Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945 - Карл Бартц

Как Гейдрих нередко сам рассказывал, в Гамбурге он вступил в СС. Гиммлер для создания разведслужбы искал подходящего человека и приказал ему, как бывшему «офицеру разведки»[11], прибыть в Мюнхен. Гейдрих поехал к Гиммлеру. В ходе разговора выяснилось, что Гейдрих на флоте был всего лишь офицером технической связи (радио и т. п.), но никогда не работал в разведке. Несмотря на это, Гиммлер взял его. Летом 1934 года мы встречаем Гейдриха в Берлине, где он принимает на себя руководство тайной государственной полицией.

Однажды прекрасным летним днем 1934 года Гейдрих с женой и детской коляской прогуливаются по Дёллерштрассе, где они живут. Возле них останавливается пара.

– Да ведь это Гейдрих! – восклицает маленький господин в сером костюме. Он представляет жену. Это Канарисы.

– Как, герр капитан живет здесь, в Берлине? – вопрошает пораженный Гейдрих.

– Недавно, недавно, – улыбается Канарис.

– Мы всего несколько дней как поселились здесь, на Дёллерштрассе, герр капитан.

– Не может быть! Мы тоже. Вот так совпадение!

Пока госпожа Канарис склоняется над детской коляской и что-то по-женски обсуждает с госпожой Гейдрих, мужчины пускаются в беседу.

– Будем рады видеть вас у себя, – говорит Канарис, – вы все еще музицируете, Гейдрих?

– С удовольствием примем приглашение. И если позволит герр капитан, я все еще музицирую.

Канарис подмигивает.

– Моя жена неплохо играет на скрипке. А в саду мы можем сыграть в крокет…

Они сердечно прощаются.

С этого дня началось общение между семьями Канариса и Гейдриха, окончившееся только со смертью Гейдриха.

Гейдрих никогда не забывал своего военно-морского прошлого. Он всегда ощущал привязанность к флоту, а в Канарисе видел авторитетного старшего товарища, внушающего уважение.

Позднее Канарис купил небольшой дом в берлинском районе Шлахтензее, на Дианаштрассе, которая впоследствии была переименована в Бетацейле.

Когда в 1937 году один предприниматель построил дома на Аугустасштрассе, позднее названной Штауфцейле, Гейдрихи купили себе дом без отделки под № 14. Теперь обе семьи, разделенные лишь старомодным угловым домом, жили настолько близко друг от друга, что их сады имели общую границу.

Канарис питал слабость к кулинарии. Из всех поездок по разным странам он привозил рецепты.

В белом колпаке возился он с кастрюльками и горшочками. Достаточно часто адмирал приглашал семейство Гейдрих на густой рассольник или индийское блюдо из риса с пряностями, приготовленные по рецептам, которые он держал в секрете.

Потом Гейдрих музицировал с госпожой Канарис.

Если у госпожи Гейдрих был день рождения, Канарис появлялся с подарками. Однажды он подарил ей старинную гравюру, на которой был изображен ее родной остров Фемарн.

Адмирал был отцом двух дочерей, очень привязанных к матери и державшихся особняком от других детей. Он никогда не говорил о своих детях. Его излюбленной темой, которую он постоянно поднимал, были собаки. Когда Канарис возвращался из-за границы, он всегда накануне отъезда отдавал распоряжение своим сотрудникам звонить ему домой и сообщать о его прибытии. При этом следовало спрашивать о самочувствии собак. Здоровьем жены и дочерей никогда не интересовались.

Подлинными хозяевами в доме были длинношерстные таксы; они делали что хотели, и никому не позволялось одергивать их, иначе Канарис мог сильно рассердиться.

Гейдрих считал Канариса монархически настроенным офицером. Адмирал не утаивал от него также и то, что он поддерживает отношения с капитаном Эрхардтом и майором Пабстом и время от времени встречается с ними. Но у Гейдриха никогда не возникало ни тени подозрения, что его бывший начальник готовит заговор против Гитлера.

Правда, однажды он сказал о Канарисе: «Он шпионит за самим собой и сам заваривает свою кашу». Но это скорее относилось к абверу, которым Канарис так гордился.

Можно предположить, что подчеркнуто теплые отношения Канарис – Гейдрих не были лицемерными ни с той, ни с другой стороны. Возможно, они оба были искренне убеждены, будто и в людях им удалось обнаружить приятные стороны.

Когда позднее Гейдрих уехал в Прагу, Канарис совершенно не сошелся с Кальтенбруннером. Если бы его дружба с Гейдрихом не была искренней и он бы лишь прикидывался, чтобы как можно больше вытянуть из Гейдриха и извлечь пользу для своего абвера или самому защититься от него, то Канарису было бы логичнее сразу установить подобные отношения и с Кальтенбруннером. Но он никогда не искал его дружбы. Хотя в 1943 году в Цоссене, после того как абвер был разбомблен, он устраивал несколько обедов, на которые был приглашен и Кальтенбруннер, оба ни разу не оставались один на один, а находились в окружении своих сотрудников. Доверительные отношения, существовавшие между ним и Гейдрихом, в отношении Кальтенбруннера никогда не возникали.

Мало известно, что Канарис поддерживал личные отношения с Гейдрихом даже тогда, когда его сосед уже пребывал в Праге в качестве имперского протектора. Так, уже после 15 мая 1942 года он посещал семью Гейдриха в декорированной Нейратом летней резиденции Юнгферн-Брешан под Прагой. Он приехал с женой и провел там три дня. Оба семейства совершали совместные прогулки, посещали Прагу и провели дни в добром согласии.

В те дни в Праге проходило совместное заседание руководителей абвера и гестапо, на котором вступили в силу недавно заново сформулированные «Десять заповедей», сопровождавшиеся выступлениями Канариса и Гейдриха. Был организован и большой товарищеский ужин. Все участники были гостями Гейдриха. В своих гостиничных номерах они нашли подарки, и им были оказаны другие знаки внимания.

Через восемь дней после отъезда Канарисов, 27 мая 1942 года, было совершено покушение на Гейдриха. 4 июня он умер от газовой гангрены. Благодарственное письмо Канариса за товарищеское гостеприимство одновременно явилось и выражением соболезнования. В собственноручном письме адмирал сердечно благодарил за оказанное гостеприимство. Он часто вспоминает о чудесных днях. Он был бы бесконечно счастлив, если бы у него была возможность провести и последние дни вместе с Гейдрихом.

Со служебной стороны Канарис думал о дальнейшем развитии и укреплении своего абвера. Честолюбие Гейдриха, без всякого сомнения, простиралось до того, чтобы создать мощный разведывательный аппарат и в один прекрасный день присоединить к нему абвер.

Хотя Гейдрих знал, что Канарис не придерживается их договоренностей, он не чувствовал себя еще достаточно сильным, чтобы в разгар войны забрать в РСХА и абвер. Но он вынашивал идею поглотить военную разведку и контрразведку после заключения мира. Об этом он открыто говорил, когда в 1941–1942 годах проходили новые переговоры по разграничению компетенций.

При этом речь шла главным образом об изменениях в отделе III, полномочия которого нередко пересекались с полномочиями гестапо. Канариса сопровождал полковник фон Бентивеньи, Гейдриха – шеф гестапо Мюллер, Хуппенкотен и Штрекенбах. Незадолго до Рождества Гейдрих на охоте обговорил круг проблем с Йодлем, который согласился пойти навстречу Гейдриху.

Обсуждение состоялось на Альбрехтшрассе. Гейдрих появился с часовым опозданием после поздравительного приема у Геринга. Канарис попросил Гейдриха переговорить с ним с глазу на глаз. Оба вышли в соседнее помещение и вскоре вернулись. Гейдрих начал совещание.

– Господин адмирал Канарис и я пришли к единому мнению, что объединенная разведка должна находиться в одних руках, а именно: моих. Но мы согласны, что это должно произойти после войны.

Канарис не возразил ни единым словом. Главным образом потому, что не верил в сохранение режима после войны.

– А сейчас мы хотим ограничиться лишь внесением изменений в «Десять заповедей», – продолжал Гейдрих. – Я предлагаю, чтобы господин полковник фон Бентивеньи и регирунгсрат[12] Хуппенкотен разработали поправки и согласовали их.

Канарис кивнул и сказал:

– Я согласен.

Затем начались обсуждения, и за коктейлями, коньяком, чаем с ромом быстро пришли к миру.

Хуппенкотен разработал проект на основании обсуждений. Ответ адмирала состоял во встречном предложении, разработанном неким господином Герцлибом из абвера, в котором нивелировались уступки, сделанные им.

Когда Гейдрих прочел этот завуалированный отказ Канариса от своих обещаний, он впервые пришел в ярость, разозлившись на Канариса. Он написал резкое письмо шефу абвера, в котором среди прочего говорилось:

«Я больше не вижу смысла в переговорах, внешне проходящих в самой приятной форме, в ходе которых достигается согласие по всем вопросам, но затем вдруг выясняется, что стенографистка допустила ошибку и поэтому необходимо все начинать с самого начала. С сего момента я отказываюсь вести с вами какие-либо переговоры».