лич подверг анализу сложившуюся в антропологии ситуацию и, сопоставляя подходы самых влиятель ных теоретиков этой науки, часто демонстрировал свою солидарность с Леви-Стросом. Так, в книге «Культура и коммуникация» он дал такую типологию методологических подходов: 1) подходы, ориентированные на изучение причинно-следственных связей – различные варианты эволюционизма и историзма; 2) подходы, направленные на изучение взаимозависимости различных частей социальной системы – структурно-функциональные и 3) подход, целью сторонников которого является демонстрация того, «что тот или иной отдельно взятый культурный институт, наблюдаемый в реальности, – это одна “перспектива” из целого ряда возможных “перспектив” и комбинаций, часть которых можно непосредственно наблюдать в других культурных комплексах. Эти ученые предлагают структуралистское объяснение (если использовать термин “структуралистский” в том смысле, в каком его понимал Леви-Строс)»[1239]. Все отмеченные подходы, по Личу, разделяются на две позиции: 1) эмпирическую и 2) рационалистическую. Первая представлена Малиновским, Рэдклифф-Брауном, Фёрсом, Фортесом, Глакменом и их последователями, которые «полагают, что основная задача антрополога-полевика – фиксировать непосредственно наблюдаемое межличностное поведение членов локального сообщества, взаимодействующих друг с другом в своей повседневной жизни»[1240]. Вторая позиция, восходящая к Дж. Вико и представленная в современной антропологии Леви-Стросом, Эванс-Причардом (в работах 50 – 70-х годов) и некоторыми их последователями, к числу которых он относит и себя, отмечена интересом к «представлениям (как противоположности объективных фактов), их больше занимает то, что говорится, нежели то, что делается. В полевых исследованиях они придают особое значение мифологии и утверждениям информаторов о том, как должно быть… рационалисты склонны утверждать, что социальная реальность “существует” в словесных заявлениях, а не в том, что происходит в действительности»[1241].

Определяя свое отношение к отмеченным подходам, Лич утверждает: «Указанные два подхода – эмпирический (функциональный) и рационалистический (структурный) – являются взаимодополняющими, а не противоречащими друг другу: один представляет собой трансформацию другого»[1242].

Идеи Леви-Строса, в переработанном Личем виде, послужили катализатором и средством реабилитации классических проблем изучения первобытных классификаций и первобытного мышления в целом, а также мифа и символической логики ритуального процесса. С 60-х годов при кафедрах социальной антропологии университетов Великобритании, не без влияния Лича и не без неприязненного отношения со стороны старшего поколения антропологов, стали периодически устраиваться семинары, посвященные обсуждению перечисленных проблем с участием лингвистов, семиотиков, философов и др. Из антропологов первого послевоенного поколения в этом течении лидировали М. Дуглас и Р. Нидем.

Если абстрагироваться от многочисленных декларативных заявлений Лича о солидарности с методологией Леви-Строса, то нетрудно обнаружить множество серьезных противоречий в их подходах. Лич сам сформулировал некоторые из них в своей книге о Леви-Стросе. Существенное отличие в их позициях заключается в том, что Лич решительно не принимал тот уровень абстракции, на котором базировались выводы французского структуралиста (это можно отнести и к «оксфордским структуралистам»). Если для Леви-Строса интерес представляли Человек и Общество как таковые, то Лич был склонен к изучению конкретных живых людей в конкретных сообществах. При всем уважении к Леви-Стросу и ироничном отношении к своим коллегам в Великобритании Лич всегда ощущал свое интеллектуальное родство с британской традицией. «Я был учеником Малиновского, – пишет он, – и я в душе остаюсь “функционалистом”, даже осознавая ограниченность теории Малиновского. Хотя я от случая к случаю использую структурный метод Леви-Строса для освещения отдельных особенностей отдельных культурных систем, разрыв между моей позицией и позицией Леви-Строса весьма широк»[1243]. Одним из главных пунктов, по которым британские антропологи, включая и Лича, негативно и даже пренебрежительно относились к деятельности Леви-Строса, был стиль его полевой работы и отношение к фактическому материалу. Французский антрополог никогда не проводил длительного включенного наблюдения, ограничиваясь беглым опросом, и позволял себе делать универсальные обобщения на базе «вторичных рационализаций туземцев», хотя, как пишет Лич, для настоящего полевика «совершенно очевидно, что такая изначальная модель восприятия – не более чем амальгама предвзятого предположения самого наблюдателя. В этой связи многие могут утверждать, что Леви-Строс, подобно Фрэзеру, недостаточно кри тичен по отношению к своим источникам. Он всегда, как представляется, готов увидеть то, что ищет»[1244].

Стремясь к синтезу всего, что казалось ему наиболее методологически эффективным и адекватным изучаемой реальности и в британской, и во французской антропологических традициях, Лич выработал свою оригинальную теоретико-методологическую позицию, которую можно, с неизбежными упрощениями, представить следующим образом. Полевая работа должна строиться на принципах, разработанных Малиновским, но с усовершенствованиями, внесенными последующими поколениями ученых, в особенности представителями Манчестерской школы, уделявшей этому аспекту очень большое внимание, в частности, формализованным процедурам наблюдения, опроса и фиксации фактов, что позволяет использовать математические модели. Сам Лич именно так и проводил свои полевые исследования в Бирме и на Цейлоне, где он, помимо включенного наблюдения и опроса, работал с архивными документами, что дало ему возможность сформулировать исторические предпосылки многих наблюдаемых им обычаев, в частности, в сфере родства, поземельных и межкастовых отношений в сингальской деревне[1245]. Наблюдение и опрос в поле, так же как и интерпретация полученного материала, не должны подчиняться диктату априорных теоретических схем, связанных с понятиями «структура» и «функция», Лич полагает, что для ориентации исследования больше подходит менее формализованная аналитическая модель, стоящая за понятием «социальная организация», в свое время предложенным У. Риверсом и обоснованным в 1949 г. Р. Фёрсом[1246].

Предмет социальной антропологии, по Личу, и здесь он следует Фёрсу, – «пространство некоторого малого сообщества людей, которые живут вместе в условиях, когда большая часть их повседневного общения связана с непосредственным взаимодействием»[1247]. Неоправданной он считал сложившуюся в британской антропологии тенденцию восприятия предмета, «как если бы человеческие культуры и/или человеческие общества могли различаться подобно ботаническим видам. Это заблуждение. Различия человеческого вида подобны цветам радуги… когда вы смотрите на спектр более пристально, дискретность исчезает»[1248], одно общество или институт культуры плавно перетекает в другой, и это существенно для адекватного отражения изучаемой реальности.