Четыре месяца темноты - Павел Владимирович Волчик

Два метра ростом и весом около двухсот килограммов, с могучими руками и ногами колесом, он внушал сыну страх и уважение. Когда отец говорил хрипловатым баритоном, Кайотов старался не пропустить ни одного слова. И страшнее всего ему было расстроить своего великана: тот никогда не кричал на него и пальцем не трогал, но проступки сына так сильно его расстраивали, что у Кости сердце щемило от боли. Теперь отцу должны были непременно рассказать о том случае с Фаиной Рудольфовной, когда он сбил её с ног.

Чтобы забыться, Кайотов позвонил Осокину и Харибдову, и они решили поехать гулять в гавань к своим старым знакомым.

«Демоны» выпили по две бутылки пива и шли вдоль залива, пиная жестяную банку и глядя, как серые волны бушуют и бьются о гранит.

– Почему вызвали только моих? – в который раз спрашивал Кайотов, уныло глядя на безумствующую воду. – Батя меня потопит.

– От моих им обломится: они сейчас во Франции, так что некого вызывать! – Осокин заглянул в горлышко бутылки.

– Хорошо, меня с вами не было, – усмехнулся Харибдов.

В гавани они встретились с ребятами чуть старше себя, которые давно вылетели из школы, попали в колледжи и там торговали лёгкими наркотиками, по секрету приобретая их у матросов.

Это были подростки, целыми днями катавшиеся на досках и велосипедах, выполняющие разные трюки, слушающие хип-хоп и болтающиеся без дела.

Кайотову было легко с ними – те шутки, которые он «отмачивал», очень нравились парням. Они звали его и заглядывали ему в рот, так как всякий удобный случай он умело обращал в фарс.

Его прозвали Резак за несколько выбритых линий над ухом в модной причёске. Парни предложили ребятам покурить, но сегодня Кайотов отказался: дома ему ещё предстояло говорить с отцом.

Быстро нагулявшись, потому что было уже холодно, они побрели к автобусной остановке. Двое парней вызвались проводить их.

Вокруг высились однообразные многоэтажки, да порой редкие автомобили проезжали по дороге.

Автобуса долго не было. И от нечего делать Осокин стал бить ногой по торцу остановки, отчего стальные листы начали гнуться и грохотать. Скоро к нему присоединились остальные, и по сооружению безостановочно заколотили кеды.

Сквозь грохот Кайотов расслышал, как кто-то их окликнул, он повернул голову и разглядел у дороги крепкого парня лет двадцати пяти, в лёгкой ветровке и с коротко остриженной головой. Тот, похоже, только что вышел из машины – дверь была открыта, за рулём сидел водитель, наверное его друг, глядевший в их сторону. Кайотов понял, что они остановились специально, чтобы о чём-то сказать им. По грозному лицу парня в синей ветровке, по его позе и по слову «беспредел», которое Костя услышал из его уст, он догадался, что незнакомцы настроены враждебно.

– Чё нужно-то? – небрежно бросил Кайотов, зная, что за его спиной стоит пять человек.

– Оставьте… в покое… – ответил короткостриженый, указывая в сторону остановки.

Всё это время по стальному листу продолжали колотить ногами.

– ЭЙ, УРОДЫ!

Вдруг всё стихло. Все повернулись к незнакомцу.

– Подойди-ка сюда, – сказал парень в ветровке, глядя исподлобья.

– Чё не так-то? – спросил Кайотов, нервно проверяя пальцами свой узор на причёске и выходя вперёд, чтобы не показаться трусом перед остальными.

– Вы зачем её крушите? – спросил парень, добавив к своему вопросу порцию отборного мата.

– Нельзя, что ль…

Кайотов не успел договорить. Слишком поздно он заметил, что парень в ветровке стоит на возвышении. Нога его мелькнула так быстро, что никто не успел и глазом моргнуть. Лёгкий и точный удар кроссовки пришёлся Кайотову прямо в подбородок. От неожиданности он потерял равновесие и рухнул на мёрзлую землю. Не говоря больше ни слова, короткостриженый сел в машину, захлопнул дверцу, и незнакомцы уехали так скоро и уверенно, что ни один из пятерых, что были с Кайотовым, не успел опомниться.

Харибдов видел, как его приятель от резкого удара рухнул на землю, и от этого зрелища окаменел. Ему уже не впервой приходила мысль о том, что с этой компанией всегда случаются какие-то передряги, – это начало надоедать. Он оглядел лица присутствующих и быстро сообразил, что даже если бы парень в ветровке не уехал, то вряд ли кто-нибудь осмелился бы подойти к незнакомцам.

Харибдов помог приятелю подняться.

– Чё, губа разбита? – спросил Кайотов, трогая руками своё лицо и ошалело глядя перед собой.

– Только на шее ссадина, – ответил Харибдов глухо, внимательно осмотрев его.

– Ну ладно, – просипел Кайотов, – может, батя и не заметит…

Они поехали на автобусе обратно и скоро забыли обо всём происшедшем.

Когда Кайотов вошёл домой, он сразу понял, что отец уже здесь. Парень открыл дверцы шкафа, чтобы тихо повесить куртку, и увидел большую зимнюю дублёнку, от которой шёл густой запах шерсти, кожи и пота.

Он незаметно прошмыгнул в ванную и посмотрел на своё лицо и на зрачки – не видно ли, что он пил пиво? Затем включил воду и принялся чистить зубы, выдавливая на щётку побольше мятной пасты. Из кухни он услышал голос матери:

– Вот. Явился.

От этих слов у него неприятно закрутило в животе. Он попытался ещё побриться, хотя брить было нечего. Мешала ссадина на шее – на её месте появилась твёрдая корочка, и Костя только отёрся отцовским одеколоном, чтобы наверняка отбить запах спиртного.

Когда Кайотов вошёл на кухню, пред ним предстала такая картина: бычья спина отца загораживала половину стола, мать сидела в халате, откинувшись спиной на подоконник, и курила, перед ними стояли две пустые большие тарелки, а в воздухе распространялся сытный запах мясного борща.

– Папка, здорово! – ухмыльнулся Кайотов и двинулся навстречу отцу. Но вопреки его ожиданиям отец, вместо обычных тесных и могучих объятий, вместо игр и шуточной борьбы с сыном, обнял его как-то немощно, одной рукою, и не посмотрел даже в глаза.