Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

не были современными партиями, но они всё чаще вели себя как партии и вызывали сильную лояльность среди значительной части населения, особенно среди республиканцев. В 1809 году республиканский министр Уильям Бентли в Салеме, штат Массачусетс, заявил, что «партии ненавидят друг друга так же сильно, как французы и англичане ненавидят друг друга во время войны». Семьи распадались из-за политики, а работодатели увольняли своих сотрудников из-за партийных разногласий. Политические страсти, отмечал один английский гость, доходили даже до могилы. В 1808 году джефферсонец Натаниэль Эймс отказался присутствовать на похоронах своего брата Фишера Эймса после того, как федералисты Массачусетса «выхватили» «гнилой труп» и превратили погребение в одни из своих «политических похорон». В Огайо в 1804 году враждебность республиканцев к федералистам привела к тому, что некоторые из них захотели изменить названия округов Гамильтон и Адамс — «республиканизм… сошёл с ума», — признал один умеренный республиканец. Чувства федералистов были столь же высоки. Узнав о смерти республиканца, один из федералистов в 1808 году воскликнул: «Ещё один проклятый Богом демократ попал в ад, и я хотел бы, чтобы все они были там».

Партизанские настроения иногда приводили к насилию. «Три четверти дуэлей, которые происходили в Соединённых Штатах, были вызваны политическими спорами», — утверждал один из жителей Южной Каролины в 1805 году; такие драки были неизбежны до тех пор, пока «партийное насилие доходило до отвратительных пределов». Но поскольку дуэли требовали, чтобы участники считали себя равными джентльменами, многие федералисты часто прибегали к избиению палками своих врагов-республиканцев.

Во время предвыборной кампании 1807 года в Олбани, штат Нью-Йорк, 17 апреля собрание республиканцев приняло резолюцию, ставящую под сомнение честность генерала Соломона Ван Ренсселаера, видного федералиста. 21 апреля Ван Ренсселаер разыскал Элишу Дженкинса, автора провокационной резолюции, и избил его тяжёлой тростью, а затем топтал его ногами. Партизаны с каждой стороны вступили в схватку и превратили город, по словам одного из наблюдателей, в «бурное море голов, над которым грохотал лес тростей; огромное тело, то бросавшееся в одну сторону, то в другую, по мере того как прилив боя ослабевал или ослабевал». Девять дней спустя газета в Олбани благодарила за окончание избирательной кампании, которая привела к насилию, «мало напоминавшему мятеж и кровь».

Самый известный эпизод партизанского насилия того периода произошёл в Массачусетсе в 1806 году, когда штат несколько месяцев разрывался на части из-за так называемого «политического убийства». Бенджамин Остин, видный и ревностный редактор-республиканец, известный своим острым языком и энергичными нападками на федералистов, публично упомянул «проклятого адвоката-федералиста». В ответ этот адвокат, молодой человек по имени Томас О. Селфридж, высокомерно потребовал опровержения и, когда Остин проигнорировал его, публично назвал Остина «трусом, лжецом и негодяем». Чтобы отомстить за оскорбление отца, сын Остина, восемнадцатилетний выпускник Гарварда, разыскал Селфриджа на улицах Бостона и ударил его тростью; Селфридж выхватил пистолет, который был у него при себе, выстрелил и убил молодого человека. Селфридж быстро сдался, чтобы, как он позже сказал, «сбежать в тюрьму, чтобы избежать ярости демократии». Суд над Селфриджем, на котором он был окончательно оправдан, ещё больше накалил страсти. Сам Селфридж ещё больше накалил атмосферу, опубликовав чрезвычайно оскорбительный памфлет. Враждебность, вызванная этим делом, сохранялась долгие годы.

НО НЕ ТОЛЬКО ЧАСТНАЯ ПОЛИТИКА порождала насилие. Личное насилие было более распространено в Америке, чем в Англии. Во второй половине XVIII века количество убийств в Пенсильвании было в два раза выше, чем в Лондоне. В новых графствах Пенсильвании в 1780–1790-х годах нападения составляли более 40% всех обвинений, поступавших в большие жюри. Количество жалоб на личное насилие в штате резко возросло в десятилетия после революции. Число убийств в Чесапикском заливе и в глубинке на Юге переломило вековой спад и резко возросло как среди чернокожих, так и среди белых в бурные десятилетия после революции. В 1797 году в Нью-Йорке резко возросло число убийств. За двадцать шесть лет с 1770 по 1796 год в городе произошло всего семнадцать убийств, включая четыре, случившиеся в хаотичные 1783–1784 годы после эвакуации британцев. В 1797 году число убийств возросло и оставалось на этом уровне в течение последующих десятилетий, в результате чего за восемнадцать лет с 1797 по 1815 год было совершено в общей сложности восемьдесят убийств, включая одиннадцать за один только 1811 год. Не меньшую тревогу, особенно у ньюйоркца Сэмюэля Л. Митхилла, вызывал высокий уровень самоубийств в городе. В период с 1804 по 1808 год семьдесят пять взрослых покончили с собой, что, по мнению Митчилла, является следствием «болезненной психической конституции людей».

К концу 1790-х годов американцы ощущали скрытое насилие повсюду. Новости о взаимной жестокости и насилии между белыми и индейцами на границах вызывали у людей тревожное чувство, что цивилизованность в Америке становится тонкой бумагой и в любой момент может быть пробита актами варварства. Резко участились случаи многочисленных семейных убийств, одно из которых легло в основу романа Чарльза Брокдена Брауна «Виланд». Даже цивилизованные и стабильные районы Новой Англии, казалось, регрессировали. В 1796 и 1799 годах местные власти в сельских районах Массачусетса и Коннектикута независимо друг от друга предъявили двум пожилым мужчинам обвинения в скотоложстве — преступлении, которое не преследовалось в Новой Англии почти столетие. По современным меркам убийства по-прежнему были редкостью, но, тем не менее, американцы проявляли интерес к ужасным убийствам, особенно к убийствам на почве страсти. Новости о нашумевших судебных процессах, связанных с домашним насилием, включая дела отцов, насиловавших своих дочерей, как, например, дело Эфраима Уилера в западном Массачусетсе в 1805 году, вызывали глубокую тревогу и часто вписывались в партийную атмосферу того времени. Например, казнь Уилера за совершённое им преступление стала средством, с помощью которого республиканцы Массачусетса могли обвинить находящихся у власти федералистов в том, что они являются сторонниками «кровавых принципов монархической системы».

Городские беспорядки стали более распространёнными и разрушительными. Уличные, кабацкие и театральные беспорядки, рабочие забастовки, расовые и этнические конфликты — всё это значительно усилилось после 1800 года. Конечно, толпы и беспорядки были обычным явлением и в XVIII веке, но толпы XIX века были другими. Они были неконтролируемыми, а иногда и убийственными, и уже не отдавали дань патернализму и иерархии, как это делали относительно сдержанные толпы XVIII века. В отличие от ранних колониальных толп, которые часто состояли из представителей различных слоёв общества, более или менее подконтрольных элите, толпы и банды ранней Республики состояли в основном из ничем не связанных и анонимных ничтожеств, полных классовой неприязни, а потому ещё более пугающих. В самом деле,