Белый олеандр - Джанет Фитч
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выбравшись из мешка, я смотрела, как она садится на грязный велосипед, как исчезает на широкой, залитой лунным светом дороге. Темная громада гор проступала на светлом фоне неба, телефонные столбы по обочинам сходились в той точке, где исчезла Кэроли. Я представила себе, что можно пойти по дороге до этой точки исчезновения и выйти, пройдя через нее, в какое-нибудь совершенно другое место.
— Без Иисуса мне бы давно не жить на свете, — сказала Старр, подрезая полуприцеп, оглушительно загудевший в отместку. — Это святая правда. У меня забрали детей, я готова была убивать на большой дороге.
Я сидела рядом с ней в ее «форде-торино», Кэроли горбилась на заднем сиденье, рассматривая ножной браслет, подарок бойфренда Деррика. Старр вела машину слишком быстро, превышая среднюю скорость на дороге, курила одну за другой «Бенсон энд Хеджес 100» и слушала христианское радио. Кроме этого, она успевала рассказывать о том, как была алкоголичкой и кокаинисткой, работала гологрудой официанткой в клубе под названием «Тропиканка».
Старр не была красива, как моя мать, но от нее трудно было оторвать взгляд. Раньше я никогда не видела женщины с такой фигурой. Такие были только на последних страницах «Лос-Анджелес уикли» — красотки, висящие на телефонной трубке. Из нее била неукротимая, ошеломляющая энергия. Старр никогда не переставала разговаривать, смеяться, поучать, курить. Интересно, какой она была под кокаином?
— Мне не терпится показать тебе преподобного Томаса. Ты уже приняла Христа как своего личного Спасителя?
Некоторое время я размышляла, не сказать ли ей, что мы вешаем наших богов на деревьях, но решила не говорить.
— Ну, значит, примешь. Боже, стоит тебе только услышать этого человека, и ты увидишь выход из греховной бездны.
Кэроли закурила «Мальборо», опустила оконное стекло.
— Вот брехливая задница. Как ты только умудряешься глотать это заученное дерьмо?
— «Верующий в Меня, даже если умрет, оживет» — не забывай об этом, мисси, — сказала Старр.
Она никогда не называла нас по именам, даже своих родных детей, только «мистер» или «мисси».
Старр везла нас в соседний город, Санлэнд, где был супермаркет «Кловестайм», — хотела купить мне новые вещи для моей новой жизни. Я никогда не бывала в таких магазинах, одежду мы с матерью покупали на развалах в Венисе. В «Кловестайм» яркие краски набросились на нас со всех сторон. «Розовый»! — кричали они под мерцающими флуоресцентными лампами. «Бирюзовый! Кислотный желтый!» Старр нагрузила меня одеждой и завела вместе с собой в примерочную, чтобы можно было продолжать разговор.
В кабинке она натянула на себя узкое полосатое мини-платье, разгладила его на ребрах, повернулась боком, оценить, как оно смотрится в профиль. Полоски увеличивали и подчеркивали ее грудь и ягодицы, как опарт[13]. Я старалась не рассматривать Старр, но равнодушной остаться было трудно. Интересно, что сказал бы преподобный Томас, увидев ее в таком платье.
Нахмурившись, она стянула платье через голову и повесила обратно на вешалку. Оно все еще сохраняло форму ее фигуры. В маленькой примерочной такое тело было слишком большим испытанием для глаз. Ничего не оставалось, как смотреть в зеркало на нее, на ее груди, почти выпадающие из бюстгальтера. Крестик прятался между ними, будто змея меж камнями.
— Грех — это вирус, так говорит преподобный Томас. Он охватил всю страну, как триппер. Пока в стране есть триппер, от заражения никто не застрахован. И грех то же самое. У нас есть множество самооправданий. Например, какая разница, поднесу я сегодня к носу кокаин или нет? Что плохого в желании всегда наслаждаться? Кому это вредит? — Старр широко открыла глаза, и мне стал виден клей ее накладных ресниц. — Это вредит нам самим, и это вредит Христу. Потому что это заблуждение.
Последнюю фразу она произнесла мягко и ласково, как на занятиях в школе нянек. Я попробовала представить, каково работать в ночном клубе. Каково это — входить с голой грудью в комнату, полную мужчин.
… — Вирус сжигает тебя изнутри, и ты заражаешь все вокруг. О, подожди, вот ты услышишь преподобного Томаса! — Она примеряла розовое обтягивающее платье, тянула его вниз на бедрах. Опять нахмурилась: ей не нравилось, как оно сидит на спине. Платье так плотно обтягивало ее, что местами задиралось. — Тебе оно больше подойдет.
Она стремительно стащила платье и протянула его мне. От него пахло ее тяжелыми насыщенными духами — «Обсессион». Когда я разделась, она очень внимательно рассмотрела мое тело, словно решая, купить его или нет. У меня порвалось белье.
— Пора носить лифчик, мисси. Тринадцать лет, скажу я тебе. Мне первый лифчик купили в четвертом классе. Или ты хочешь, чтобы они свисали до колен к тридцати годам?
Тринадцать? Шок от этого известия заставил меня уронить с банкетки груду одежды. Я перебрала в памяти прошедший год. Суд над матерью, все эти вызовы и вопросы, лечение, социальные работники. Где-то между тем и другим мне исполнилось тринадцать лет. Я перешла эту границу во сне, и никто не разбудил меня, чтобы поставить штамп в паспорт. Тринадцать. Мысль была до того оглушительна, что я даже не спорила, когда Старр покупала мне розовое платье, чтобы ходить в церковь, два лифчика, «чтобы ничего не провисло до колен к тридцати годам», упаковку трусов и что-то еще.
Мы зашли в соседний «Пэйлесс»[14] за обувью. Старр сняла со стенда пару красных туфель на высоких каблуках, примерила без носков. Постояла, разглаживая шорты на бедрах, покачала головой, сделала гримасу и поставила их обратно.
— Ну и что, если я так думаю? Кому какое дело, если я выставляю сиськи перед носом у посторонних людей? Это мое дело и ничье больше.
— Мама, пожалуйста, замолчи, — прошептала Кэроли. — Люди смотрят.
Старр протянула мне пару розовых туфель на каблуках, в тон моему платью. Я надела их. Ноги у меня в них были как у Дейзи Дак, но Старр туфли понравились, и она всучила их мне.
— Она запросто могла бы походить в каких-нибудь дурацких спортивных тапочках или в чем-нибудь в этом роде, — сказала Кэроли. — Что ей нужно-то? У нее весь гардероб — двое трусов.
Я выбрала пару туристских ботинок, надеясь, что цена не очень высока. У Старр был огорченный вид, когда я показала их ей.
— Они не очень-то… симпатичные.
Но ведь змеи редко жалят выше лодыжки.
В воскресенье утром Кэроли поднялась рано. Я удивилась, — в субботу ее сон длился до полудня. Но сегодня она была на ногах уже в восемь, одетая, с рюкзачком на спине.
— Ты куда?
— Шутишь, что ли? — Она провела напоследок щеткой по своим рыжеватым волосам. — Я не собираюсь тратить день на разглагольствования Преподобного Нудилы о Крови Агнца. — Она бросила щетку на комод и вылетела из комнаты. — Сайонара!
Входная дверь хлопнула.
Я поняла намек Кэроли и притворилась больной. Старр сурово посмотрела на меня.
— В следующее воскресенье, мисси. — На ней была короткая белая юбка, персиковая блузка и туфли на четырехдюймовых шпильках. Меня обдало сильной струей «Обсессион». — И никаких отговорок.
— Только услышав, как «торино» Старр выехал на центральную дорогу, я отважилась одеться и выйти позавтракать. Хорошо было остаться одной. Мальчики играли где-то среди камней, слышались отдаленные звоночки велосипедов. Я как раз принялась за еду, когда бойфренд Старр вышел из спальни, босой, в одних джинсах, натягивая через голову майку. Грудь у него была худая, покрытая густыми завитками, светлыми с сединой, спутанные волосы еще не были собраны в хвост. Он побрел по коридору к ванной, слышен был звук струи в унитазе. Плеск, фырканье, журчание воды. Потом он пошел в большую комнату, взял сигарету из пачки, закурил. Один палец на державшей сигарету руке отсутствовал, на другом не хватало фаланги. Он улыбнулся, заметив, что я смотрю на эту руку.
— Видела, как столяр заказывает столик в ресторане? На троих, пожалуйста! — он поднял искалеченную кисть.
По крайней мере, не переживает по этому поводу. Бойфренд Старр почти нравился мне, хотя было неловко при мысли, что это он был причиной «господа всемогущего» из-за перегородки. Обычный мужчина — худое лицо, темные печальные глаза, длинные седеющие волосы. Мы должны были называть его дядя Рэй. Он открыл холодильник и достал пиво. «Шшш-шшт», — вздохнуло из-под пробки.
— Пропускаешь иисусово шоу? — Он не столько пил пиво, сколько просто лил его в горло.
— Вы тоже.
— Меня хоть стреляй, не пойду, — сказал он. — У меня простая теория: если и есть на свете бог, он такой козел, что никаких молитв не заслуживает. — Дядя Рэй громко рыгнул и улыбнулся.
Я никогда особо не задумывалась о Боге. Знала «Сумерки богов», знала Мировое Древо. Знала об Олимпе с его скандалами, об Ариадне и Вакхе, о Данае с золотым дождем. Знала Шиву, Парвати и Кали, Пеле, богиню вулкана, но о Христе мать запрещала даже упоминать. Она отказывалась ходить на школьные рождественские спектакли. Велела попросить, чтобы вместо меня играла другая девочка.