Оставить на память (СИ) - Ласс Лина

— Да, но это не мой дом. Я снимаю его, — сказал он, разливая вино по бокалам.

— Тогда мне не следовало брать бутылку стоимостью в 300 евро, — Нике было и смешно и стыдно.

Генри поднёс свой бокал к её.

— Не беспокойтесь. Я угощаю, — заговорщицки прошептал он.

Они чокнулись и пригубили. Аромат вина был упоительным, отдающим цветочными сладкими нотками. Голова у Ники тут же закружилась — лучше бы вначале она попробовала мяса, чем пить на голодный желудок. Поначалу они ели в полной тишине. Мясо вышло у Генри отлично и таяло во рту. Постепенно, чувствуя, что голод уходит, Ника расслаблялась. Тепло и дурман проникали до самых кончиков ног и рук.

— Вкусно, — Генри посмотрел на багровую жидкость в своём бокале. — Не скажу, что я поклонник вин, но это мне нравится. Значит, вы неплохо разбираетесь в вине, рисуете, оформляете дома. Какие у вас ещё таланты? Поёте и танцуете?

— Нет, — Ника сделала ещё глоток, чувствуя как вино слегка вскружило голову и начало развязывать язык. — Родители пытались отдать меня и на танцы и в музыкальную школу. Я выросла в семье, тесно связанной с искусством — мой отец музыкант, а мама художница. Наш дом был всегда полон представителями творческой интеллигенции. Актёры, писатели, оперные дивы и артисты балета, и отдать меня в руки Аполлона было лишь делом времени. Но оказалось, что у меня совершенно нет слуха, а строгой дисциплине в балете я противилась изо всех сил. Устраивала истерики до тех пор пока меня просто не выгнали. — Ника усмехнулась, погружённая в воспоминания. — Но мама заметила во мне интерес к рисованию. Хоть у меня по началу плохо выходило, но она была терпеливым учителем.

Генри заметил, как с последней фразой она заметно сникла.

— Была? — он замер в ожидании, что она продолжит.

— Отец умер от сердечного приступа, когда мне было двадцать. А мама последовала за ним через полгода — не выдержала разлуки с ним.

— Мне жаль, — тихо произнёс Генри.

Ника лишь слабо улыбнулась. Ей нравилось, как Генри смотрел на неё и каким внимательным слушателем оказался. Она так давно ни с кем не общалась, а в его компании чувствовала себя совершенно спокойно и безопасно. Будто оказалась не в гостях, а дома.

— Меня очень поддержали друзья, — продолжила она. — Они помогли мне пережить потерю, привели меня в чувство. Я тогда была на третьем курсе института. Думала взять академический отпуск, чтобы привести дела в порядок. Но друзья запретили мне, представляете? Сказали, что за год я упущу много возможностей и снова влиться в учебный процесс будет трудней. Я послушала, как смогла окончила год, а в следующем применила все свои силы, начала работать, оформила пару открывающихся заведений у знакомых, которые не могли позволить себе профессионала. Но дело так хорошо пошло, они стали рекомендовать меня другим, и к концу учёбы у меня было уже приличное портфолио.

— Так из рисования вы пришли к дизайну?

Ника кивнула.

— Это увлекло меня гораздо больше, чем работа с холстом.

Генри откинулся на спинку стула и обвёл рукой комнату.

— Как бы вы изменили интерьер здесь?

Ника оглянулась вокруг.

— Признаюсь, пока вас не было, я приходила к этому дому и рассматривала его через окна. Тут всё было укрыто тканью, так что я могла только догадываться, какая здесь мебель и убранство. Но я представляла себе что-то похожее на дом моей бабушки. Это также был крепкий деревянный дом, с кружевными салфетками на столах и комодах, деревянной мебелью и самодельными ковриками. И всё почти так как я себе и представляла — очень аутентично, но не лишено прагматичности. Правда, я бы хотела видеть здесь витраж. — Она показала на западное окно. — Солнце при закате волшебно бы отражалось сквозь цветное стекло.

Ника мечтательно смотрела в тёмное окно, ясно представляя как свет переливаясь отражался бы в комнате, и не замечала как Войт завороженно рассматривает её.

— А вы? — она повернулась к Генри, и он удивлённо вскинул брови. — Я рассказала свою историю. Баш на баш, — произнесла Ника на русском.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Баш на баш? — повторил Генри. — Что это?

— Ты — мне, я — тебе. История за историю. Как вы стали актёром?

Он усмехнулся. Он так много раз отвечал на этот вопрос в многочисленных интервью, что не думал, что на свете есть ещё люди, которые не знают на него ответа. Тем не менее ему всегда было неловко рассказывать об этом, потому что каждый раз он раскрывал своё прошлое.

— История до банальности проста. Я родился на ферме. Отец держал овец. Место совершенно уединённое, а из всех развлечений нам был доступен только местный паб в ближайшей деревне. Понятное дело, что меня воспитывали с мыслью, что единственное, что меня ждёт в этой жизни — это овцы и три пинты пива по пятницам. Но меня не устраивал такой расклад. Пару раз ещё в школе я сбегал из дому в поисках лучшей жизни. Подрабатывал то посыльным, то разнорабочим. Но отец всякий раз меня находил и возвращал домой. Правда, когда я оканчивал последний класс школы, отец скончался, и выяснилось, что мы в долгах по самую крышу. Не знаю, на что он рассчитывал, думая оставить всё мне. Чтобы расплатиться, пришлось всё продать под чистую, даже старый дедушкин Купер. Брат мамы приютил нас. Она устроилась на работу и поначалу содержала меня и брата. А потом я ушёл в армию.

— Вот откуда у вас эта выправка! — Ника широко распахнула глаза. — Это угадывается, если обратить внимание. Сколько лет?

— Пять. А когда вернулся, решил попытать счастье в Лондоне. Подрабатывал в одном баре, где меня заприметил один скаут. Предложил поработать моделью. — Генри развёл руками. — Мне повезло родиться с симпатичной мордашкой, но я был абсолютным деревенщиной. Зато подумал, что могу на этом заработать больше, чем барменом в протухшем пабе. Он взялся за меня, увидев потенциал, обучил всему. Правда, стал вскоре приставать, приняв меня за гея. Пришлось объяснить как умел, что так делать не стоит.

Ника засмеялась запрокинув голову. Её смех, такой искренний и звонкий, показался Войту одним из самых чудесных, что он слышал, и Генри рассмеялся вслед за ней. Во время его рассказа она то и дело поправляла волосы и накручивала их на палец. Закусив губу она с удовольствием отметила как его взгляд метнулся к её рту, и он на мгновение запнулся. "Да ты заигрываешь", — подумала она про себя и ей отчего-то стало стыдно. Пора было заканчивать с вином — оно слишком кружило голову.

— После фото поступили приглашения на небольшие роли в сериалах. А дальше пошло-поехало. У меня получалось играть, я пошёл на курсы актёрского мастерства, стал зарабатывать не сказать чтобы больше чем в баре — всё-таки жизнь в Лондоне не из дешёвых — но мне нравилось.

— Вы бы стали неплохим поваром, — сказала девушка, кладя в рот очередной кусок стейка.

— Кто вам сказал, что я им не был?

Она удивлённо уставилась на него.

— После школы, перед тем, как поступить в армию, я работал у своего дяди в ресторане, — он прыснул со смеху. — Это дядя так его называл. Это была небольшая забегаловка, где подавали паршивое пиво и блюда из замороженных полуфабрикатов. За полгода я поднаторел в прожарке и мог по запаху определить, на сколько дней просрочено мясо.

— Что же произошло, что мир лишился такого шефа как вы?

— Пиво. На свой девятнадцатый день рождения я обнёс заведение своего дядюшки на десять галлонов пива, чтобы угостить своих друзей. Наутро он ворвался в наш дом, накричал на мать, что она воспитала преступника, пару раз приложил меня об стол и, кажется, уволил. Я плохо помню. И тогда я понял, что большая кухня — это не моё.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— И пошли служить? — он кивнул, делая глоток, и заглянул на дно бокала.

— Побывал и в Афганистане, и в Сирии. Два ранения. Уволился в звании младшего лейтенанта.

— Отчего так? — их голоса становились тише.

Генри ненадолго замолчал, собираясь с мыслями и, вздохнув, ответил:

— Из-за второго ранения. После него мне дали увольнительную для восстановления, что дало мне время всё хорошенько обдумать. Бой был очень серьёзным и мог окончиться куда как печальней. Когда я пошёл служить, не особо думал о своей семье. Что будет, если я не вернусь? Дома у меня оставались мать и младший брат, Уильям. На тот момент ему исполнилось шестнадцать, совсем мальчишка. И в момент, когда передо мной оказалась граната… знаете, это правда, что говорят, будто в такие моменты вся жизнь проносится перед глазами, — он провёл рукой слева направо. — Вот и у меня так же было, а последнее, что я увидел перед взрывом, было лицо Уильяма, когда он был ещё ребёнком. Никогда не забуду этот взгляд. Я тогда объявил им, что ухожу служить, а он на меня так посмотрел… будто я его предал. Он недавно потерял отца и вот узнаёт, что старший брат бросает его. — Генри взглянул на Нику, будто ища поддержки. Сейчас перед ней сидел мужчина, который устал притворяться сильным, он открывал ей, возможно, то, с чем не делился ни с кем. И она внимала ему, не мешая исповедоваться.