Искусство Италии - Елена Васильевна Охотникова

Леонардо Бистольфи. Плакат международной выставки в Турине 1902 года

Микеле Ведани. Надгробие Бонелли—Рибони. Фрагмент.

1907 г. Монументальное кладбище. Милан. Фото: Елена Охотникова

Микеле Ведани. Надгробие Бонелли—Рибони. Фрагмент.

1907 г. Монументальное кладбище. Милан. Фото: Елена Охотникова

В архитектурных декорациях итальянских городов торжествовал национальный аналог возлюбленного рубежом веков стиля модерн (получивший название «стиль Либерти») вперемешку с мощной, иной раз довольно монструозной эклектикой.

Конец XIX и начало XX века критики искусства часто обвиняют в отсутствии у итальянцев самостоятельности, тотальном желании соответствовать остальной Европе. Отчасти это так, но только отчасти. Потому что главные художественные высказывания, которые вновь все изменят, формировались там же. Самое интересное было впереди, XX век наступал – и наступил, и вместе с ним наступил качественно новый этап.

Двадцатый век

Джорджо Моранди. Натюрморт.

1953 г. Собрание фонда Маньяни-Рокка

© SIAE / УПРАВИС, 2024

Италия искала себя в искусстве.

И Италия себя нашла.

Первенство и роль законодателя моды и художественного мнения Италии вернули футуристы.

Эти молодые художники искали не просто новый язык, они взялись переделать мир и живущих в нем людей, обучить современников наслаждаться прогрессом и моментом. Моментом, который – как чувствовалось теперь – в корне отличался от всего, что было в человеческом опыте прежде. Футуристы искали возможность выразить в остановленной форме ее противоположность – движение.

Футуристы собирались противопоставить себя всему миру – эпатировать, перестроить и расшатать все то, на чем держались представления об эстетике.

Мир слишком изменился, чтобы прошлых художественных практик было достаточно для отражения реальности.

Вот прекрасный пример – огромная по размерам картина Умберто Боччони «Город встает».

Что вы видите? Вернее, что вы ощущаете? Вы видите людей, они даны в очень динамичном движении. Вы чувствуете – движения очень много. В этом мареве, в этом цветном облаке мы хорошо выделяем, помимо человеческих фигур, еще фигуру лошади, которая занимает большую часть полотна.

Поднимаясь выше, мы видим стройку, мы видим город, мы видим работу, которую выполняют люди. Мы даже можем довольно подробно различить фигуры. Перед нами живая картина жизни города, который встает.

Умберто Боччони. Город встает.

1910 г. Музей современного искусства, Нью-Йорк

Изначально эта картина, написанная между 1910 и 1911 годами, называлась иначе. Сам Боччони ее называл Il lavoro, что значит «Работа», и под таким именем она была выставлена, под таким именем как бы появилась, но потом это имя поменялось на то, которое она носит сейчас. Считается, что то, что изображает Боччони, – это, собственно, день, как он видит его из окна своей квартирки, как он видит большой город, который начинает свою утреннюю жизнь. И все в этом городе его восхищает.

Как встает город Боччони? Это просто утреннее пробуждение муравейника, большой радости от работы и воплощения этой работы в какую-то материальную сторону? Не только. В этой картине очень много того, что можно назвать революционным порывом. Она очень мощная. И в ней очень много восстания. И в этом месте еще одно важное уточнение, продиктованное, собственно, языком: по-итальянски название картины звучит La citta’ che sale, а глагол salire означает «подниматься» (обратный ему глагол «спускаться» – scendere – часто используется в переносном значении; scendere in piazza означает «протестовать», а не просто «спуститься на площадь»). И если посмотреть с этой стороны – заметим, очень близкой духу футуристам, которые всегда были внимательными к выбору слов, – мы понимаем, что этот город не просто встает, он восстает.

В этой картине мы видим изменения, которые происходят прямо на наших глазах, все элементы в этой системе находятся в движении. И это движение, при том что первое ощущение, когда вы смотрите на картину, – очень мощное цветовое пятно. Вы сначала как бы получаете такой удар, такую инъекцию цвета в глаза, даже хочется немножко зажмуриться, потому что слишком это агрессивно, слишком это шумно. Собственно, так и должно быть!

Что такое город вообще? Этот всплеск вас сразу оглушает, оттого что это место, в котором все время что-то происходит, в котором никогда не будет ничего спокойного, в котором никогда не будет остановки.

Футуристы с этой тягой к фиксации идеи прогресса и движения – они все время про то, как все будет развиваться, про то, как мы построим новое, как все будет по-другому. Как жизнь сама станет другой, люди станут другими. Ведь подумайте, что футуризм – это же очень тоталитарное направление в искусстве. Тоталитарное в значении того, что оно требует, чтобы ему подчинилось все: и слово, и люди, и образ жизни, даже мода. Например, именно футуристы придумали такой элемент одежды, как комбинезон. То есть в некоем рабочем формате одежды для труда он, наверное, существовал и раньше, но именно они представили эту одежду как капсулу, в которую ты погружаешься и которая всегда хороша, в любой момент твоего движения и твоей жизни, в которой можно и на работу, и на какое-то мероприятие. Им мы обязаны идеей того, что это некая универсальная форма, в которую можно облачить тело, облачить жизнь, и этой новой идее жизни все будет подчиняться.

Но давайте вернемся к картине. Теперь, когда мы посмотрели на движение, когда мы посмотрели на цвет, которого очень много, который очень чистый, когда мы услышали все звуки, которые нам хотел сказать Боччони, которые он хотел нам передать… И передал, надо сказать, замечательно совершенно! В этой картине, действительно, при ее цветовой оглушительности, так как Боччони очень хороший художник, есть паузы. Ритмические паузы, цветовые паузы, для того чтобы зрителю было где отдохнуть.

В этой картине мы видим, как рождается движение. Мы видим, как рождается город. Мы видим, как рождаются люди. И мы видим, как рождается волна, – волна, которую мы можем интерпретировать как хотим. Мы можем интерпретировать ее как волну развития, как волну прогресса. Мы можем интерпретировать ее как волну страсти. Мы можем интерпретировать ее как волну злости. Все зависит от того, в каком состоянии мы смотрим на это произведение.

Еще один важный код из художественного итальянского языка начала XX века – это особые миры, создаваемые Джорджо де Кирико и его «метафизическим искусством».

Если футуристы пытаются проникнуть в будущее и отыскать новую бьющуюся волну изменяющегося мира, то arte metafisica является неким обратным отсчетом. В этом искусстве художники, Де Кирико в первую очередь, пытаются сделать шаг назад к исконной итальянской