Ночь в номере 103 - Алиса Аве

в комнате. Мичи снова попыталась кричать, но в отличие от слов крик не срывался с губ. Она полежала неподвижно, уставившись на собственный холодный нос. «Дыши!» – приказала Мичи, нос не подчинился.

Мичи зажмурилась. Представила, как соединяется с телом: рука к руке, ноги к ногам. Уместилось обратно лицо, и замолчавшее сердце пугливо застучало. Мичи распахнула глаза. Все и всё на тех же местах. Если она и была душой умершей, то не спешила возвращаться в родное тело. Мичи перевернулась, подумала, оттянула посиневший рот, он не поддавался. Надежда потихоньку переходила в жалость. Жалость издевалась над бездыханным телом вместо того, чтобы скорбеть, потому что Мичи жалела то, что от нее осталось, то, что пыталось пробраться в Мичи-на-футоне.

– И что же мне делать? – пискнула Мичи.

– Через ухо попробуй! – тоненько предложил кто-то.

Мичи уставилась на ухо. Невзрачная сережка. Мочка. Завиток хряща, его Мичи тоже хотела украсить серьгами-гвоздиками. Не успела.

– Как я сюда помещусь? – засомневалась она.

– А так, – ответили ей. Нечто продолговатое и дымчатое скользнуло по футону прямиком в ухо умершей Мичи. Глаза открылись, рот распахнулся и произнес тем же голоском:

– Видишь. И делай с ним что хочешь.

Мичи завизжала и врезала бедной себе пощечину. Номер зазвенел воплем, ужас вернул способность кричать.

– Зачем дерешься? – обиженно спросила тварь, вылезая из уха. Тело Мичи-на-футоне снова одеревенело.

– Я помочь хотел, ввести в курс дела, так сказать. А ты орешь.

– Я… я умерла!

Тварь замерла возле безвольной руки. Она напоминала меняющий форму сгусток дыма. Называть бесформенное создание тварью было не совсем правильно, зато выговорить эти два слова: «Я умерла» – оказалось и правильно, и легко. Мичи спрятала лицо в колени и разревелась. Плечи вздрагивали, горло сжимало, из груди вырывались стенания, но слезы так и не обожгли щек.

– Ну-ну, будет, – посочувствовал дым. – Ни к чему будоражить отель. Постояльцы еще спят, наши хозяева заняты подготовкой к завтраку. А ты в надежных руках. Добро пожаловать в номер 103, госпожа Мичи!

«Госпожа Мичи, госпожа Мичи», – вторили ему десятки громких голосов из стен, потолка, перегородок, мебели. Что-то пронзило Мичи, вошло стальным лезвием в грудь, застряло там. Мичи вздрогнула и упала в обморок.

Две Мичи теперь лежали рядом.

– Нет, не поднимешься, – в пятый раз повторил Рюу.

Нобуо стоял на лестнице чуть выше старшего брата и держал его за полы кимоно, совсем как в детстве. Рюу дергал ткань, желая отделаться от назойливого хвоста. Сегодня он облачился в белую рубашку с вышитыми на ней серебристыми карпами и бордовые хакама и ненавидел всех вокруг. Он бы не сумел объяснить, как работает связь: одежда ли пробуждает дерево злости, растущее из холодеющих ног, поднимающее ствол в пустой желудок и царапающее горло сухими пальцами-ветками, обращая кожу в зудящую кору. Или все же ненависть выбирает в одеяние старинную парчу?

Рюу уставился на младшего брата такими же пустыми глазами, какие были у карпов на его хакама. Он устал от Нобуо.

– Ей надо принять происходящее. Никто не должен мешать.

– Я не понимаю, что ты творишь! – Пятна нервного румянца проступили на щеках Нобуо. Он переживал за гостью, поселившуюся в 103-м номере.

«Что ж, – Рюу раздражался все больше. – Стоило отговорить ее еще на вокзале».

– И не надо, – отрезал он.

– Ты можешь объяснить, хотя бы попытаться? Вдруг я пойму? – Нобуо умолял.

– Тихо! Не тревожь рёкан.

Ранним утром в рёкане редко звучали разговоры. Отель умел спать почти так же крепко, как и все его гости. Многоокая лента бомбори[26] вдоль основной галереи, бдительные торо на мосту, фонари на балконах приглушали свечение. Рыбы забивались под фонтан в центре пруда. Зарывались поглубже в песок камни сэкитэй. Пар над купальнями стелился по земле.

Рюу по привычке обходил территорию. Нобуо поймал его у перехода к баням, на мостике, отделяющем сад от зоны купален.

– Мусор, – рыкнул Рюу на смятую бумажку у дорожки.

Пушистое существо, размером со среднюю собаку, выскочило из-под его ног. Кривые лапы, больше походящие на перекрученные веревки, мелькали под длинной шерстью. Небольшая голова с огромным ртом, формой напоминавшей стремя, крошечными глазками и носом подергивалась. Существо ухватило бумажку изогнутой верхней губой и спрятало мусор в шерсти.

– Спасибо, абуми-гути[27], ты весьма исполнителен, – похвалил Рюу.

Существо приподнялось на задние лапки, подставляя голову под ладонь Рюу. Оно шумно дышало и било по дорожке мохнатым хвостом.

– Ты верный друг, да, абуми-гути? – Рюу потрепал его по загривку. – Уж ты точно не побежишь сдавать меня Хакусане-сан.

– Я тебя не сдавал! – возмутился Нобуо, отпустив кимоно брата, сошел с мостика и смотрел на Рюу снизу вверх.

– Конечно, – согласился Рюу.

Братья пошли к огромным, поросшим по периметру бамбуком общим баням. На тропках вокруг купален суетились сандалии. Сразу с десяток бакэ-дзори рисовали синие и красные светящиеся стрелки, обозначающие, в каком направление мужская, а в каком – женская купальни.

– Господин Рюу, поговаривают, наняли новенькую? – Один бакэ-дзори увязался за братьями, на сандалии открылись круглый глаз и большой рот. – Можно ее нам в помощь? Совсем рук не хватает.

– У вас нет рук, – ответил вместо брата Нобуо.

Бакэ-дзори показал Нобуо язык.

– А ну иди прочь! – гаркнул Нобуо.

– Не смей, – оборвал его Рюу. – Ты так ничему и не научился, младший брат. Они не слуги, они наши помощники. Мы все связаны. Если хочешь, чтобы рёкан слушался тебя, учись слушать их. Когда я покину это место, – он заговорил очень тихо, и Нобуо задержал дыхание, чтобы расслышать слова, – ты позаботишься о них. Прояви уважение. Они ни в чем не виноваты.

– Что ты сделаешь? – воскликнул Нобуо, но Рюу отвернулся и ласково пообещал обиженному бакэ-дзори:

– Я обещаю, что учту вашу просьбу, но пока назначение она не получила.

Соломенный тапок поскакал к остальным бакэ-дзори.

– Девушка станет нашей работницей? – Нобуо не унимался.

– Свежая кровь, помнишь? – усмехнулся Рюу. – Но, как ты слышал, назначения не было.

– Я против. – Нобуо снова вцепился в Рюу. – Посмотри на меня, старший брат. Ты не покинешь рёкан, девушка не останется в 103-м. Я против и того, и другого.

– Я не спрашивал твоего мнения, – отмахнулся тот.

Рюу умел ускользать из виду и от вопросов. Он стремительно шел к индивидуальным купальням. Нобуо не отставал.

– Она сама догадалась, – бросил Рюу на ходу. – Всезнающая Хакусана.

Пятна жара покрыли лоб и шею Нобуо. Рюу заметил, как брат нахмурился, и продолжил:

– Ей ни к чему доносчики. И все же ты сдал меня. – Он отвернулся от Нобуо, указал в сторону купальни: – Здесь мокро!

На требование явился отряд тряпок.

– Да, – признался Нобуо спине Рюу. – Сдал. Потому что не знаю, что ты творишь!

– И не узнаешь.

Они подошли к последней купальне, той самой, где прошедшим вечером плавала Мичи. Рюу поболтал рукой в воде.

– А каппа[28] наш молодец! Сколько историй рассказал девчонке. Ее так разморило, что стараться особо не пришлось.

На похвалу из-под воды выглянула сперва плоская лысая макушка, затем лоб, поросший водорослями, и, наконец, жабьи выпученные глаза. Каппа квакнул, разинув необычайно широкую пасть, и скрылся в купели.

– Душа выскочила легко, девушка не почувствовала боли, если хочешь знать, – сказал Рюу.

Рукава его рубахи пропитались водой, рыбы, вышитые на ткани, скользнули в воду. Каппа радостно забулькал, по поверхности купальни пошли пузыри.

Не только прудовые карпы любили сытно поесть.

Хакусана не спала. Она давно утратила чудную способность молодости – засыпать, едва закрыв глаза. Целебные источники не помогали хозяйке избавиться от бессонницы и болей. Ныли старые кости, особенно ключицы и колени, стучало в висках, сердце прыгало от горла до живота, застревало в солнечном сплетении и опять совершало кульбит. Чесалась правая ступня, как всегда с приближением назначенного дня.

Госпожа не изменяла договоренности. С памятной ночи минуло много весен, Госпожа не обошла вниманием ни одну. Госпожа появлялась в час Быка – время глубокой ночи, когда мир находится во власти злых духов и правит энергия ян. Ее энергия. Госпожа приходила в середине августа. Дневной зной лета ослабевал, а вечера оставались теплыми и звездными. У ворот появлялся самурай, никогда не снимавший шлема, за ним степенной походкой выступала из леса его спутница. Хакусана