Последний хартрум - Женя Юркина

чтобы ни одна крошка не упала. Кстати, как ты относишься к шоколадным карпам? Помню, настоящие тебя совсем не впечатлили.

Маргот. Сейчас так не говорят. Слово утеряно в старых балладах, а их уже никто не читает. Недавно встретил его на страницах и узнал, что оно означает «любимая». Теперь могу быть честен с тобой, и никто другой не поймет, что я хочу сказать.

У меня все плохо. Ты мне сегодня снилась. Нет, сам факт этого не плох. Но меня до зубного скрежета злит, что во сне я могу делать с тобой то, чего не могу наяву. Эй, можно как-нибудь договориться, чтобы ты не мешала мне спокойно спать? Иначе я…

Далее неразборчиво, зачеркнуто.

Флори задумчиво провела пальцем по рваному шраму на бумаге – там, где хмельной написал такое, что даже ему показалось неуместным. Осознав, что опять все испортил, он скомкал лист и швырнул под кровать. Флори ясно представила эту сцену.

Случайно найденное письмо внезапно открыло ей то, чего прежде она не могла постичь: что творится в голове у Дарта каждый день, когда он вынужден подчиняться выбору частностей, засыпая одним человеком и просыпаясь другим. Она узнала их всех. Писатель изъяснялся пространными фразами и легко поддавался меланхолии, в отличие от жизнерадостного циркача; художник любил красоваться, охотник души не чаял в Бо. Хмельной был груб и бесцеремонен, безделушник – забавен и непосредственен как ребенок. И только изобретатель, читающий старую поэзию, мог придумать свой секретный способ признаваться в любви. Теперь она разгадала тайну странного слова, которое Дарт шептал ей на чердаке: «Маргот». Он ошибался, полагая, будто никто не знает баллады давних времен.

Несколько минут она просидела неподвижно, пока не вспомнила, что ее ждут. Спохватившись, Флори поспешила обратно в библиотеку, спрятав письмо в кармане, чтобы потом перечитать.

День выдался не из легких, и выкроить свободную минутку удалось только перед сном, когда все, завершив подготовительные работы, заслужили несколько часов отдыха.

Смоляные веревки, протянутые через тоннели, оказались хорошим проводником силы, и ночью над Голодным домом зависла грозовая туча, зарядившая таким ливнем, что дворик превратился в озеро. Больше всех этому обрадовался Бо и огорчилась Офелия, которой пришлось купать его.

Пока Офелия пропадала в ванной, Флори, радуясь минутам уединения, достала письмо и перечитала. Семь отрывков – такие разные, такие искренние, и все же он не решился их отправить, стесняясь своей силы и того, что не умел ею управлять.

Если бы не обида, зудящая и навязчивая, как зубная боль, Флори растрогалась бы до слез. Но плакать не хотелось. Она не могла вычеркнуть свои чувства, признав их ошибкой и заменив чем-то другим, более правильным. Требовалось время, чтобы они выцвели, как ализариновые чернила под солнцем.

Услышав шаги, Флори поспешно сунула письмо под подушку. Спустя пару мгновений в комнате появилась сестра в компании Бо. Благоухая лавандовым мылом, они устроились на кровати: Офелия – под боком, пес – в изножье.

Делить небольшое пространство на троих было настоящим испытанием. Не шевелясь, сестры лежали в кромешной тьме и слушали, как сопит Бо, согревшийся в складках одеяла, как вдруг Офелия спросила:

– А помнишь, как мы однажды испортили книгу?

– Еще бы, – хмыкнула Флори, гадая, что заставило ее заговорить о давней истории. – Мы отбирали ее друг у друга, пока не порвали.

– Нам тогда знатно влетело от папы.

Флори не сдержала смешка.

– Только тебе сидеть дома – суровое наказание.

– А я говорила маме, что это несправедливо. Получается, наказали одну меня, – проворчала сестра, словно до сих пор обижалась. Она тяжело вздохнула и призналась: – Я скучаю по ним, Флори. Очень скучаю.

– И я, дорогая. Каждый день.

Рука Офелии под одеялом нашла ее, и они переплели пальцы, будто скрепив свои чувства воедино.

– Но мы ведь не единственные, кто переживает потери. Нил говорит, что его мама умерла, когда ему было шесть. Представляешь, он больше половины жизни ходит с дырой в сердце. А я еще и года не прожила.

Флори неуклюже перевернулась на бок, лицом к сестре, а та продолжала:

– Дыра в сердце как пробоина. Вода набирается, пока не потопит лодку. – Офелия всегда рассуждала будто была старше своих лет.

– А я думаю, что сердце – это сад, – проговорила Флори, крепче сжав холодные пальцы. – И на опустевшем месте со временем вырастают новые цветы.

Офелия печально вздохнула.

– У тебя есть Дарт.

Это прозвучало почти как обвинение. Сглотнув горечь в горле, Флори сказала:

– А у тебя есть Нил. Здорово, что вы стали друзьями.

Офелия недовольно фыркнула, прежде чем затеять спор.

– Никакие мы не друзья. Он что-то скрывает от меня и не хочет делиться.

– Секреты бывают разные. Есть те, что лучше никому не рассказывать.

– Сама же учила, что врать нехорошо, – проворчала Офелия. – Нил говорил, что родом из Хафна, а когда Риз спросил о местных традициях, он ничегошеньки не ответил. Так и попался. – Она задумчиво помолчала, а затем сказала: – Может, и отец за ним не приехал, потому что его нет? Вдруг Нил такой же сирота, как мы, но скрывает, как будто это что-то постыдное?

– Твои подозрения напрасны. Господин Хоттон точно отправлял письмо его отцу.

– А он разве ответил? – едко подметила Офелия. – Ты знаешь историю про переписку с призраком? Одна дама…

– Если сегодня мне приснятся кошмары, я знаю, кого винить, – пробормотала Флори, предвкушая очередную страшную легенду в исполнении сестры.

– Нас охраняет Бо, – заверила она. – Позовешь его, если будет страшно. Я всегда так делаю.

Флори проснулась от настойчивого шепота, зовущего ее по имени, и подскочила в постели.

– Что случилось? – выпалила она, сбросив с себя одеяло, готовая бежать, действовать, спасаться.

– Тише-тише, – шикнула Илайн, – все в порядке. Я зашла попрощаться.

Флори растерянно захлопала глазами.

– Мы улетаем в Делмар. С Ризом бесполезно спорить, а одного я его не отпущу.

Внезапная новость застала врасплох. Почему Риз в спешке покидает Пьер-э-Металь? Почему никого не предупредил? Неужели он узнал о предательстве Эверрайна и о том, что она невольно помогала ему…

Ее смятение Илайн истолковала по-своему и попыталась утешить:

– Оставляю тебе все микстуры, записи и Флинна. Он поможет разобрать мой почерк. – Она даже позволила себе виноватую улыбку, хотя просить прощения было не в ее правилах. – Вам нужно продержаться пару дней. Риз говорит, что знает, как все остановить.

Флори сомневалась, что ситуация может разрешиться за столь короткое время, но подрывать уверенность Илайн не стала. По крайней мере, ее слова значили, что Риз по-прежнему хочет им помочь и не