Совесть в кармане - Виктор Ефимович Ардов

решил подождать с отчетностью: жалобы-то — материал куда более интересный.

Жалобы заняли и остаток служебного времени, и вечер того же дня — дома, и ранние утренние часы: по такому случаю Захарчук проснулся ровно в шесть, как только у соседей заиграло радио (ладно уж, так и быть, сегодня ссориться из-за этого не станем!).

В 9 часов 58 минут Захарчук входил в приемную райпрокурора; при этом зеленая бумажка с печатным текстом приглашения была прижата к области сердца. Секретарша прокурора, узрев бумажку, сразу доложила и сразу же пригласила Димитрия Петровича войти в кабинет. Наскоро улыбнувшись секретарше (небось теперь с ходу впускает к самому; а раньше как бывало? — по часу дожидался, да и то не мог проникнуть в кабинет!), Захарчук открыл заветную дверь. Прокурор стоял у батареи отопления и грел руки. Димитрий Петрович поклонился с достоинством и с некоторой фамильярностью, как человек, добившийся — наконец! — признания и даже — если хотите — отчасти коллега самого прокурора по бдительному уловлению всяких нарушений…

Прокурор вернулся к своему столу, сел. Захарчук тоже сел как можно ближе. Разложил на коленях папочку с копиями всех своих заявлений и жалоб. Развязывая на папочке тесемки, проворковал:

— Давно, давно пора нам повидаться, товарищ прокурор!

Прокурор глянул с удивлением прямо в глаза своему посетителю. Усмехнулся.

— Да и мы считаем, что давно уже пора…

— Та-ак. Ну-с, надеюсь, вы читали мои заявления?

— Читал. Боюсь, правда, что не все…

— А ничего. Сегодня я все принес. Вот они где! — Димитрий Петрович похлопал по папочке. — С кого мы начнем?

— Я думаю, и начнем мы с вас и кончим вами.

— А? — Захарчуку показалось, что он ослышался. Потом мелькнула мысль, что прокурор шутит — знаете, всегда перед сложной и длительной работой неплохо пошутить. Захарчук пристойно и коротко хохотнул. — Так обо мне, говорите? Хе-хе!

— Именно, гражданин Захарчук. Теперь ко мне пересланы ваши заявления на соседей, сослуживцев, знакомых… Что-то около двухсот штук. И это, очевидно, еще не все, а?

По напряженному лицу Димитрия Петровича видно было, что он с судорожной быстротой старался решить, как ему выгоднее ответить: все или не все — эти двести кляуз?..

Он спрятал папку под себя, снова улыбнулся — на сей раз безо всякой фамильярности — и медовым голосом сообщил:

— Почему же — не все?.. То есть, может быть, и не все, но ведь я стараюсь во имя, так сказать, справедливости, во имя, так сказать, имени…

— Мы сами знаем, во имя чего вы  с т а р а л и с ь: во имя склочного своего характера.

Димитрий Петрович внезапно почувствовал, что пот катится у него по лицу. Надо бы вытереть, но он решительно разучился это делать. А в голове сами собой слагались фразы будущего заявления о безобразном поведении прокурора: «…вместо того, чтобы дать ход моим сигналам на ряд нарушений во многих областях, позволил себе угрожать мне… несомненно наличествует преступная спайка органов прокуратуры с теми, кто… со своей стороны прошу оградить меня впредь от…» И вдруг понятно стало: в данном случае это только ухудшит положение. Тогда что же делать? Может, все-таки попытаться обратиться в вышестоящие органы?.. Или — помириться с этим прокурором, или притвориться, что убежден в его правоте?..

А голос прокурора сурово вещал:

— Мы возбуждаем дело против вас. Знаете, сколько людей зря проводили по вашим доносам ревизии, обследования, разбирательства? Сколько честных работников было опорочено? Сколько вреда вы принесли целым организациям?..

Захарчук придумал наконец, что ему надо сказать:

— Поверьте, я искренне хотел только лучшего!.. За что же возбуждать дело?! Я боролся, борюсь и всегда буду бороться…

— Думаю, больше вам уже не удастся, как вы говорите, «бороться», то есть клеветать на честных людей…

В руках у прокурора вдруг появился лист с печатным заголовком — «ПРОТОКОЛ ДОПРОСА».

— Итак, ваша фамилия, имя и отчество?

Дрогнувшим голосом Захарчук сказал:

— Поверьте, я больше не буду…

— Это вы на суде скажете.

— На… на каком суде?! Меня разве будут судить?.. Но за что же?! Что я такого сделал?!!

— А словно вы не знаете!.. Значит, Захарчук Димитрий Петрович. Так? Где вы работаете?

Захарчук очень громко проглотил слюну и воскликнул:

— Я знаю, чьих рук это дело! Охотников, Василий Никифорович. Охотников! За то, что я его вывел на чистую воду с его проектами…

— Вы будете отвечать на вопросы?

— Конечно! И вы, гражданин прокурор, вы — тоже с ними заодно. Я так я напишу туда… наверх! Потрудитесь и вы мне подтвердить: как ваша фамилия, гражданин прокурор?

— А вы говорили, что больше писать не станете. Или хотите, чтобы приговор был построже, да?

Вот тут Захарчук в одно мгновение сник, и из глаз его пролились скупые и злые слезы. Жалобным фальцетом он провыл:

— Помогите мне, товарищ прокурор, я вас очень прошу!.. Я про всех напишу, что они не виноваты. Про всех, на кого я делал заявления! Извинюсь перед ними! И даже путевку — путевку в дом отдыха я возвращу обратно в местком…

Но прокурорское перо уже скользило по листу с этим грозным названием — «ПРОТОКОЛ ДОПРОСА»… Захарчук умолк и громко высморкался. Слезы полились чаще и скорее… Острое сожаление о том, что так легкомысленно придумывал он про десятки людей самую дикую клевету, как бы сжало его мозг и сердце. Затем оно уступило место страху — паническому страху предстоящего наказания. И Димитрий Петрович Захарчук весь затрясся в мелкой нервной дрожи. Того, что говорил ему в это время прокурор, он не понимал и просто не слышал…

СО СТОРОНЫ КУЛИС

— Давайте узнаем у прохожих! — сказал предместкома Батищев. — Товарищ Григорьев, остановитесь, пожалуйста…

Машина затормозила. Председатель культсектора Карпухина через окно крикнула велосипедисту, проезжавшему мимо:

— Товарищ, не скажете, где тут сворачивать на Бизюково?

— Бизюково вы проехали, — пояснил велосипедист. — На Бизюково во-о-он где надо было повернуть… Теперь уж езжайте так…

Как водится, полной ясности указания не дали. И представители общественности энского управления (предместкома Батищев, председатель культсектора Карпухина и секретарь парторганизации Свиристенко) приблизились к даче Лавренышева (к которому ехали) не со стороны фасада, а сзади и сбоку, где петлял не то проулок, не то межа двух усадеб…

До самого участка добраться на машине было невозможно. Представители покинули «Волгу» и вошли через боковую калитку, проследовав мимо огорода, мимо крепких сараев и роскошных клумб с прекрасными, хорошо ухоженными цветами.

— А дома ли он? — произнесла Карпухина и тут же споткнулась о вылезший наружу корень близрастущей сосны.

— Где ж ему быть? — отозвался предместкома. — Человек хворает, по всей вероятности — сердце…

— Точно! — подхватил секретарь парторганизации. — Лавренышев — скромный