Портреты и прочие художества - Вячеслав Малежик

– Почему вы здесь? – спросил я.

– А где нам быть? А потом здесь можно что-то съесть и выпить. Знаешь, на Ваганькове, рядом с Сережей мы себя еще чувствуем людьми.

И вдруг этот человек начал читать стихи Есенина. И, читая, он преобразился, и мы забыли, что это бомж, что этот бич (бывший интеллигентный человек), и в конце стихотворения зааплодировали. Наш чтец скромно поклонился. Затем он взял бутылку водки на могилке, разлил по посуде и предложил выпить.

Я отказался, сославшись, что за рулем. Остальные, не помню пил ли Петр, пригубили за Сережу.

– А Петр нам может что-то прочитать?

– Хорошо, – сказал он.

Он начал читать. От волнения он заикался, и у него появился нервный тик на лице. Я уже отошел от чтения бомжа и наблюдал за происходящим взглядом постороннего. Это была нереальная сцена, которая украсила бы фильмы Хичкока. Наконец наш импровизированный концерт окончился.

– Ну что, по коням?

И мы отправились в путь, поблагодарив обитателей кладбища за неординарное приключение. Следующим пунктом моей экскурсионной программы была смотровая площадка на Ленинских горах.

Страшный дождь с грозой обрушился на Москву и на мою машину, когда мы добрались до места. Я плел что-то про удивительные виды, которые открываются… А дождь не унимался.

– Вячеслав, завтра мы должны собрать творческую интеллигенцию страны, и я им почитаю свои стихи.

От неожиданности я растерялся, а потом, даже помня о проблемах здоровья Петра, вскипел:

– Откуда это, интересно, я смогу собрать творческую интеллигенцию? Завтра, если хочешь, смогу тебе устроить встречу со своим соавтором А. Смогулом.

– Хорошо, завтра со Смогулом, а потом с интеллигенцией.

Я выиграл время…

– Договорились, сейчас звоню Смогулу, – сказал я и набрал номер Александра.

В двух словах я объяснил ему ситуацию, и мой друг неожиданно резко ответил:

– Славóк, знаешь, я этих Ломоносовых, которые с рыбным обозом приходили покорять Москву, сколько видел?

– Он способный…

– А я неспособный? Я вообще светоч грез твоих…

– У него проблемы со здоровьем…

– А ты помнишь, что я инвалид первой группы по зрению? У него есть кто-то в Москве?

– Есть, Света Копылова.

– Кто это?

– Актриса Театра Маяковского и поэтесса.

– Пусть она его усыновит… А ты забей на это. Я тебя не узнаю… Короче, завтра пусть он мне звонит, и я ему, как инвалид инвалиду, все объясню. – Под аккомпанемент дождя Смогул поставил точку, вернее, даже тройной восклицательный знак.

Я отвез гостей в гостиницу и взял очередной тайм-аут, так как назавтра должна была состояться встреча двух поэтов, двух гениев, двух современников.

Что они уж там решали, как объяснялись, ни Петр, ни Смогул мне не поведали. Единственная фраза Смогула была: «Он все понял».

А я в этот день встретился со своим соседом по даче Казбеком. Он был моложе меня, но мудрость, а может, он просто другие книжки читал, подкупала меня в нем с первого дня знакомства. Он ингуш и мусульманин по вероисповеданию. На вопрос Казбека, почему я такой загруженный, я поведал свою историю про «шерстение» Москвы и пожаловался, что дискомфорт в душе полный.

– А знаешь, почему?

– Почему?

– Потому что ты со своей дурацкой благотворительностью подменяешь Бога.

– Не понял…

– А что тут не понять? Понимаешь, его проблемы со здоровьем – это его наказание за грехи в прошлой жизни, и он в это свое пришествие должен их отработать, а ты все время пытаешься облегчить его существование и поэтому Аллах тебя все время «бьет по рукам». Общайся с ним как с нормальным человеком, забудь, что он инвалид. Ты же своему Смогулу не засыпаешь все лужи, когда он к нам приезжает на дачу, и помогаешь ему эту лужу обойти, когда он тебя попросит. Вот у вас в христианстве милостыню дают, кто просит, помогите, ради Христа…

И мне полегчало… И не мучил я больше песнями на стихи Петра редакторов и зрителей. А песня про «дом» до сих пор у меня в репертуаре, и я ее иногда пою в концерте.

Когда я Смогулу прочитал эту главу и сказал, что получилось окончание в главе про него такое же, как в главе и про Петра, Саша сказал:

– А чего? Ты же действительно поешь, а не показываешь фокусы, а песня про «дом» и вправду неплохая.

– А может быть, зря его мы тогда так?

– Да нет, он бы приехал к тебе и стал бы с вами жить. Танька была бы счастлива. И запомни, Слава, инвалидность не орден Ленина и не нужно на ней всю жизнь ездить.

Охота

– Вчера я наткнулась на одну передачу про охоту… Про охоту где-то в экваториальной, а может быть, даже Южной Африке, – сменила тему нашего разговора хорошенькая подруга моего сына… Разговора, который к этому моменту начал изрядно буксовать. – Представляете, очень благообразный дядечка с седой бородой, с отточенными манерами и явно уверенный в себе утверждал, что охота на редких, порой даже вымирающих животных, которую он называл трофейной, есть благо.

– Для кого? – спросил я.

– Вы будете смеяться… Для этих самых вымирающих животных.

– Как это?

– А вот так это…

– Объясни, почему…

– А потому, что на отстрел редкого животного надо купить лицензию, которая стоит очень больших денег, и деньги эти потом идут на сохранение этого вида.

– Бей своих, чтоб чужие боялись?

– Ну да, что-то в этом роде.

– А ты говоришь – баранина!

Этот разговор застрял у меня в памяти, и я задумался, почему же я не стал охотником, при всем том, что мужики весной и осенью сбиваются в стаи и отправляются на охоту. Действительно, почему? Вроде все вокруг охотники, и отрыв от семьи в компанию сугубо мужскую выглядит довольно привлекательно. Потом древний инстинкт добытчика, который восходит к забиванию мамонта камнями всей первобытно-общинной стаей. Думаю, что все помнят эти картинки из «Истории древнего мира»? А кайф принести кусок мяса, которым семья будет кормиться пару недель! Ну да, сейчас со мной делятся друзья, и время от времени на столе бывают котлеты с добавлением лосятины или кабанятины. И порой я слышу брюзжание жены с кухни, когда она ощипывает и потрошит дикую утку, «в которой и есть-то нечего». Но это сейчас, когда обзаводиться новыми привычками не резон. А тогда…

Что, не было вокруг меня охотников? Да, были… Больше того, матушка, не знаю, почему, в детстве, когда я уже научился читать, подсовывала мне книжки про всякие путешествия и открытия и про природу. И если книги про Амундсена, Нансена и Пржевальского, прочитав, я сдавал в библиотеку, то книга Виталия Бианки «Лесная газета» была собственной и практически настольной. И вот в этой книге я прочитал очень много информации о животных и рыбах «родного края». А еще в ней была рубрика, которая называлась записки (может, спутаю имя) Сысой Сысоича, старого охотника. И вот этот самый Сысой уложил в еще незашлакованный мой мозг сведения, как подбираться к глухарю, чтобы он тебя не услышал до рокового выстрела. И как нужно замереть, когда ария этой голосистой красивой птицы прекратится. И как должна вести себя в этот момент твоя собака. В. Бианки повествовал, как можно дурить мужскую особь утки, то есть селезня, выдувая из специально сделанной или купленной свиристелки любовную песнь утки-самки. И как мужики, то есть селезни, ведутся на это и в итоге попадают на стол в качестве, понятно каком. Ну, много еще каких советов, чтобы выследить, подстрелить, а потом и уестествить. В общем Сысой Сысоевич информировал меня. А я, раз был информирован, значит, был вооружен. Конечно, я и не задумывался в то время о моральных сторонах охоты и о том, что во время оной происходило отнятие чьей-то жизни. Тем более что газеты, бывшие рупором нашей партии и правительства, призывали истреблять, к примеру, волков, так как те уменьшают колхозное стадо и поголовье зайцев в лесу. Правда, потом передовые технологии выращивания злаков и прочих агрокультур, потребовали удобрять поля разными химическими удобрениями. Удобрили… И потравили зайцев. Волкам жрать стало некого, и волки подохли. А заодно удобрения попали вместе с дождями в ручьи и реки – сдохла и рыба. Но я не об этом…

Охота… Первый муж моей сестры Слава Фраучи, который научил меня игре на гитаре, был еще и страстным охотником. И вскоре после женитьбы он приехал в Занино отдохнуть, покупаться, походить за грибами и уже в конце августа поохотиться. У него был охотничий билет и все-все-все, чтобы отправиться пострелять тетеревов. Не было у моего шурина только охотничьей собаки.

– Слава, пойдешь со мной на охоту?

– А как?

– У меня нет собаки, ты будешь гонять по кустам и клеверному полю и поднимать, как борзая, тетеревов, а я их буду отстреливать.

Я мечтал стать охотником, но понимал, что без процесса ученичества осилить это мне не удастся. Какое-то время придется побыть подмастерьем. Тем более что первые опыты ловли рыбы и в Вашане, и в Большой Луке были таковы, что собирал рыбу, пойманную мужиками. И лишь потом мне рассказали, как это делать, и позволили бок о бок с ними заняться рыбалкой.