Избранные произведения - Пауль Хейзе

На следующий день он получил написанную карандашом открытку без подписи: «Шумный восторг курицы в полете! Философы — клоуны университетов!! Высшее начальство — люди с причудами! Великолепно!!!»

Госпожа Келлер, которой он показал открытку, разрешила загадку: это был почерк Курта, а странные фразы представляли собой цитаты из дерзких высказываний Виктора, которые, должно быть, доставили Курту неописуемое удовольствие; все вместе означало своего рода акт примирения.

— Не правда ли, оригинально? Гениально? — восторженно воскликнула госпожа Келлер.

— Вот видишь, Виктор, — похвалил его рассудок. — Разве на душе у тебя не стало легче и свободнее? Ответь мне, пожалуйста.

— На душе у меня не только легче и свободнее; она стала возвышеннее и благороднее.

— А посему продолжай в том же духе. Сделана только половина дела, решись и на вторую половину. Научись почитать ее отца.

И Виктор сказал самому себе:

— Он был ее отцом; язык его лица родствен языку лица Тевды. Так и быть, научусь относиться с почтением к его лицу.

Он отправился в книжный магазин и купил портрет государственного деятеля Нойкома, чтобы повесить его на стену в качестве образца. Но когда он поближе разглядел уверенное в себе, исполненное внутренней убежденности характерное лицо с горящим, но ничего не выражающим взглядом, к нему вдруг вернулась прежняя насмешливость, и он поспешно спрятал портрет под стопку бумаги, прижав сверху тяжелым пресс-папье, чтобы характерная выразительная голова не выбралась наружу.

— И все же несмотря ни на что он остается ее отцом, — запричитало сердце.

— У него наверняка есть заслуги, в противном случае у ратуши не стояла бы его мраморная скульптура, — внушал Виктору рассудок.

В ответ Виктор снял со стопки бумаги пресс-папье, вытащил государственного деятеля на свет божий и действительно прикрепил его к стене, но рисунком внутрь, к обоям, а чистой обратной стороной наружу; сколько ни пытался он перевернуть листок, насмешка всякий раз не оставляла места почтению.

— Однако же я должен повиноваться желанию Тевды, — озабоченно упрекнул себя Виктор, — ибо Тевда — это Имаго. Отец ее лежит в могиле; могила — дело серьезное; что ж, попытаемся избавиться от своей насмешливости у его могилы. — И он попросил показать ему на кладбище могилу государственного деятеля. Когда он приблизился к могиле, из-под земли послышался голос:

— Кого ты ищешь?

— Дух государственного деятеля Нойкома.

— Здесь нет государственных деятелей, — отвечал голос, — а духи не имеют имени. Когда я обретался еще на поверхности земли, то был беспомощным человеком, как и все люди, бессильным существом, которое родилось, страдало, было поглощено заботами и скончалось, как и все другие существа. Я прощаю тех, кто причинил мне зло, и желаю благоденствия тем, кто меня любил. Два верных существа, мои подобия, мои дети, шли, рыдая, за моим гробом, освещая своей печалью память обо мне; я благословляю того, кто желает им добра. Если ты человек, обитающий на земле в силе и здравии, подари мне весть о моих детях.

— Дети твои живут хорошо, — сказал Виктор. — Они любимы и уважаемы людьми; и стоящий перед твоим гробом хочет дружить с ними обоими.

При этих словах образ Курта, запечатлевшийся в памяти Виктора, вдруг стал изящным и привлекательным.

— За то, что ты принес мне весть о моих детях, я заключаю с тобой благодарственный союз, — со вздохом проговорил голос. — А за то, что ты хочешь дружить с ними, — союз согласия.

Когда Виктор вернулся домой, он уже был в состоянии повернуть портрет рисунком наружу.

И снова послал Виктор свою душу к душе Тевды:

— Твое желание исполнено; я помирился с твоим братом, а с твоим отцом заключил союз. Веришь ли ты теперь в мое преображение?

И пришел ответ:

— Я нашла ее душу на крыше их дома; стоя у парапета, она считала башни и укрепления города. Обернувшись ко мне, она сурово ответила: «Я честная гражданка, всей душой преданная своему народу и своей отчизне. Прочь, злодей, высмеивающий нравы и обычаи своей родины; я только тогда поверю в твое преображение, когда ты покаешься и научишься жить в согласии со своим народом».

Эти слова вызвали у Виктора взрыв дикого гнева.

— Женщина, — воскликнул он, — ты существо хотя и священное, но бедное духом. Ты годишься в богини, но Богом быть не можешь. Умерь свои требования! Сердце мое принадлежит тебе; прими мое благоговение, очисти мою душу; но мои убеждения, женщина, оставь в покое!.. Иди же, душа, и скажи ей об этом.

И пришел ответ:

— Не будь я Тевда, прозванная Имаго: пока не научишься жить в мире и дружбе со своим народом, я ломаного гроша не дам за твое преображение.

Виктор стал бушевать и неистовствовать, он клеймил свою богиню, поносил ее, обзывая непотребными, мерзкими кличками; так разбойник поносит Мадонну, когда ему не удается ограбить почту.

— Когда тебе надоест это безобразие, — заметил рассудок, — позволь мне вставить слово. Между нами говоря, ее требование совершенно справедливо; твои политические взгляды чудовищны.

— Ты так считаешь?

— Не просто считаю, я абсолютно уверен в этом. С детских лет ты вел себя как лесной житель, а за время пребывания за границей и вовсе одичал. Бродишь по улицам родного города, как индеец, которого отпустили после обеда с работы, бродит по октябрьскому лугу. Разве это в порядке вещей? Разве такое можно вынести? Давай-ка усадим тебя за школьную парту. Видит Бог, немножко патриотизма тебе не повредит… Только не надо бояться; усвоим лишь самое необходимое; никто же не требует от тебя ораторствовать на празднике стрелков.

Произнеся эти слова, рассудок усадил Виктора за парту и принялся рассказывать ему о «народе», о том, как он чувствует, как работает, как заботится о себе, описал ему механизм свободной конституции, доказал ее глубинную связь с развитием отдельной личности и мужественного характера и в конце концов научил его видеть в политике некую разновидность идеализма; «идеализма тощего, как прут для подвязывания винограда, не спорю, но тем не менее идеализма».

Виктор покорно выслушал урок, сперва кряхтя и охая, затем все заинтересованнее. Внезапно он вскочил на ноги, глаза его загорелись.

— Я хочу изучить «Свод гражданских обязанностей».

— Вот тебе раз! Теперь ты, я вижу, готов прыгнуть в ближайший обводной ров, защищающий город. Но бравым бюргером можно быть и не зная «Свода гражданских обязанностей».

Однако Виктор был непреклонен?

— Разве можно быть истинным гражданином, не зная своих обязанностей?

Он бросил рассудок на произвол судьбы, пошел и купил «Свод гражданских обязанностей», занял, у кого смог, старые тексты конституции и книги по