Садовник. Я создал вас, мои девочки, и полюбил… - Анна Данилова

– Признайтесь, Глеб, ведь она утомляет вас. Она просто до смерти утомила вас. Она парализует вас!

Он закрыл ладонями уши и замотал головой, как от зубной боли. Я понял, что попал в цель.

– Вы не должны так говорить! Я боготворю ее…

– А спите с Кларой.

– Это не высокопарность: я ответственен за нее, наконец.

– Вот это совсем другое дело. Теперь представьте, что с ней станет, если вы ее бросите? Хотите прочитаю?

Глеб медленно поднял на меня глаза. Казалось, он испугался.

– У меня есть и такой вариант. Собственно, я помню этот кусок наизусть.

«Он пришел к ней через месяц. Открыл дверь своим ключом. Звучала музыка Скрябина. Саша лежала в темной, с задернутыми шторами, комнате, с закрытыми глазами. Услышав шаги, она слегка повернула голову и удивленно вскинула брови. «Милый, как хорошо, что ты пришел…»

– Довольно! – Глеб встал с кресла и зашагал по комнате. – Да, все так оно и есть. Но только я не оставлю ее. Это правда, в ней мало жизни, но весь смысл моего раздвоения, если хотите, и заключается в контрастах.

– Вы ходите по канату.

– Да, я канатоходец, меня устраивает моя жизнь. И я действительно люблю Клару. Вот вы сейчас так на меня смотрите, что мне уже кажется, что не вы сумасшедший, а я. Но и это нисколько не шокирует меня.

Он немного успокоился и вернулся в кресло.

– Очень вкусный сыр, свежий, и чай…

Он улыбнулся, и мне показалось, что мне улыбнулось мое отражение.

***

ДУХИ МОЕЙ СЕСТРЫ. Катя вышла из булочной и столкнулась лицом к лицу с Банком. Не зная, что сказать и как себя повести, она спросила первое, что взбрело ей в голову: «Это что, энциклопедия?» И ткнула пальчиком в зажатую под мышкой Банка толстую книгу в черном кожаном переплете.

– Нет, словарь иностранных слов. Восполняю пробелы в образовании, – улыбнулся своей ослепительной улыбкой Банк.

– А в булочной что забыл?

– Тебя. – Он подхватил ее под локоть и вывел на улицу. Катя едва сдерживала слезы. – Как дела, заяц?

– Никак. Живу, работаю.

– И все?

Она так и не поняла, зачем он тогда это сделал.

– Я был дурак, что ушел тогда, но мы можем все проиграть заново…

– Я в такие игры больше не играю, – не поднимая глаз, проговорила Катя и покраснела.

– Дома кто есть?

– Не знаю.

Дома было тихо, Катя с Банком скрылись в ее комнате. Банк запер дверь, прижался к Кате. Она не понимала его, стояла, покорная, босиком на полу. Банк целовал ее шею, плечи, расстегнул платье, нашел грудь и чуть не прокусил ее в каком-то странном наваждении. Он не видел слез, бегущих по ее щекам, он видел НАТАШУ, он обнимал ее на ложе терпких веток, он впивался пальцами в ее шею, путался в складках ее воздушного платья, растворялся в умопомрачительном аромате ее тела и духов, целовал колени, ползал в тесном квадрате этой несчастной детской площадки, задрал, наконец, платье, стянул трусики и расплющил ее, плачущую, в проеме между дверью и шкафом, она стонала и плакала, билась головой о стену, потом вскрикнула и рухнула вниз, он едва успел подхватить ее на руки и положить на кровать…

…Когда он встал и застегнулся, Катя смотрела на него широко раскрытыми глазами, забыв прикрыться хотя бы платьем. Уже у двери, когда Банк остановился, чтобы сглотнуть и не раскашляться от сухости во рту и перенесшего потрясения, она произнесла, дергаясь всем телом и не в силах унять судороги:

– Я Катя, понимаешь? Я не Ната, я только подушилась ЕЕ духами…

***

ОСТРОВ. Теперь, когда у нее появились деньги, она зашла в магазин с особым чувством, и остановилась, чтобы оглянуться, не видит ли кто ее. Крохотная квартирка, которую она сняла два дня назад, когда уже все было решено и она была уверена, что сумеет оплатить ее, требовала бархатистых, цвета шоколада, занавесок, белой сборчатой тюли, золотистого, с желтым тиснением, плотного гобелена на тахту и великого множества безделушек. Она уже все решила, и подъезжая на такси, нагруженном покупками, к неприметному серому, с облупившейся штукатуркой, особнячку, молила Бога о том, чтобы ее не увидели знакомые. Этот рай она создавала для себя. О нем не узнает никто, ни муж, ни родные. Она все сделает сама, у нее хватит сил, потому что она знает, для КОГО все эти усилия. А Банку она скажет, что на эти деньги, которые он дал ей, чтобы она подготовилась к свадьбе, она прикупила белья, откуда он знает, что у нее есть… Кроме того, из квартиры впоследствии можно будет сделать маленькую мастерскую, а почему бы и нет?

В дверь позвонили, она замерла, прислушалась, потом на цыпочках подошла к двери и заглянула в глазок. Отшатнулась. Посмотрела еще раз и подумала, что она больна. «Снегирев, ты в Сибири. Не смейся надо мной,» – сказала она призраку и отошла от двери. Вечером ей предстояло испытание: разговор с Катей.

***

ОБЕД С НЕКРОФИЛИЕЙ. Тамара, распрощавшись со своими трупами до следующего утра, заглянула к Мазановым. Попала к обеду.

– А где все? – спросила она, с аппетитом уписывая щи и поглядывая на горку котлет. За кухонным столом обедали Глеб, Клара и Веруся. – Где девочки?

– Вам что, тетя Тамара, меня не достаточно? – спросила Веруся, состроив гримаску и подцепив вилкой котлету. – Ешьте быстрее, а то эти траглодитки прискачут и нам с вами ничего не достанется.

– Вера! – Клара покачала головой.

– Мам, вот только не вспоминай по моему поводу, готовлюсь ли я к экзаменам. Вот этого не надо. Неужели ты думаешь, что все то, чему нас учили десять лет, я смогу позабыть за какой-нибудь месяц?

– Клара, оставь девочку в покое, посмотри на нее, от нее только кости и кожа остались.

– Отец, называется, вот не поступит, кто будет виноват?

Веруся подцепила еще одну котлету, капнула жиром на скатерть, извинилась глазами, пожала плечиками и подложила себе на тарелку салата.

– Тетя Тамара, скажите, ваши мертвецы, или как вы их называете «жмурики», кричат, когда вы их пилой режете?

Клара выбежала из-за стола.

– Нет, они хлюпают внутренностями и чавкают, как болотная тина.

– Па, ты чего так смотришь на меня? Просто я с тетей Тамарой на медицинские темы беседую.

– Глеб, прости дитя, она не знает, что говорит.

– Очень даже знаю, а вот, кстати еще, пока мама не пришла: к вам некрофилы приходят? Позабавиться? плотоядно захихикала Веруся.

– Нет, не приходят.

– А я бы на вашем месте бизнес сделала: с каждого некрофильчика по сотне за ночь – озолотились бы!

Вернулась Клара. Извинилась.

– Я с этой негодницей совсем забыла: ведь Наталия замуж выходит.

– За кого? – не донесла вилку до рта Веруся. – Неужели ОН приехал?

– Кажется, я догадываюсь, – тетя Тамара вздохнула. – А что с Катей?

– Ну почему, почему все все знают, предполагают, а я как слепая! – всплеснула руками Клара. – Ну скажите мне, когда это у них началось? Ведь еще совсем недавно он приходил к КАТЕ, помните, с цветами?.. У них же все было хорошо…

– Я и сам об этом только сегодня узнал, мне сама Наташа сказала. Причем даже не потрудилась объяснить, как она утрясет все это с Катей, – подал голос Глеб.

– Цветы, – задумчиво произнесла тетя Тамара, вспомнив тот вечер, когда она на такси выезжала со двора. Она тогда сразу узнала светлое шифоновое платье Наташи. Ей страсть как хотелось сказать кому-нибудь фразу наподобие этой: «Они занимались любовью у всех на глазах на детской площадке.» Но сказать это ее родителям язык не поворачивался.

***

ЕСТЕСТВО-ПЫТАТЕЛЬ. САДИЗМ ВО ИМЯ НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ КОШАЧЬЕГО УЖИНА. Веруся, соскучившись по подруге, решила ее навестить. Она позвонила в дверь и в нерешительности затопталась на пороге: Люська запретила приходить к ней, умалчивая причины и не оставляя даже надежды на обладание той тайной, которой была окутана эта обычная на первый взгляд квартира. Веруся, как всякий нормальный человек строила предположения, что это могло быть связано с тяжелым характером отца Люси или общей атмосферы в доме. Слово атмосфера представлялось Верусе почему-то ядовитым сине-желтым облаком, в котором все только и делают, что чихают, кашляют и матерятся. Она видела, как эта самая атмосфера действует на жизнерадостную в общем-то Люсю, заставляя ее бледнеть и то и дело запудривать следы недавних слез. Однажды Люся и вовсе пропала почти на неделю, как раз перед выпускными экзаменами, ну и переволновалась же Вера! Ходила вокруг дома, круги наворачивала, а подойти и нажать на кнопку звонка храбрости не хватило. А вот сейчас она стояла и давила изо всех сил на звонок, но слышала лишь биение собственного сердца.

Когда щелкнул замок, у Веруси подкосились ноги и она едва устояла, чтобы не упасть. «Дура, – обругала она сама себя, – трусиха несчастная, ну не съедят же тебя…»

Увидев Люсю, Вера кинулась ей на шею. Люся, ненавидевшая подобные излияния чувств, ограничилась слабой улыбкой и пригласила подругу в квартиру. Полы были сырые, их только что помыли, на веревках, протянутых через длинный коридор, висели мокрые простыни и наволочки. Люся провела Веру в комнату, усадила в кресло. На журнальном столике стояла пепельница; Люся, одернув короткий красный халатик, достала сигарету и закурила.