Россия в плену эпохи - Анатолий Викторов

Глава 2

Слепящая тьма

«Предпочитаю бичевать свою родину, огорчать её, унижать её – только бы не обманывать!»

«Подумай, на руках у матерей всё это были розовые дети»

Произошла народная революция. Чувственная. По отношению к идейной февральской 1917 года – контрреволюция.

Удивляться в этой обстановке азарту взявших на себя инициативу крайне левых политиков, – большевиков, – не следует. Они составляли группировку, состоящую из деклассированных элементов, вышедших из рядов социал-демократии; наиболее революционно настроенные, не занимавшие никаких государственных и частных должностей в царской и послефевральской России. Они, неудовлетворённые своей судьбой честолюбцы, поняли, что учение Маркса, демагогически употреблённое, может стать ключом к овладению бунтарски настроенными русскими массами. Они раздували их анархический настрой для прихода к своей мечте – собственной власти. Они возглавили беспощадный бунт, свергнувший существовавшее восемь месяцев демократическое правительство, поощряли грабёж и уничтожение имущества богатых и зажиточных людей. Для начала были разграблены Эрмитаж и Зимний Дворец.

Хаотическая ситуация породила множество разрозненных люмпенских группировок, каждая из которых считала себя хозяйской и потому – ненаказуемой. Таковым было их понятие свободы. Писательница З. Гиппиус – очевидица событий – запечатлела в своём дневнике разнузданный уличный разгул. После 25 октября 1917 года, – арест Временного правительства, – улицы Петрограда были заполнены алкоголиками, разбивавшими подвалы, где хранилась водка, проститутками и уголовниками, выпущенными из тюрем. Атмосфера хаотичной жестокости описана А. Блоком в его поэме «Двенадцать». Её создавали также матросы, дезертиры, бродяги, большевики-самозванцы и другая деклассированная шушера. Все они собирались в отряды, настроенные против какой-либо власти, кроме собственной. Они признавали своими тех, кто кричал громче и стрелял метче.

Для большего понимания событий необходимо обратить внимание на прошлое новых главарей. Они никогда не зарабатывали себе на жизнь. Когда их спрашивали о профессии, то они помалкивали или односложно отвечали: «Революционер». В переводе на общепринятый язык это означало человека, ушедшего от всех сдерживающих норм, – распостранённый тип личности на Руси. Большевики, как атаманы, ставили на кон люмпенскую прослойку в городах и сёлах и лихо подчеркивали свою принадлежность к ней в своём поведении, в командах, речевом жаргоне и в одежде.

Понятие «власть» начинало доходить до них во всей своей полноте.

Верхам большевиков, когда они семь месяцев 1917-го года рвались к власти, нужны были деньги для своего укрепления. Ленин до и после свержения монархии, находясь в Швейцарии, получил от германского правительства крупные суммы с единственным условием: вернуться в Россию, разложить русский фронт и тыл, и тем самым помочь Германии одержать военную победу. Со своей стороны он считал, что антивоенная пропаганда поможет свергнуть тонкий слой поддерживающих Временное правительство, и на его место поставить большевистский абсолют. Спонсировали большевиков также и русские денежные тузы, настроенные против дремучей царской власти и идеалистически воспринимающие возможности страны после прихода к власти низов. Одновременно большевики получили дополнительные финансовые средства, взломав банковские сейфы государства в Петрограде и Москве.

У них был свой расчёт. Переворот, мол, даст право называть произошедшее «социалистической революцией». Такая идея могла быть употреблена отнюдь не для прихода к названной цели, а лишь для легитимного прикрытия абсолютной власти. Легкость низвержения Временного правительства, захват властных рычагов и средств государства опьянял большевистских вождей и армию окружавших их оруженосцев.

Неудивительно, что все иные гражданские слои были только их врагами. По этой причине стали быстро возникать террористические учреждения типа ЧК, ВЧК, ГПУ и их провокационная агентура. Большевики разбудили чувства плебея, который был никем и ничем, согласно их гимну оставался «проклятьем заклейменным», и стал кровавым, как их знамя.

Похожая картина создалась и в Германии после 1933 года. Нацисты, – отряды «СА», – действовали сходно. Власть и там и тут поняла, что основываться на завоёванной свободе с подонками общества в дальнейшем невозможно. Нацистская власть укрепила свои позиции в ещё недавно духовно богатой Германии. Перед нами – капитуляция гуманистической культуры и там, и здесь.

С помощью люмпенов, вооруженного крестьянства, – солдат, – и небольшого числа рабочих большевики грабили и сжигали не только помещичьи усадьбы, но и все культурные заведения. Страна находилась в состоянии безвластия. Это устраивало активных ленинцев и их сообщников, беспринципно беснующихся среди волн событий. Они стали активно склоняться к более упорядоченному существованию. Всеобщие выборы они не допускали. Это была только надежда едва сохранившихся демократов.

Остатком их восьмимесячной власти стало Учредительное собрание, обладавшее, как это было провозглашено Временным Правительством, правом определить политическое будущее России. Они опоздали. В крайне левой политической атмосфере оно существовать не могло. «Учредилка», как её называли, просуществовала два январских дня 1918 года. Риторика депутатов ещё не ликвидированных партий, – кадеты, октябристы, правые эсеры, меньшевики, эсдеки, – не влияла на умы бушующих в Петрограде масс. Выступающие в Таврическом дворце, – Учредилка, – в свою очередь не понимали, что сейчас авторитетна не запутанная в отвлечённых терминах политическая логика, а решительная поддержка страстей подавляющего большинства народа.

Большевистские депутаты, почуявшие это, не углублялись в марксистские теории и говорили только о настоящем: «Заводы рабочим!», «Земля крестьянам!», «Мир народу!» Эти призывы соответствовали настроениям тёмных масс, но не могли сбыться при большевистском самодержавии. Ленин позже открыто признавал, что это был обман масс большевиками для прихода их к власти. Громогласные обещания передачи пролетариату заводов, земли и установление мира невежественные массы покорно воспринимали, не обращая внимания на моральный облик обещающих и наступающую разруху. Именно такое невнимание помогло Ленину утвердить собственную демагогию.

Основой его мировоззрения, как мы уже упоминали, стала идея классового разделения и насильственной ликвидации отверженных богачей. До этого им отличился родной брат Ульянова – террорист. Гибель его привела младшего брата к поворотной идее – не к террору против царей, а к силовой власти над народом. Её успех после октября 1917 года и бесстрашный переход к репрессиям стимулировали Ленина для придание кровавому террору прогрессивного значения. Он нашёл отклик у раздражённых толп, не знающих что делать после получения ими свободы и наступающего голода. Оружие, которое они унесли с фронта, подсказывало ответ на этот вопрос. Произошёл стихийный сброс демократически трезвых умов. Они совершенно не понимали, что происходит и в какие политические одежды хотели бы они одеть Матрёшку-Россию. Под радужной оболочкой оказалось живое подобие Бабы-Яги с оружием вместо помела в руках. Массы обрели своё без законодательной говорильни. Большевики поняли, что политическая немощность бывших авторитетов – удобное состояние для физического уничтожении оппонентов, что было провозглашено в большевистских декретах и совершено на деле.

Всё это даёт основания считать октябрьский переворот бунтом против разума. Ленин считал: если очистить общество от привычных отношений, то освобождённая от естественных законов власть будет единственной, которая сможет решать силовыми методами всю проблематику безграмотной страны. Философ Бердяев заметил по этому поводу: «Исключительная одержимость одной идеей привела к страшному сужению сознания и к нравственному перерождению, к допущению совершенно безнравственных средств в борьбе». Нетрудно заметить такое же перерождение немецкой нации в последующую эпоху.

Слово «гуманность» было употреблено верхами большевиков так же, как и другие демократические лозунги. Политический обман продолжался. Коммунистическая идея обещала высокое доверие к человеку, несмотря на то, что на первый план выходило насилие, разрушение и кровь. На практике идея помогла втирать очки массам, используя понятия «социализм и коммунизм» в их тоталитарном варианте. Среди восставших были люди и разумного начала. Их ведущей чертой было бесстрашие ради социальной мечты, определяющей их совесть. Они не замечали, что самопожертвование всё больше работает на властный абсолют социализма. Он показал себя уже в следующем году, когда был объявлен «красный террор» и начались расстрелы ни в чём не повинных, кроме своей честности, людей. Изъятие богачей из общества означало абсолютную уравниловку, ставшую основой большевистской власти. Она исключала борьбу за любую конкурентную идею. Подавляющее большинство народа примирилось с такой политикой и понадеялось на дальнейшие бесстрашные трюки после октябрьского переворота.