Нерассказанная история США - Оливер Стоун

О своей решимости вывести войска из Вьетнама он говорил недвусмысленно только в беседах с ближайшими советниками и наиболее доверенными лицами. А политические соображения заставили его отложить конкретные действия до выборов 1964 года. Во многом те же соображения заставили и его друзей не распространяться о том, что им было известно, пока еще можно было хоть как-то попытаться предотвратить надвигающийся кошмар. Кеннеди объяснил О’Доннелу, какие расчеты вынуждали его, к сожалению, медлить с реализацией своих замыслов: «Если бы я попытался сейчас полностью вывести войска из Вьетнама, у нас нашелся бы новый Джо Маккарти с жупелом коммунистической угрозы. Но в случае избрания на второй срок я смогу действовать»157.

Среди тех, кто впоследствии подтвердил намерения Кеннеди вывести войска, были Роберт Кеннеди, Роберт Макнамара, Артур Шлезингер, Тед Соренсен, Майк Мэнсфилд, Тип О’Нил, а также помощник госсекретаря Роджер Хилсмен. Когда Дэниел Эллсберг брал интервью у Роберта Кеннеди в 1967 году, еще до Тетского наступления[101], повлекшего за собой перелом в общественном мнении относительно войны, Кеннеди объяснил, что его брат пребывал «в абсолютной решимости не направлять боевые части сухопутных войск». Эллсберг спросил, был ли президент готов в таком случае смириться с поражением от коммунистов. Кеннеди ответил: «Мы бы все равно ничего не добились. Мы бы получили правительство, которое либо попросило нас уйти, либо начало бы переговоры с противником. Все получилось бы так же, как в Лаосе». В ответ на вопрос Элсберга, как президент смог проявить такую проницательность, если большинство его советников были за войну, Кеннеди ответил настолько резко, что Элсберг подскочил на стуле: «Да потому что мы были там! Мы были там в 1951-м. Мы видели, что случилось с французами. Видели. Мой брат решил, да, решил, что с нами такого никогда не должно произойти»158. Президент даже сказал сенатору Уэйну Морзе, самому последовательному критику войны в конгрессе, что тот «абсолютно прав», критикуя его политику во Вьетнаме. «Я решил уйти оттуда. Это решено!» – заверил он его159.

Наиболее ярким ответом Кеннеди на мирные инициативы Хрущева было его обращение, произнесенное в Американском университете в июне 1963 года. Он и его ближайшие советники написали эту речь, не привлекая ни КНШ, ни ЦРУ, ни Госдеп. И возможно, это была наиболее свободная от стереотипов президентская речь за все XX столетие:

«Я избрал этот момент и это место для того, чтобы обсудить тему, по поводу которой очень уж часто проявляется невежество и очень уж редко преследуется цель добиться правды, хотя эта тема является наиболее важной на всей Земле – мир во всем мире… Какой мир я имею в виду? Какого мира мы стараемся добиться? Не Pax Americana[102], навязанного миру американским оружием… Я говорю о подлинном мире, который делает жизнь на Земле достойной того, чтобы ее прожить; о том мире, который позволяет людям и государствам развиваться, надеяться и строить лучшую жизнь для своих детей; не о мире исключительно для американцев, а о мире для всех мужчин и женщин; не просто о мире в наше время, а о мире на все времена… Я говорю о мире потому, что у войны появилось новое лицо. Тотальная война не имеет никакого смысла в век, когда великие державы могут содержать крупные и относительно неуязвимые ядерные силы и отказываться от капитуляции без применения этих сил. Она не имеет никакого смысла в век, когда одна единица ядерного оружия содержит в себе взрывную мощь, чуть ли не в 10 раз превосходящую ту мощь, которая была применена всеми военно-воздушными силами союзников во Второй мировой войне. Она не имеет никакого смысла в век, когда смертоносные яды, которые образуются во время обмена ядерными ударами, могут быть донесены ветром, водой, через почву и семена в самые дальние уголки планеты и поразить еще неродившиеся поколения… Второе. Давайте пересмотрим наше отношение к Советскому Союзу… печально… осознавать масштабы пропасти, лежащей между нами. Но это предупреждение – предупреждение американскому народу, чтобы он не видел лишь искаженный образ другой стороны, не считал столкновение неизбежным, договоренности – невозможными, а переговоры – всего лишь как обмен угрозами… Сегодня, в случае начала по той или иной причине новой тотальной войны… все, что мы построили, все, ради чего мы работали, будет уничтожено в первые же сутки… Короче говоря, и США со своими союзниками, и СССР со своими союзниками взаимно глубоко заинтересованы в справедливом и подлинном мире и прекращении гонки вооружений. И если мы окажемся сейчас не в состоянии покончить с нашими разногласиями, мы можем по крайней мере добиться, чтобы наши разногласия не угрожали миру. Поскольку в конечном счете самым главным является то, что мы все живем на этой маленькой планете. Мы все дышим одним и тем же воздухом. Мы все заботимся о будущем наших детей. И все мы смертны… Третье. Давайте пересмотрим наше отношение к холодной войне… мы также выполним свою роль в строительстве мира во всем мире, в котором слабым ничто не будет угрожать, а сильные будут справедливыми. Мы не беспомощны перед лицом этой задачи и верим в ее осуществимость. Убежденные и бесстрашные, мы будем продолжать работать не ради осуществления стратегии уничтожения, а ради стратегии мира»160.

Макнамара был уверен в том, что Кеннеди находился на пороге поворотного момента в истории. Позднее министр обороны сказал бравшему у него интервью журналисту: «Речь в Американском университете показала истинные намерения Кеннеди. Если бы он был жив, мир бы был иным. Я уверен в этом»161.

Наиболее ярким ответом Кеннеди на мирные инициативы Хрущева было его обращение, произнесенное в Американском университете в июне 1963 года. Он и его ближайшие советники написали эту речь, не привлекая ни КНШ, ни ЦРУ, ни госдеп.

Нигде в мире речь Кеннеди не получила столь широкого резонанса, как в СССР. Хрущев назвал ее лучшей речью президента США со времен Рузвельта. Вдохновленный услышанным, он публично выступил за подписание договора о запрещении ядерных испытаний в атмосфере162. 25 июля представители США, СССР и Великобритании парафировали этот важный договор[103]. То было первое в истории соглашение по контролю над ядерными вооружениями.

Однако его ратификация сенатом США была под вопросом. В апреле 1963 года Комитет начальников штабов заявил, что «лишь путем частых испытаний в различных средах США смогут достичь и сохранить превосходство по всем видам ядерных вооружений»163. Общественность, похоже, с этим соглашалась. На каждое письмо, полученное сенаторами и конгрессменами от избирателей в поддержку договора, приходилось 15 писем против.

Кеннеди боялся будущего, в котором ядерное оружие может распространиться по всему миру. Он предвидел, что «в 1970-е годы США придется жить в мире, где таким оружием будут обладать 15, 20 или даже 25 государств. Я считаю это, – сказал он репортерам на мартовской пресс-конференции, – наибольшей из возможных угроз»164. Стремясь предотвратить такое развитие событий, он упорно боролся за ратификацию договора, говоря своим советникам, что ради этого «с радостью пожертвует переизбранием»165.

Его усилия были вознаграждены. 24 сентября сенат одобрил Договор о запрещении ядерных испытаний в трех средах 80 голосами за при 19 против. Тед Соренсен считал, что «ни одно из достижений за все время в Белом доме не принесло Кеннеди такого удовлетворения»166. Договор был окончательно ратифицирован[104] 7 октября 1963 года – в 75-й день рождения Генри Уоллеса. В знак признания этого выдающегося достижения редакторы Bulletin of the Atomic Scientists перевели стрелки символических «Часов Судного дня» на 12 минут до полуночи.

Кеннеди хотел устранить все давние источники напряженности между двумя нациями. В сентябре 1963 года министр иностранных дел СССР А. А. Громыко прибыл в Нью-Йорк на Генеральную Ассамблею ООН. С ним встретился Дин Раск. Громыко вспоминал:

«Он сообщил следующее:

– Президент является сторонником того, чтобы изыскать возможность для улучшения отношений с Советским Союзом и для разрядки напряженности.

Далее Раск предложил:

– А не поехать ли нам как-нибудь за город, чтобы кое о чем побеседовать в порядке продолжения разговора?

Я сразу понял, что за подобным пожеланием кроется нечто серьезное.

Конечно, я ответил:

– Что ж, согласен.

Мы выехали раздельно за пределы Нью-Йорка.

Там Раск сообщил интересную точку зрения президента.

– Кеннеди, – говорил он, – обдумывает возможность сокращения численности американских войск в Западной Европе.