Совесть в кармане - Виктор Ефимович Ардов

потом, Пантелеев вырвал у старухи из рук трубку и принялся кричать неожиданно визгливым голосом:

— Алле! Алле! Товарищ Тюфяев?.. Докладывает как раз завбазой Пантелеев… Алле! Ваша матушка она — хе-хе — большая шутница! Она… Алле! Алле же! Молчит… Трубку повесил… Как же теперь?..

А старуха равнодушно сказала:

— Я тогда там обожду в коридорчике… Ваня говорит: он скоро приедет — обследователь то есть…

И старуха поплелась к двери. Пантелеев побежал за нею, обеими руками схватил старуху за талию, как это делается при исполнении танца, именуемого «падеспань», и деликатненько пытался вернуть ее к своему столу, приговаривая:

— Что вы! Куда вы, товарищ Тюфяева?!. Разве ж я — что?.. Это ж все — шутки, товарищ Тюфяева… берите себе свой холодильник сию же минуту…

— Недокомплектованный-то? Да на что он нам?

И старуха вырывалась из рук заведующего базой, как нимфа из объятий сатира.

— Да нет же, нет же, он ведь укомплектовался! Пока мы тут с вами рассуждали, он, знаете ли, вдруг полностью укомпле…

Старушка уже из коридора отозвалась:

— Значит, байку вам подавай? Яички? Говядину? Благодарим покорно! Я подожду лучше обследователя.

И мамаша зампреда с железным выражением лица поместилась на скамейке в коридоре.

Пантелеев вернулся к себе, сел за стол и опустил голову носом прямо в чернильницу. Он два раза с силой дернул себя за остатки волос на макушке и простонал:

— Умммм!.. Так влипнуть, так опростоволоситься!.. Мало того, что мимо носа пронесли теперь все, что мог дать детдом, так еще на обследование сам напросился… А что если у нас еще не оформлены те выдачи для кафе «Восторг»?!.

И Пантелеев вскочил, чтобы бежать в бухгалтерию, проверять выдачи для кафе и многие другие незаконные операции… В дверях он налетел на давешнего тучного посетителя (мнимого шофера с «персональной машины Тюфяева»). «Шофер» протянул заведующему базой накладную и пропуск на холодильник.

— Будьте любезны подписать, — вежливо сказал мнимый шофер. — Холодильник для детдома.

— Подписать? Все вам подписывай, а нет того, чтобы от вас хоть зернышко какое нам заиметь… — привычно начал было Пантелеев, но вспомнил о предстоящем обследовании и закусил губу. — Давай сюда!

Завбазой начертал свою подпись с такой силой, что перо сломалось, а тонкая бумага пропуска разорвалась на три части. Тучный представитель детдома только покачал головой и ушел, унося с собою растерзанный пропуск…

Пантелеев выбежал в коридор, испуганно поглядел на старушку, все еще скромно сидевшую на скамье, и ворвался в бухгалтерию.

Через пять минут вся база, что называется, «ходила ходуном» и лихорадочными темпами «заметала следы». Но говорят, что это ей не помогло. Собственно, не помогло Пантелееву. Обследователь, говорят, кое до чего «докопался». А сейчас новая ревизия «докапывается» до всего прочего, что там творилось под непосредственным руководством  б ы в ш е г о  завбазой Пантелеева.

Вот что значит — один только раз ошибиться в таком тонком деле, как взяточничество. Нет, в наше время это очень сложный вопрос — как и с кого надо брать взятки…

ОТЩЕПЕНЕЦ

Когда этот поезд подходил к маленьким станциям, люди на платформах удивлялись и говорили:

— Какой веселый поезд!.. Смотрите, одна молодежь… Куда же это они собрались? И сколько их!

А знающие отвечали:

— На стройку едут — вот куда! Потому и весело!

Звучал второй звонок, и пассажиры «веселого» поезда вскакивали на подножки, смеясь и громко переговариваясь друг с другом, съедая и унося в вагон арбузы и огурцы, мясо и лепешки, купленные на станции, допивая уже на вагонных ступеньках и площадках молоко, чтобы вернуть посуду владельцам…

Поезд шел дальше, и через пять минут, забыв об оставленной позади станции, пассажиры снова располагались на нижних и верхних койках и даже — на багажных полках под самым потолком, толпились в проходах и тамбурах, шутили друг с другом и с проводниками, пели, играли в козла, снова закусывали, читали, спали… Была в этом поезде еще одна особенность: казалось, что весь поезд населен знакомыми между собою людьми. Общность цели и пути, молодость всех пассажиров уничтожала всякие «средостения». Тут складывались «коммуны» по питанию, наличному чтиву и даже по обуви и одежде. Выяснялись вкусы и воззрения в области искусства и гастрономии, техники и мечтаний, представлений о будущем и желательном в настоящее время. Завязывались дружеские узы и кое-где показались уже первые ростки взаимных влечений и любви…

Наиболее неугомонные парни и девушки ходили из вагона в вагон — в гости. И — что греха таить — кое-где шумело уже яростными голосами и преувеличенным смехом вино…

Начальник поезда, еще молодой человек, однако же постарше большинства своих пассажиров, заботливо обходил неугомонно стучащие и трясущиеся вагоны. Он улыбался в ответ на улыбки и смех ребят. Шутил и пригублял молоко и простоквашу, газированную воду и даже огуречный рассол, которым похвалялись удачливые покупатели. Не отказываясь, надкусывал от ломтей дынь и арбузов, отведывал помидоров и маринованных грибов, давал советы сражающимся в шахматы и шашки, в козла и даже подкидного дурака… А уж сколько справок об условиях будущей жизни приходилось ему давать, пока он медленно продвигался по вагонам! Начальник поезда не оставлял без ответа ни один вопрос, ни одну реплику, относящиеся к тому, что ждет пассажиров в новых местах. Он знал цены на базарах в тамошней «глубинке»; рассказывал о местных подручных строительных материалах, пригодных для возведения домов; давал исчерпывающие ответы о погоде, о рыбалке, о грибах, о местных обычаях… И после того, как начальник — «Митрич» любовно называли этого двадцатипятилетнего парня пассажиры — после того, как Митрич уходил в следующий вагон, настроение в покинутом им вагоне повышалось: люди начинали петь, разговаривать и спорить между собой с новой, неистребимой, казалось, силой…

Но и сам Митрич был явно доволен своими пассажирами. Опытный, несмотря на молодость, взгляд Митрича нигде не обнаружил ничего вредного, излишнего, нежелательного.

Но вот в вагоне № 12, в отсеке, образуемом двумя двухэтажными «койко-местами», Митрич увидел, что плотная группа парней играла, но не в подкидного дурачка, а в азартное и жестокое «очко». Здесь было тихо — в этом отсеке. А если вплотную к тесно сгрудившимся партнерам и наблюдателям подходили сторонний юноша или девушка с веселым возгласом или с приглашением принять участие в импровизированном хоре, на такого (или такую) шикали сердито и негромко. И подошедший отходил прочь, а то оставался безмолвно наблюдать, как игроки приглушенным серьезным голосом называли сумму ставки, медленно тянули вторую карту из-за первой и с мнимым равнодушием объявляли результаты подсчета «очков»…

Чья-то видавшая виды кепка лежала на скамье и была набита измятыми мелкими и крупными купюрами, металлическими