Нерассказанная история США - Оливер Стоун

Потрясенный тем, как близко мир подошел к ядерному уничтожению, Хрущев написал Кеннеди еще одно длинное письмо 30 октября: «Зло принесло и добро, – рассуждал он. – Оно заключается в том, что пламя термоядерной войны стало для людей гораздо более осязаемым, и теперь они понимают, что угроза продолжит нарастать, если гонка вооружений не прекратится». Он предположил, что «американцы испытывают такой же страх перед термоядерной войной, как и все остальные народы». В свете этого он выдвинул ряд смелых предложений относительно устранения «в наших отношениях всех вопросов, которые могут породить новый кризис». Он предложил подписать пакт о ненападении между странами НАТО и Варшавского договора. Более того, он даже задался вопросом: почему бы не «распустить все военные блоки?». Он хотел побыстрее заключить договор о прекращении ядерных испытаний – в атмосфере, в космосе, под водой и под землей, считая это шагом к полному разоружению. Он предложил формулу решения неизменно чреватого опасностью германского вопроса: признание двух Германий в существующих границах. Он призвал США признать КНР и позволить этой стране занять принадлежащее ей по праву место в ООН[100]. Хрущев призвал Кеннеди выдвинуть и свои собственные контрпредложения, которые позволят им вместе двигаться к мирному решению проблем, угрожающих человечеству145. Однако прохладный ответ Кеннеди и его настойчивые требования инспекций на месте, предшествующих подписанию всеобъемлющего договора о запрещении испытаний, разочаровали Хрущева.

Сдвинуть ситуацию с мертвой точки помог редактор журнала Saturday Review и активист движения за ядерное разоружение Норман Казинс. Хрущев пригласил Казинса, который часто присутствовал на советско-американских встречах, к себе в гости в начале декабря 1962 года. Перед отъездом Кеннеди попросил Казинса, чтобы тот сделал все возможное для того, чтобы убедить Хрущева в искренности намерений президента относительно улучшения отношений и подписания договора о запрещении ядерных испытаний. Во время встречи, которая длилась больше трех часов, Хрущев сказал Казинсу: «Мир является наиболее важной задачей для всего мира. Если между нами не будет мира и посыплются ядерные бомбы, то какая разница, кто мы: коммунисты, католики или капиталисты, китайцы, русские или американцы? Кто сможет различить нас? Кто останется в живых, чтобы сделать это?»146

Хрущев подтвердил свое желание как можно быстрее заключить договор о запрещении испытаний и заявил, что «обе наших страны могут согласиться на такие инспекции, которые убедят вас, что мы не жульничаем, а нас – что вы не шпионите»147. Перспективы выглядели обнадеживающими до тех пор, пока Кеннеди не уступил давлению американских «ястребов» и не потребовал вдвое увеличить число инспекций с американской стороны. Надеясь спасти соглашение, Казинс вновь приехал в СССР, где беседовал с советским лидером в течение шести часов. Хрущев рассказал Казинсу о давлении, которое оказывали на него кремлевские «ястребы». Когда Казинс сообщил Кеннеди о проблемах, с которыми столкнулся Хрущев, президент заметил: «Ирония в том, что мы с мистером Хрущевым занимаем примерно одинаковое положение в правительстве своей страны. Он хотел бы предотвратить ядерную войну, но находится под серьезнейшим давлением толпы сторонников жесткой линии, которые считают любые поползновения в эту сторону слабостью. У меня те же проблемы»148. В апреле заместитель госсекретаря Аверелл Гарриман, бывший посол США в СССР, тоже говорил с Хрущевым и сообщил Кеннеди, что тот «искренен относительно стремления к мирному сосуществованию»149. Гарриман и Хрущев прервали свою встречу, для того чтобы посмотреть проходившие на стадионе имени Ленина соревнования по легкой атлетике между командой американского Союза спортсменов-любителей и советской сборной. Когда команды двух стран, которые только что были на грани ядерной войны, рука об руку вышли на газон, их встретила буря приветственных криков. Гарриман и Хрущев же и вовсе сорвали овацию. Гарриман говорил, что на глазах Хрущева в тот момент выступили слезы150.

После двух своих поездок к Хрущеву Казинс сообщил Кеннеди, что советский лидер искренне стремится к выстраиванию новых отношений с США, и его очень огорчает молчание Кеннеди. Кеннеди спросил Казинса, что ему следует сделать для того, чтобы выйти из патовой ситуации. Казинс предложил ему выступить с президентским посланием, предлагающим «замечательный новый подход в отношении русских, призывающий к окончанию холодной войны и началу американо-советских отношений с чистого листа». Казинс даже направил президенту черновой вариант речи, многие пункты из которого Тед Соренсен включил в историческую речь президента, произнесенную в Американском университете151. Кеннеди, хотя и колебался сильнее, чем его советский коллега, тоже начал демонстрировать готовность к фундаментальным изменениям в отношениях между капиталистическим и коммунистическим миром.

Именно Вьетнам Кеннеди считал тем местом, где можно было бы продемонстрировать свою готовность к уходу от конфронтации. Но он понимал, что это будет непросто. Одним из первых американских деятелей, усомнившихся в необходимости вмешательства США в дела Вьетнама, был посол в Индии Джон Кеннет Гэлбрейт. Прочитав его доклад в начале 1962 года, Кеннеди приказал Гарриману и работнику аппарата СНБ Майклу Форрестолу «найти любой предлог для того, чтобы сократить наше присутствие». Комитет начальников штабов с негодованием отверг предложения Гэлбрейта. Макнамара поручил генералу Полу Харкинсу разработать план завершения подготовки южновьетнамских солдат и вывода американских войск к концу 1965 года. Следует отметить, что Макнамара считал вывод войск необходимым вне зависимости от того, удастся ли добиться победы. В своих воспоминаниях о пребывании на посту министра обороны он говорит: «Я полагал, что мы должны готовить их солдат, пока можем, а затем уйти. В случае же неспособности их солдат справиться с подрывной деятельностью Северного Вьетнама нам не следует посылать свои войска, даже если южновьетнамцы потерпят “поражение”»152.

Кеннеди начал высказывать сомнения несколько позже. В конце 1962 года он попросил сенатора Майка Мэнсфилда посетить Вьетнам для оценки положения. Мэнсфилд дал весьма пессимистическую оценку и предложил, чтобы США вывели свои войска. О’Доннел так описывает реакцию Кеннеди: «Президент был слишком обеспокоен неожиданными возражениями сенатора и не мог сразу дать на них ответ. Позднее, когда мы обсуждали с ним эту беседу, он сказал: “Я рассердился и на Майка из-за столь открытого несогласия с нашей политикой, и на себя, потому что был с ним согласен”»153. В апреле 1963 года Кеннеди сказал журналисту Чарльзу Бартлетту: «У нас нет шанса остаться во Вьетнаме. У нас нет шанса навязать там свою волю. Эти люди нас ненавидят. Они вышибут нас оттуда при любом раскладе. Но я не могу отдать такую страну коммунистам и после этого рассчитывать на переизбрание»154.

Тем временем Макнамара начал давить на КНШ, желая получить план поэтапного вывода войск. Кеннеди утвердил этот план в мае 1963 года. Первая тысяча военнослужащих должна была быть выведена до конца года. В сентябре Кеннеди направил Макнамару и Тейлора с 10-дневной поездкой во Вьетнам. 2 октября они представили президенту свой доклад. В нем содержалось предложение начать вывод до конца 1963 года и завершить его к концу 1965-го. Кеннеди настоял на том, чтобы эти сроки были оглашены в пресс-релизе Министерства обороны, а сам придал им юридическую силу, подписав 11 октября 1963 года директиву СНБ № 263155.

Споры об истинных намерениях Кеннеди по вьетнамскому вопросу приобретают иногда очень острый характер. Неясность усугубляется его собственными противоречивыми заявлениями и неоднозначными решениями. Несомненно, что на него оказывали огромное давление, чтобы добиться проведения неизменного курса. КНШ навязчиво твердил ему, что потеря Южного Вьетнама приведет к господству коммунистов над всей Юго-Восточной Азией и прилегающими регионами. Генералы требовали введения туда американских сухопутных войск. Кеннеди изо всех сил старался убедить американцев в том, что он уверен в необходимости победы. На пресс-конференции в июле 1963 года он сказал: «Вывод наших войск будет означать крах не только Южного Вьетнама, но и всей Юго-Восточной Азии»156. А тот факт, что он считал вывод войск возможным только в случае победы, подкрепляет мнение тех, кто уверен, что Кеннеди не собирался менять курс.

О своей решимости вывести войска из Вьетнама он говорил недвусмысленно только в беседах с ближайшими советниками и наиболее доверенными лицами. А политические соображения заставили его отложить конкретные действия до выборов 1964 года. Во многом те же соображения заставили и его друзей не распространяться о том, что им было известно, пока еще можно было хоть как-то попытаться предотвратить надвигающийся кошмар. Кеннеди объяснил О’Доннелу, какие расчеты вынуждали его, к сожалению, медлить с реализацией своих замыслов: «Если бы я попытался сейчас полностью вывести войска из Вьетнама, у нас нашелся бы новый Джо Маккарти с жупелом коммунистической угрозы. Но в случае избрания на второй срок я смогу действовать»157.