История британской социальной антропологии - Алексей Никишенков

Теоретическая база научной деятельности Лича менялась в течение его жизни и всегда отличалась противоречивостью, но некие исходные ее принципы сформировались под прямым влиянием Малиновского, о чем он сам не раз заявлял[1228]. Главное, чем он, да и вся мировая антропология, обязаны Малиновскому, по его мнению, – это стиль полевой работы, уважение к живому факту во всей его эмпирической полноте и установка на восприятие культуры как целостности, «тонко сбалансированного механизма»[1229]. Вместе с тем, Лич довольно рано отверг некоторые теоретические установки Малиновского, правда, это относится к общим положениям, разделяемым подавляющим большинством британских антропологов межвоенного периода. Речь идет о позитивистских убеждениях основоположников структурно-функционального подхода в существовании общественных законов, подобных естественным, и в необходимости и возможности их выявления в наблюдаемой социальной реальности. «Антропологи, – пишет он, – которые воображают, что посредством разума они могут свести наблюдения этнографов к номотетической естественной науке, попусту теряют время». Социальная антропология, по его мнению, – это не наука, «если она чем-либо является, то это вид искусства», и далее: «В течение ста лет своего существования академические антропологи не открыли ни одной обоснованной универсальной истины, идет ли речь о человеческой культуре или человеческом обществе, если не считать тривиальных аксиом, к примеру – все люди обладают языком»[1230]. В этой позиции отражены новые веяния в социальной антропологии, инициированные еще в конце 40-х годов Эванс-Причардом, а у Лича получившие более радикальное выражение.

Целью своей дисциплины Лич считал не открытие законов – «социальный антрополог в поле сосредоточивает свои усилия на том, чтобы постараться понять (выделено мной. – А. Н.) не просто разговорный язык народа, с которым он имеет дело, но весь образ его жизни… Проникнув, как он полагает, в сущность наблюдаемого, он в дальнейшем должен перевести все это на язык, который его читатели, не располагающие его личным опытом, могли бы понять»[1231]. Надо отметить, что эта установка также уже была озвучена Эванс-Причардом.

Резкое и порой грубое по форме неприятие Личем того, что он называл «оксфордским структурализмом» (подход Рэдклифф-Брауна, Фортеса, Глакмена и их сторонников), очевидно, имеет какие-то личные мотивы, но оно связано и с содержательной стороной его научного мировоззрения. Особенно отчетливо это его отношение было выражено в лекции памяти Малиновского в ЛШЭПН «Переосмысливая антропологию», прочитанной 3 декабря 1959 г. и позже опубликованной в сборнике его статей под этим же названием. В этой лекции он назвал Рэдклифф-Брауна «коллекционером бабочек» на том основании, что, претендуя на социальные обобщения высшего уровня, тот фактически расчленяет произвольно взятые общества и вырванные из них, опять таки произвольно, фрагменты сравнивает по формальным призна кам[1232]. Вообще-то, Лич с самого начала оказался аутсайдером в антропологическом цехе. Вот как он об этом вспоминает в конце своей жизни: ученики и последователи Рэдклифф-Брауна «Фортес и Глакмен были очень близкими друзьями многие годы. Глакмен и я впервые очень бегло познакомились на семинаре Рэдклифф-Брауна в Оксфорде зимой 1938/39 г. Я почувствовал стойкую и неизменную неприязнь ко всему тому, что с ними было связано, а к Глакмену в особенности»[1233]. Лич не принимал жесткого детерминизма интерпретаций «оксфордского структурализма», которые сводили культуру и поведение человека к простым реализациям абстрактных принципов.

Лич особенно решительно дистанцировался от этой традиции в своей монографии «Пул Элия». В ней он предложил свою версию филиации идей, лежащих в основании современной ему британской социальной антропологии и восходящих к Э. Дюркгейму. К первой линии преемственности он отнес подход представителей оксфордской кафедры, воспринявших дюркгеймианскую модель общества в виде совокупности ролей, определяемых моральными и юридическими императивами, исходящими от общества как реальности sui generis. Вторая линия преемственности, характерная для Малиновского, – это восприятие идей Дюркгейма, изложенных в его книге «Самоубийство» и трактующих социальный процесс как воплощение статистических норм, как то, что свойственно поведению «нормального, среднего человека»[1234]. Оба этих подхода Лич считает ограниченными, так как первый игнорирует роль личности в культуре, а второй – процесс превращения индивидуальных форм поведения в статистически фиксируемые нормы и наоборот. Сам он отдает предпочтение третьему варианту прочтения наследия Дюркгейма – его дихотомическому противопоставлению «сакрального» и «профанного», в котором первая категория выступает идеальной моделью для второй. «Ритуал рассматривается, – пишет он о сфере сакрального, – как ориентирующий “набросок”, в терминах которого индивиды организуют свое повседневное поведение. Расхождение индивидуального поведения и стандартных норм не является, таким образом, результатом моральной ошибки или эгоистического невежества, но возникает попросту из-за того, что разные индивиды, на вполне законных основаниях, относятся к деталям идеальной схемы по-разному»[1235].

При внимательном чтении работ Лича и Глакмена нетрудно убедиться в том, что в них немало общего – оба особое внимание уделяли конфликту норм в культуре, а также явлениям сознательного изменения правил обычая; оба стремились учитывать исторические предпосылки изучаемых процессов и использовали одни и те же исследовательские приемы, получившие собирательное название «метода расширенного представления конкретного случая» (extended-case method). Что же касается их учеников, то в их деятельности, по утверждению А. Купера, хорошо знавшего их всех, сходство в тематике и подходах порой было поразительным – многие из них воспринимали идеи старших коллег без оглядки на корпоративные барьеры и личные взаимоотношения[1236]. Так, ученик Глакмена В. Тэрнер в 60-х годах откровенно шел по стопам Лича в изучении африканского ритуала с позиций символической логики, лингвистики и семиотики. Ученица Эванс-Причарда М. Дуглас активно использовала идеи Леви-Строса в своих исследованиях процессов мышления и восприятия в традиционных обществах (когнитивная антропология) и в этих исследованиях нередко смыкалась с позицией Лича, так же, впрочем, как и он с ее позицией.

Особую проблему для историка британской социальной антропологии представляет вопрос о влиянии идей Леви-Строса на эту научную дисциплину. Давно бытует представление, что Лич был, пожалуй, единственным представителем этой корпорации, который откровенно принял сторону французского ученого. Это представление, однако, чрезмерно упрощает ситуацию. Лич никогда не был апологетом французского структурализма, невзирая на его неоднократные заявления о симпатиях к последнему. Отношение Лича к идеям Леви-Строса имело сложную природу. Определенную роль здесь сыграло и то обстоятельство, что Лич у себя на родине занял «диссидентскую» позицию и в полемике с коллегами избрал Леви-Строса из «тактических» соображений своим союзником. Это проявилось в его эпатажном докладе 1959 г., в котором он позволил себе грубые выпады против сослуживцев по кафедре в Кембридже – Фортеса, Дж. Гуди, О. Ричардс, обвинив их при этом в «обывательской ограниченности» и в неспособности оценить достижения французской антропологии. Существенно, на наш взгляд, и то, что Леви-Строс сделал первым шаг навстречу Личу, высоко оценив и использовав его материал по изучению качинов Бирмы, вызвав, таким образом, ответную, хоть и полемическую, но благожелательную реакцию. В более прочный «союз» оба ученых вступили в 1965 г., когда Леви-Строс приехал в Лондон для чтения лекций памяти Хаксли. Одним из инициаторов и организаторов этого приезда был Лич, который произнес приветственную речь в адрес гостя, а позже написал лестное введение к публикации его доклада. Доклад, посвященный проблемам изучения систем родства (одна из главных тем британской антропологии того времени), был основан на некоторых положениях диссертации Леви-Строса 1949 г. «Элементарные структуры родства» и большинством британских ученых попросту был не понят, так как почти никто из них не был знаком с первоисточником – английский перевод диссертации был опубликован только в 1969 г. В этой ситуации Лич выступил как толкователь и защитник идей Леви-Строса, причем не преминул упрекнуть своих соотечественников в том, что их критическое отношение к докладу основано на «английском высокомерии и откровенном непонимании»[1237].