Заговор генералов - Владимир Понизовский

Моэм позвонил Савинкову и попросил неотложно назначить час встречи:

— Господин военный генерал-губернатор все же позволяет себе обедать?.. Тогда, если не возражаете, — там же, в «Медведе».

За икрой и водкой разговор быстро перешел в нужное русло.

— Мы, союзники и горячие друзья России, против разрастания междоусобного конфликта, — начал Моэм. — Но господин Керенский отверг предложение о посредничестве. Как сие можно объяснить?

— Он полагает, что подобные действия ставят его на равную ногу с Корниловым.

— Разве сейчас время амбиций?.. Чтобы наша беспристрастная точка зрения была ясна всем, мы вынуждены были пойти на опубликование «Совместного представления», не принятого министром-председателем. К тому же мы все весьма удивлены, что вы, такой выдающийся политический и революционный деятель, не вошли в состав «Совета Пяти».

— Я не домогаюсь постов и званий.

— Дело не в этом, Борис Викторович: Керенский окружает себя полнейшими бездарностями — взять хотя бы того же новоиспеченного генерала Верховского… Боже мой, военный министр!.. Или адмирал Вердеревский. Морской министр!.. У нас в Великобритании морскими министрами назначаются… Ну да что там говорить! Короче, все это не сулит ничего хорошего и на будущее.

Моэм перевел дух, перекусил, выпил и продолжил:

— Поэтому мы вынуждены выбирать. Сошлюсь на высказывание главы нашей военной миссии генерала Нокса: быть может, эта попытка и преждевременна, но мы не заинтересованы более в Керенском. Он слишком слаб. Необходима военная диктатура, необходимы казаки. Русский народ нуждается в кнуте. Диктатура — это как раз то, что нужно.

— Не слишком ли прямолинейно? — поразился его откровенности Савинков.

— Нет. На войне либо стреляют, либо не стреляют. Полувыстрелов не бывает.

— А если мимо цели?

— Позвольте сослаться на мнение американских коллег, к тому же военных, а мы ведь с вами, коллега, сугубо штатские лица, писатели, не так ли? Так вот: военный и военно-морской атташе посольства сэра Френсиса полагают, что Корнилов овладеет ситуацией.

— Чего же вам надобно от меня?

Борис Викторович навел свой созерцательный взгляд на лицо Моэма. Прищурил левый глаз, будто целясь. «Неужели он посмеет предложить мне, генерал-губернатору, отказаться от обороны Петрограда?..»

Моэм так далеко не пошел:

— Ровным счетом ничего. Просто проинформировать. Для выводов на будущее.

— В таком случае я вам скажу следующее: повторяю, что и поныне целиком разделяю корниловскую программу. Но, вопреки самому генералу, полагаю, что проводить ее надлежит постепенно. Он не учитывает настроения общественности и солдатских масс. Поэтому я уже сейчас не верю в успех его затеи — урожай собирают, когда он созрел. Но я не стою и на точке зрения Керенского. У меня собственное мнение. Оно неизменно. И совпадает с выводом генерала Нокса, хотя и расходится с его мнением о личности того, кто должен взять в руки кнут.

— По-онятно, — оценивающе посмотрел на Савинкова англичанин. Понимаю.

— И главная опасность для нас совсем не там, где сию минуту видит ее Керенский. Эта опасность — Ленин и большевики! — закончил свою мысль Савинков. — Против этой опасности я готов буду выступить и вместе с Корниловым, и вместе с чертом-дьяволом.

— Именно это нам и хотелось от вас услышать, дорогой мистер Савинков. Благодарю.

Двадцать девятого августа с неожиданной силой стали развиваться события, сигналом к началу которых послужило донесение в Ставку из Ревеля. Так бывает при тяжелой болезни. Вроде бы вид превосходный — кровь с молоком, да и только. На один-другой симптом не обращаешь внимания. И вдруг словно прорвет: жар, озноб, сыпь — и валит с ног.

Хотя с утра все протекало в ожидаемой Корниловым последовательности. Выступил с воззванием центральный комитет «Союза георгиевских кавалеров»: «Братья-георгиевцы, настал час последнего решения, когда еще не поздно спасти Россию. Этот великий подвиг смело и мужественно взял на себя наш народный вождь генерал Корнилов!.. Вся деятельность георгиевцев чиста и открыта, чему порукой море пролитой нами за честь и свободу родины крови и высокая доблесть нашего креста… Наш призыв ко всем георгиевцам и всем честным русским людям: встанем в этот грозный час вокруг народного вождя и принесем все жертвы для спасения России!..»

Георгиевцам вторил Главкомитет «Союза офицеров», разославший через узел связи Ставки телеграмму-воззвание в штабы всех фронтов, армий, флотов и даже в военное и морское министерства: «…Нет места колебаниям в сердце нашего передового народного верховного вождя генерала Корнилова. Да не будет же никаких колебаний и сомнений в сердцах офицеров и солдат нашей армии… Да здравствует наш вождь генерал Корнилов — избранник страны и армии, ставший во главе России для спасения ее от врагов внешних и внутренних!..»

Вроде бы и атаман Каледин потребовал от Керенского уступить Корнилову, иначе он донскими казачьими дивизиями отрежет обе столицы от юга России.

Но тут пришло донесение из Гельсингфорса: местный революционный комитет, под угрозой обстрела казарм из орудий кораблей Балтфлота, воспрепятствовал погрузке в эшелоны Пятой кавалерийской дивизии, которая также предназначалась для усиления армии Крымова. Из Выборга поступила паническая телеграмма: солдаты и матросы расправляются с офицерами и генералами, заявившими о верности Корнилову: одиннадцать полковников и генералов, в их числе командир Сорок второго корпуса генерал от кавалерии Орановский, расстреляны и сброшены с моста в воду, а весь корпус встал на сторону революции. В копии, для сведения, донесение, отправленное из штаба корпуса в Петроград: «42-й армейский корпус и Выборгский гарнизон весь в вашем распоряжении. По первому зову выступаем против мятежников, предводительствуемых генералом Корниловым».

И покатилось, понеслось!

Из Кронштадта — на пути бригады, которая должна была скрытно подойти к Ораниенбауму и форту «Красная Горка», — выставлены переправленные с острова Котлин и кораблей батальоны и отряды моряков и солдат: «Весь Кронштадтский гарнизон, как один человек, готов… стать на защиту революции». Больше того, из Ревеля на усиление столичного гарнизона отправлено шесть миноносцев, из Кронштадта — целый караван судов с 3600 матросами.

Из Москвы — гарнизон заявил о готовности дать отпор корниловским войскам с севера и калединским — с юга; в городе началась организация отрядов Красной гвардии и, особо, комплектование многочисленного отряда для выступления против самой Ставки.

И что показалось Корнилову уже совершенно невероятным — так это шифрограмма из Киева: солдатами арестованы главнокомандующий Юго-Западным фронтом Деникин и его ближайшие сподвижники, причастные к данной операции, — генералы Марков, Эрдели и другие. Все они по приказу Народного комитета борьбы с контрреволюцией посажены на гауптвахту!..

А где же Крымов? Что же он медлит? Почему не подает вестей?

— Что с Третьим Конным корпусом? Где Отдельная армия? Почему не несут донесения от Крымова? — вне себя от ярости, загрохотал по столу кулаком главковерх.

— С-связи с генералом Крымовым нет!.. — пролепетал бледный от страха адъютант.

Еще позавчера днем генерал Крымов вместе со своим штабом в головном эшелоне Первой Донской казачьей дивизии прибыл в Лугу.

До этого момента все шло в соответствии с планом операции. Однако уже тут начались осложнения. Железнодорожники, во главе с начальником станции, уведомили: дальше двигать поезда невозможно — все паровозы испорчены. Невозможно принять и новые эшелоны — все пути на станции забиты товарняком.

— Пути расчистить, паровозы найти. Иначе расстреляю! — Крымов не намерен был церемониться.

Но пока он объяснялся с железнодорожниками, на станцию нахлынули тысячи вооруженных солдат. Из рук в руки запорхали листки.

— Кто такие? Откуда взялись?

— Местного гарнизона, насчитывающего двадцать тысяч штыков. Все заражены большевизмом.

— Очистить станцию! Выставить оцепление!

Местные солдаты воинственности не проявляли. Однако сами казаки уже начали шептаться, отводить в сторону от офицеров глаза, собираться кучками.

Между тем Крымова вызвали к железнодорожному телефону:

— Говорят из Петрограда, из штаба округа. Вам приказано остановить движение эшелонов.

— Я подчиняюсь только приказам верховного главнокомандующего Корнилова.

Связь оборвалась. Вот когда он пожалел, что не настоял еще в Ставке на установлении собственной, помимо железнодорожной, линии телефона и телеграфа! Он почувствовал себя как без рук: где остальные войска? Каковы последние распоряжения штаба и самого главковерха?..