Садовник. Я создал вас, мои девочки, и полюбил… - Анна Данилова

Она повернула голову и, забыв обо всем, залюбовалась играющими в серебристых волосах Глеба солнечными зайцами. Вот тут-то он ее и поймал, схватил и, заломив руки, подмял под себя…

***

ТАНЯ. «Через два дня к Тане снова пришел этот же человек. И снова задавал ей вопросы. И чего пристал, разве непонятно, что она ничего не помнит. Судя по всему, ее мужа взяли под стражу как подозреваемого в покушении на убийство. Я так думаю, что правильно. Если их в квартире было всего двое, то кто же, как не он, смог пырнуть ее ножом?» – Катя захлопнула тетрадь и посмотрела в окно. Был солнечный июньский день. Нежная листва больничного сада шелестела за раскрытыми окнами. Еще совсем недавно Катя радовалась и первой листве, и солнцу, и наступившему долгожданному лету, а что теперь? Что изменилось? Может, изменилась она сама?

Чувствуя, как предательски наполняются глаза слезами, как пощипывает в носу, Катя тряхнула головой, пытаясь рассеять мрачные мысли. Она была одна в сестринской. На стене висело большое овальное зеркало. Катя бросила взгляд на запертую изнутри дверь и сняла с себя белый халат. Уверенная в том, что ее никто не увидит, она, чувствуя, как заливается краской стыда, принялась рассматривать себя в зеркале. Она даже сняла белье и теперь стояла посреди кабинета совершенно голая, пытаясь увидеть свое тело глазами Алика. «Оно не могло не понравиться ему.» Как и мужчине вообще. Полная красивая грудь с яркими розовыми сосками, хорошая осанка, длинная шея, талия на месте, стройные ноги, разве что бедра полноваты… Ната чуть повыше, поизящнее, потоньше, а грацией напоминает кошку. Но разве нормально всю жизнь завидовать сестре и стараться во всем на нее походить? Да это просто невозможно.

Катя с горечью вспомнила, как примерно месяц назад ей в голову пришла совершенно отчаянная мысль примерить Натину одежду. Воспользовавшись тем, что никого нет дома, Катя вошла к Нате в комнату, достала из шкафа ее белье, несколько блузок, юбки, платья и стала их по очереди надевать на себя. Как это ни странно, но все вещи оказались ей впору. Но смотрелись, конечно, совсем по-другому.

В дверь постучали. Катя быстро оделась и открыла. Никого.

Вздохнув, она поставила на поднос коробку со шприцами и лекарствами, и направилась в палату, где лежала пациентка, представлявшая собой большой интерес для Кати. Что должна испытывать женщина, на которую было совершено покушение на убийство? Кто и за что хотел ее убить? Что такого она могла сделать, чтобы ее кто-то приговорил к смерти? Все эти вопросы не находили ответов. Таня вела себя так, словно попала в больницу из-за простой царапины, а не из-за достаточно глубокой раны в области сердца. Ведь это просто чудо, что нож – Катя была уверена, что это был именно нож – не коснулся жизненно-важных сосудов и самого сердца. Хотя разрез был довольно-таки странный…

На тумбочке возле кровати стояла тарелка с вишней. В палате кроме Тани никого не было. Она лежала с отрешенным видом и смотрела в потолок.

– Как мы себя чувствуем? – стараясь держаться нейтрально при сильном желании как-то сблизиться, прикоснуться к тайне, спросила Катя.

– Никак, – отрезала пациентка и повернула голову к стене. – Достали уже…

– Кто достал?

– Сначала инспектор какой-то пришел, сегодня следователь. Ходят, задают одни и те же вопросы, пишут и пишут… Николая взяли. Тоже мне, нашли убийцу. Да он и мухи не обидит.

– Но ведь в квартире кроме вас двоих никого не было? – затаив дыхание спросила Катя, набирая лекарство шприцом.

– Не знаю… Ничего не знаю.

– А у вас дети-то есть?

– Общих нет. У него дочь есть. Если, конечно, так можно сказать. Взрослая.

– А она с вами живет?

– Иногда.

Понимая, что вопросов и так задано больше чем достаточно, Катя, сделав уколы, хотела было уже выйти из палаты, как вдруг услышала:

– Хотите вишен?

– Что?

– Вы бы посидели со мной. Мне тут вишню принесли, а я одна есть не люблю.

Катя вернулась и села рядом на стул. Она смотрела на бледное осунувшееся лицо Тани, огромные, почти фиолетовые глаза с сиреневыми кругами и ловила себя на том, что возле нее лечится от своего горя. Да, ей стыдно было признаться в том, что в эту минуту она примеряет СВОИ несчастья на Танины. И конечно, на фоне этой страшной трагедии уход из ее жизни Банка представился не таким уж и значительным. Она взяла горсть прохладных, мокрых от воды вишен и поднесла к губам.

***

НАТА ВЕРНУЛАСЬ ДОМОЙ и заперлась в своей комнате. Ей предстояло все обдумать. Прикрепив к мольберту большой лист бумаги, она достала коробку с рисовальным углем и провела несколько жирных черных линий. На белом фоне появился довольно пасмурный пейзаж, состоящий из черных деревьев, черных облаков и черного дождя. От нарисованного повеяло холодом, по комнате стал распространяться запах дождя, мокрых листьев и земли. Ната накинула на плечи кофту, отошла от мольберта и, отложив уголек, взглянула на свои пальцы, испачканные кончики которых казались обугленными. «Это симптоматично», – сказала она вслух, подразумевая резкую перемену в своем мироощущении. Ведь раньше бы она нарисовала цветы или птиц, пронизанных солнечным светом, а теперь вот этот черный дождь. Это Снегирев унес с собой розовый, белый и желтый цвет. После него осталась лишь чернота. Но жизнь-то продолжается, вокруг много света и тепла. Надо так все устроить, чтобы в случае возвращения Сергея, она не была бы застигнута врасплох. Поэтому необходимы условия, жесткие и даже жестокие, которые Банк должен принять, если действительно ее любит. Во-первых, она потребует от него квартиру под мастерскую. Это будет место, куда она всегда сможет спрятаться от кого бы то ни было. И для Банка двери этой мастерской будут всегда закрыты. Там она будет работать и ждать возвращения Снегирева. А в той большой квартире на набережной, которую Алик купил полгода назад для себя и Кати, они будут жить как муж с женой. Если же Банк на это не пойдет, то ничего и не будет. И все же, эти проблемы были ничто по сравнению с той реакцией, которая последует дома после того, как она объявит своим близким о решении выйти замуж за Банка. А что будет с Катей?

Ната уже много раз представляла, с чего она начнет свое объяснение с сестрой, даже придумала первую фразу («Катя, мне надо с тобой поговорить…»), но потом ей становилось страшно. Она уже словно видела Катины глаза, это недоумение, которое будет написано на ее лице в ответ на очевидное предательство. Но с другой стороны, если предположить, что не Ната выйдет замуж за Банка, а кто-нибудь другой. Вернее, другая. Разве тот факт, что Банк любит Нату, не является причиной, по которой Катя не должна выходить за него замуж? Разве уже то, что он не любит ее, не говорит о том, что их предполагаемый брак был бы обречен?

Так, успокаивая себя и оправдывая, она провела весь вечер в своей комнате и даже не вышла к ужину. Уже перед сном, наткнувшись в коридоре на Катю, она чуть было не обняла ее в каком-то порыве вины, но тут же взяла себя в руки и заперлась в ванной. Позже, зайдя на кухню к Кларе, которая с огуречной маской на лице полулежала в кресле, Ната, налив себе молока, присела рядом и четко проговаривая каждое слова, сказала: «Мама, я выхожу замуж за Алика Банка».

***

РОЗОВАЯ КОМНАТА. Люся ходила быстро, Веруся едва за ней успевала. «Куда ты все время спешишь? – спрашивала она. – Разве мы опаздываем?» «Я тороплюсь жить, – резонно замечала Люся, не сбавляя ходу. – Вдруг меня сегодня или завтра собъет машина, а я еще ничего хорошего в этой жизни не видела. У меня планы, понимаешь?» И Веруся, которая имела самое смутное представление о высоких планах подруги, замолкала и прибавляла шаг. Жизнь Люси была наполнена тайнами. Это касалось абсолютно всего, начиная с дома. Вера знала, что Люся живет в трехкомнатной квартире в Бордовском переулке с отчимом и мачехой. Уже этот факт давал волю фантазии. Она не могла себе представить, как это под одной крышей может жить мужчина, не являющийся настоящим отцом Люси, и молодая женщина – его жена, к которой она тоже не имела никакого родственного отношения. Мать Люси умерла три года назад, оставив ее на попечение своего второго мужа, который был на одиннадцать лет ее младше. И если Люсе сейчас было восемнадцать, то ее отчиму всего двадцать пять, а его второй жене – двадцать три.

Сразу после окончания школы Люся, не поступив в университет на исторический факультет, устроилась машинисткой в НИИ «Геолог», где работала до обеда. В отличие от Веры, которая из-за тяжелого воспаления легких не поступала в тот год вообще никуда и по настоянию родителей осталась дома, Люся теперь являлась человеком работающим, а значит – взрослым. Вера, весь год готовившаяся к поступлению на филологический факультет университета, завидовала подруге, что та теперь РАБОТАЕТ, а не корпеет над учебниками, и в душе была согласна с ней, что учеба приносит только вред. «Что толку с диплома, если все равно никуда не устроишься?» – повторяла Веруся явно чужие слова, не вникая в их смысл и уж, во всяком случае, меньше всего задумываясь над проблемой безработицы в стране. Она воспринимала жизнь такую, как она есть, и была по-своему счастлива. Люся же постоянно бравировала своими знаниями в области политики и достаточно часто произносила вслух слово «война».