Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

права. Когда республиканцы, например, из Нью-Йорка в 1812 году, заявили, что простое владение собственностью не является «доказательством высшей добродетели, проницательности или патриотизма», у консервативных федералистов не нашлось ответа. В штате за штатом демократы-республиканцы успешно добивались расширения избирательного права. К 1825 году все штаты, кроме Род-Айленда, Вирджинии и Луизианы, добились всеобщего избирательного права для белых мужчин; к 1830 году только Род-Айленд, который когда-то был самым демократичным местом в Северной Америке, сохранил общий ценз оседлости для голосования.

Расширение избирательного права и чествование простых людей означало, что простые люди могут даже стать государственными чиновниками, как это всё чаще происходило в северных штатах в первые десятилетия девятнадцатого века. Лидеры республиканцев на Севере неоднократно обращались к механикам, рабочим и фермерам с призывом избирать людей из своего рода. «Знает ли дворянин… нужды фермера и механика?» — вопрошала одна из нью-йоркских газет в 1810 году. «Если мы отдадим таким людям управление нашими делами, где же наша НЕЗАВИСИМОСТЬ и СВОБОДА?» Представители республиканцев предостерегали простой народ от избрания «людей, чья аристократическая доктрина учит, что права и представительная власть народа принадлежат нескольким гордым элитам», и использовали революционную идею равенства, чтобы оправдать избрание простых людей на должности. К удивлению многих, Джонатан Джемисон из территории Индиана, бывший клерк Земельного управления, открыто и успешно провёл предвыборную кампанию в 1809 году и продолжил использовать свой новый бренд народной политики, чтобы стать первым губернатором штата после принятия Индианы в Союз в 1816 году.

Даже часть Юга, как жаловался в 1803 году житель Северной Каролины, не была застрахована от новой эгалитарной политики. «Против него выдвинули роковое для Америки обвинение в аристократизме», — объяснял он поражение бывшего губернатора и сторонника федерализма Уильяма Дэви на выборах в Конгресс в 1803 году, — «и радикализм народа вызвал восстание против своего древнего лидера». Естественно, старый республиканец Джон Рэндольф был возмущён происходящим. Дела нации, говорил он своим коллегам-конгрессменам, были «переданы Тому, Дику и Гарри, отбросам розничной торговли политикой».

Даже когда политические кандидаты не были обычными людьми, многие из них находили выгодным изображать себя таковыми. В кампании по выборам губернатора Нью-Йорка в 1807 году Дэниел Томпкинс, успешный юрист и выпускник Колумбийского колледжа, был представлен как простой «фермерский мальчик» в отличие от своего оппонента Моргана Льюиса, который был родственником аристократической семьи Ливингстон. Конечно, нью-йоркские федералисты в 1810 году попытались противопоставить Томпкинсу и республиканцам своего собственного плебейского кандидата, Джонаса Платта, «чьи привычки и манеры, — говорили федералисты, — такие же простые и республиканские, как у его соседей по деревне». В отличие от Томпкинса, Платт не был «городским адвокатом, который кутит в роскоши». Пытаясь популяризировать республиканцев, федералисты, однако, в конечном итоге могли только проиграть, поскольку большинство республиканцев, по крайней мере на Севере, на самом деле были выходцами из более низких социальных слоёв, чем федералисты.

Простые люди всё чаще хотели видеть в качестве правителей непритязательных мужчин, которые не учились в колледже и не надували губы. Таким человеком был Саймон Снайдер, сын бедного механика из Ланкастера, штат Пенсильвания. Снайдер начал свою карьеру кожевником и подьячим, а образование получил, посещая вечернюю школу, где преподавал квакер. Со временем он стал владельцем магазина, мельницы и успешным бизнесменом, настолько успешным, что вскоре его назначили мировым судьёй и судьёй суда общей юрисдикции округа Нортумберленд, штат Пенсильвания. Вступив в ассамблею Пенсильвании в 1797 году, Снайдер стал спикером палаты представителей штата в 1802 году, а затем губернатором в 1808 году, но он так и не смог избавиться от своего низкого происхождения. Когда его избрали губернатором, он отказался от почётного караула на своей инаугурации. «Я ненавижу и презираю всё показное, помпезное и парадное как антидемократическое…», — сказал он. «Я должен чувствовать себя крайне неловко», когда речь идёт о подобной претенциозности. Когда оппоненты высмеивали неясное происхождение Снайдера и называли его и его последователей «клоудхопперами», он и его сторонники весьма проницательно подхватили этот эпитет и стали с гордостью носить его. Быть clodhopper в обществе clodhoppers стало источником политического успеха Снайдера. Снобистское Американское философское общество, базирующееся в Филадельфии, отреагировало на избрание Снайдера тем, что тихо отказалось от должности патрона, которую всегда занимал действующий губернатор.

Чувство равенства распространилось по всему северному обществу и даже стало выражаться в одежде. В отличие от XVIII века, когда джентльмены часто носили разнообразную и яркую одежду, мужчины XIX века стали одеваться одинаково, в чёрные пальто и панталоны, как и подобает солидным и основательным бизнесменам, считавшим себя равными всем остальным мужчинам.

К первому десятилетию XIX века многие джентльмены, такие как Бенджамин Латроуб, управляющий общественными зданиями при президенте Джефферсоне, считали, что демократия выходит из-под контроля. Хотя Латроб был хорошим республиканцем, он, тем не менее, жаловался в 1806 году итальянскому патриоту Филиппу Маццеи, что слишком много представителей в национальном правительстве Америки похожи на своих избирателей, они невежественны и «необучаемы». Филадельфия и её пригороды не послали в Конгресс ни одного литератора. Один конгрессмен, правда, был юристом, «но не выдающимся». Другой конгрессмен, по словам Латроб, был клерком в банке, а «остальные — простые фермеры». Из графства прислали кузнеца, а из-за реки — мясника.

Мясник, о котором говорил Латроб, вероятно, был конгрессменом, который использовал свои щедрые франкировочные привилегии конгресса в Вашингтоне, чтобы отправлять своё бельё домой для стирки. По мнению критиков, в этом не было ничего предосудительного, поскольку мясник-конгрессмен «был известен тем, что менял свою рубашку только раз в неделю». Когда мясник был приглашён на обед к президенту Джефферсону в Белый дом, он, по словам британского свидетеля, «заметив баранью ногу жалкого вида… не мог не забыть законодателя на несколько мгновений, выразив чувства своей профессии и воскликнув, что в его лавке никогда не должно быть места такой бараньей ноге».

Латроб считал, что «идеальный ранг» джентльменов, «который установили нравы», практически исчез даже в городе Филадельфия. Латроуб признавал, что у такого эгалитарного общества есть «солидные и общие преимущества». «Но для культурного ума, для литератора, для любителя искусств», то есть для такого человека, как он, «оно представляет собой очень неприятную картину». Американское общество, основанное на «свободе, которая открывает все законные пути к богатству каждому в отдельности», сделало «всех граждан соперниками в погоне за богатством», что, в свою очередь, ослабило узы, связывающие их друг с другом, и сделало их безразличными к тому, как они зарабатывают деньги.

СПРОС НА РАВЕНСТВО и меняющиеся представления о политическом лидерстве породили сильные партийные страсти. Федералисты и республиканцы Джефферсона, возможно, и