Шальная звезда Алёшки Розума - Анна Христолюбова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Почему именно Чулкову?
— С ним я сошёлся ближе всего. Господа не слишком меня жалуют. К тому же он мужик трезвого поведения, надёжный и спокойного нрава.
— Допустим. Что было дальше?
— Иноземец привёз меня в какую-то избёнку в лесу, где ждал второй, и они оба сразу же уехали, оставив меня одного с Её Высочеством.
— Её Высочество была и впрямь больна?
— Да, ваше превосходительство. Она оказалась без памяти, и у неё был сильный жар.
— И как же вы её лечили?
— Я не лекарь, ваше превосходительство. И никаких снадобий у меня не было. Я лишь поил её отваром проскурня, кормил, когда в себя приходила, и молился о здравии.
— Чем вы её поили? — Ушаков, кажется, даже сбился с мысли от удивления.
— Проскурень — травка такая целебная, меня матушка в детстве лечила, когда хворал. Она возле избы росла, целая поляна. Морозом её уж побило, но я собрал. Печь топил и заваривал.
— То есть вы оставили больную цесаревну без лекарской помощи, потчуя варёным сеном и молитвами? Вы понимаете, что если бы она преставилась от ваших забот, вам бы прямая дорога на плаху была?
— Я помогал как умел, ваше превосходительство. Не мог же я бросить её одну и уехать за лекарем, я бы и избёнку эту после не сыскал. И потом, разве вы не верите во всемогущество Господне, его милость и силу молитвы?
Ушаков усмехнулся, в глубине глаз мелькнула некая искра, как если бы, сев играть в шахматы с сопливым мальчишкой, он внезапно обнаружил достойного противника.
— Хорошо. Что было после?
— Потом приехал Василий Чулков, Её Высочество уже чувствовала себя гораздо лучше, опамятовалась, и через несколько дней мы отвезли её в Александрову слободу.
— Когда это случилось?
— Не знаю, ваше превосходительство. Я дням счёт не вёл.
— Её Высочество уехала из Покровского шестнадцатого ноября, а в монастырь явилась четырнадцатого декабря. Выходит, она месяц болела в избе среди леса?
— Должно быть, так и есть, ваше превосходительство.
— Почему же Чулков не приехал за вами сразу?
— Мальчишка оказался малохольным и передал ему мою просьбу лишь через несколько дней. И потом, он ведь не знал, куда именно надо ехать. Человек, с которым я отправился, очень плохо говорил по-русски: всё повторял «изба», «лес» да «горячка», а больше толком ничего и не сказал. Просто удивительно, что Чулков всё же сумел нас найти. Не иначе, Пресвятая Богородица его вела.
Алёшка перекрестился на висевший в углу образ. Весь страх куда-то делся. Он был сосредоточен и напряжён, чувствуя себя лисицей, что петляет между деревьев, пытаясь сбить со следа свору гончих.
— Складная история. — Ушаков улыбнулся, вокруг глаз собрались ласковые морщинки. — Да только вряд ли правдивая… Подите-ка сюда, дружочек.
Он взглянул куда-то через Алёшкино плечо, и тот невольно обернулся. Из дальнего угла, где сидел, как он думал, копиист, что вёл протокол, одетая в кафтан, кюлоты и треуголку, подходила Анна Маслова.
* * *
Очень прямо удерживая спину, Анна села на лавку возле генерала. На Алёшку она не смотрела.
— Вам знакома сия девица? — спросил Ушаков.
Алёшка весь закостенел от напряжения.
— Да. Это фрейлина Её Высочества, Анна Демидовна Маслова.
— Чудесно. Анна Демидовна, вы слышали, что рассказывал сейчас Алексей Григорьевич?
— Да. — Голос у Анны был ровный и бесстрастный, словно она говорила во сне.
— Сказанное им правда?
— Нет.
— Нет? — Ушаков изобразил удивление. — А как же было на самом деле?
— На самом деле Её Высочество получила письмо из Ревеля от своего любовника, который предлагал ей вместе с ним бежать в Париж, и отправилась во Францию.
— Откуда вы узнали об этом? Вам рассказала сама Её Высочество?
Губы Анны изогнулись в недоброй усмешке.
— Я рожей не вышла в конфидентах при ней состоять. Подслушала.
— Кто-то может подтвердить ваши слова? Кто ещё кроме вас знал об этом?
— Мавра Чепилева. Больше Елизавета ни с кем побег не обсуждала.
— А сами вы с кем-то говорили о том, что узнали?
Лицо Анны едва заметно скривилось.
— Да. С Алексеем Григорьевичем.
— Зачем? — Голос Ушакова звучал ровно, но в чертах на миг мелькнула досада.
— Он любовник Елизаветы и очень переживал её отъезд, полагая, что она собирается принять постриг. Я хотела его утешить.
— И что же было потом?
— Узнав, что Елизавету на границе ждут ваши люди, Алексей Григорьевич уехал.
— Куда?
— Догонять её, чтобы вернуть назад.
Алёшка не сводил глаз с её лица, всё пытался поймать взгляд, но Анна смотрела только на Ушакова.
— Ну, что скажете, Алексей Григорич? Где же всё-таки была Её Высочество целый месяц после отъезда из Покровского? — Ушаков глядел на Алёшку с неким подобием сожаления, словно шахматист, который так наслаждался партией, что даже жаль ставить противнику мат.
— Это ложь, — тихо ответил тот, наклонив голову. — Всё было так, как я рассказал. Анна Демидовна ненавидит Её Высочество и пытается оболгать.
— Зачем?
Казалось, Ушаков забавляется. Алёшка стиснул зубы.
— Анна Демидовна наперекор воле своих родственников вышла замуж за человека низкого происхождения и надеялась этой ложью заслужить благодарность Её Величества, чтобы выпросить разрешение на брак.
Анна, наконец, подняла на него глаза. Взгляды встретились, и Алёшке почудился лязг скрестившегося оружия.
— Анна Демидовна?
— Я сказала правду!
— Алексей Григорьевич?
— Правду говорю я!
Они вцепились один в другого глазами и уже не отводили их, не мигая уставившись друг на друга. Алёшку жгло её ледяной яростью и презрением, но он лишь ниже наклонял голову, исподлобья глядя ей в лицо. Он никогда не был отчаянным храбрецом, уверенным в себе вожаком, способным командовать людьми, но сейчас чувствовал, как в этом поединке взглядов собралась воедино вся внутренняя его сила, о которой даже не подозревал.
И Анна дрогнула. Моргнула раз, другой и, наконец, отвела глаза.
Алёшка тяжело, словно после бега, дышал весь в поту от неимоверного напряжения.
— Я сказал правду, — повторил он тихо.
Анна промолчала.
— Когда два свидетеля говорят разное, решить, кто прав, поможет только пытка, — отозвался Ушаков. — Сейчас вас отведут в каземат, а через два дня мы вновь поговорим. Подумайте, Алексей Григорич, чего ради вам терпеть такую муку.
* * *
Ушаков встал, подошёл к двери и выглянул наружу.
— Протасов! — позвал он дежурного преображенца, что мыкался возле расспросной. — Уведи.
Анна быстро взглянула на человека, сидевшего рядом. Он смотрел в упор — лицо бледное, в тёмных глазах горечь и укор.
— Жалеешь, что спас мне жизнь? — с вызовом бросила она едва слышно.
— Нет. — На красивом лице
