На берегах Северной Двины - Денис Владимирович Макурин

малец. Пей сколько влезет. Вода дырочку найдёт, это я тебе как купор докладаю. По первости-то все так: сначала в море рвутся, а случается первый шторм, так всякий в лёжку. Ты парень молодцом, иные-то и без шторма заболеть могут, укачает, так они посреди моря за борт просятся… Ничего, мы из тебя ещё кормчего воспитаем. Будет у нас Шупров Ефим… Как тебя по батюшке-то величать?

– Еремеевич.

– Будешь ты, Шупров Ефим Еремеевич, известным русским мореходом и путешественником. Это уж у тебя на роду написано. Я знаю.

Егор Васильевич поправил мне одеяло, встал и пошел прочь.

– Ну, пойду я. Хозяйство осмотреть надобно. Бочки, слышь, за переборкой гремят? Тоже болезнуют.

К вечеру шторм затих, кормчий дал команду: «Выбрать якорь!»

– Противняк заводится, не помешал бы ходу, – пробурчал Мартын Степанович.

– Ничего! Бог милостив, проскочим горло, а там он на пользу пойдёт, – ответил Афанасий Иванович.

При бесполезном встречном ветре парус не ставили, но и без него сильное течение уносило наше судно в положении левентик[19] к горловине Белого моря.

VII

Через шестнадцать дней нашего похода мы обогнули Канин Нос, после горловины ветер распростёрся к весту. Лоцман Мартын Степанович отрапортовал: «Свежий ветер!» А кормчий, завалив румпель, проорал: «Всех наверх! Распахнуть ветрило!»

Этот день был особенный, теперь и мне выпал шанс проверить себя на прочность и познакомиться с новым миром. С ловкостью кошки я просто взметнулся по вантам на самый рей, оседлал его и развязал конец – полотнище тут же развернулось. Парус всхлопнул, как бы просыпаясь и стряхивая складки после долгой лёжки, а матросы на палубе подхватили вожжи, натянули и подвязали концы. По правому борту от нас виднелся чёрный скалистый берег Каниного Носа. На горизонте за кормой распахнулись белые паруса догоняющих нас кораблей братьев Команиных. А впереди открывались лишь вечное небесное море и безначальный простор.

Угнездившись на рей, словно чайка или поморник[20] над обрывом, я отчётливо почувствовал килевую качку. Наш корабль заныривал в волну и, выскакивая из неё, поднимался на другой, но это меня ничуть не пугало, наоборот, раззадоривало. Я веселился, смеялся и раскачивался смелее и смелее, как будто и не было у меня никогда морской болезни. Скоро я ощутил такой прилив сил от ослепляющего солнца, ветра и неукротимой энергии моря, что, вскочив на рей и держась за мачту как можно сильнее, начал раскачивать коч с боку на бок.

Я набрал полную грудь воздуха и закричал что было мочи:

– О-хо-хо! Э-ге-ге-гей! Я – повелитель северных морей!

Мартын Степанович поднял голову и прогудел:

– Глядите-ка, ожил шкилетина!

А все мореходы тут же грянули смехом. Один только кормчий не рассмеялся и крикнул:

– Слезь, бестолковина! Это судно слишком послушное, чтобы выполнять прихоти зуйка!

За четыре дня мы проплыли ещё около двухсот морских миль, а к вечеру субботы, преодолев Поморский пролив, зашли в небольшую бухту острова Колгуев.

VIII

Название этому клочку земли дали поморы в честь рыбака Ивана Калгова, пропавшего без вести в водах, омывающих остров. Вначале он назывался Калгов остров, позднее все стали звать его Колгуев.

Высадившись на сушу, я вдруг ощутил неуверенность, меня закачало из стороны в сторону. Я шагал по твёрдой земле и почему-то приседал. Команда снова подняла меня на смех:

– Вот так скоморшина наш зуёк! Ни дня без потехи! Во-на как выкамаривает. Настоящая походка покорителя северных морей!

Но всё это продолжалось недолго, пока я собирал выброшенные морем сушины для костра. Постепенно ноги мои окрепли, а шаги стали твёрже. Правда, когда я лёг спать, качка повторилась. Стоило мне лишь прикрыть глаза, как меня будто кто-то в бок подтолкнул. Я покачнулся, открыл глаза, а вокруг никого! Снова закрыл тяжёлые веки, и опять толчок. Осмотрелся – и вновь ни души! Так меня подбрасывало до самой полуночи. Подскочу, огляжусь – и снова глаза закрываю. Вертелся, пока окончательно не выбился из сил и не забылся беспробудным сном.

Перед закатом солнца в бухту вошли корабли Федота и Семёна. К тому времени мы успели натянуть парусину на колья и нагреть достаточно воды, чтобы вся артель приняла баню. После помывки и ужина все отдыхали.

На следующий день наша артель разделилась. Одни пополняли запасы пресной воды и провианта, охотясь за оленями. Другие разведывали, есть ли на берегу скопление промыслового зверя. Мне было поручено собрать как можно больше листьев брусники для приготовления отваров.

После воскресного дня мы покинули тихую бухту и направили свои корабли к острову Вайгач.

IХ

Триста миль по Печорскому морю до острова Вайгач показались мне лёгкой прогулкой. Переход был спокойный, ветер полный и попутный. Всю неделю мы шли курсом фордевинд. За эти дни я научился читать мореходные книги, ориентироваться по звёздам и компасу. Впервые в жизни я увидел синего кита, не удержался и забрался на рей, чтобы уже с высоты как следует рассмотреть его. Правда, лоцману моё своеволие совсем не понравилось.

Он разгневался:

– Чайки всю палубу задрызгали, а зуёк будто вяленая трещина болтается!

И наказание не заставило себя долго ждать. Пришлось мне за моего кита два дня мочалом палубу драить и борта оттирать.

Когда мы зашли в просторную бухту Варнека и встали на якорь, я наконец-то узнал, зачем мы проделали такой огромный путь на восток, ведь местом нашего промысла должен быть Мурман, а он совсем в другой стороне.

Оказывается, братья Команины уже давно помышляли пойти к берегам Ледяного моря[21] и добыть там столько мамонтовой кости, чтобы её хватило обеспечить безбедную старость и более уж ни в чём не нуждаться. Но нельзя было отправиться в столь долгий, трудный поход без должной подготовки и знаний. Прежде многие отчаянные сорвиголовы уже отваживались на подобные опасные кампании, но так и не вернулись домой.

Долгие годы Афанасий Иванович составлял подробную мореходную книгу со слов промысловиков. Каждый раз, отправляясь за рыбой и костью, он записывал всё, что удавалось узнать: состояние ветров, какие течения преобладают на пути к Ледяному морю, что представляют тамошние льды, их размеры и крепость, сколько требуется времени и снаряжения, чтобы добраться туда и вернуться обратно. Всё это он записывал, дополнял и бережно хранил у себя под подушкой. Я и сам не раз заглядывал в эту мудрёную лоцию, но разобраться в ней мне было сложновато. Для этих непростых условий требовался и особый корабль.

Пока в Вавчуге строился двухмачтовый коч, братья Команины предприняли первую экспедицию