Заговор генералов - Владимир Понизовский

Прочитав ленту, Корнилов согласился, однако же потребовал:

— Но для того чтобы я мог продолжать свою оперативную работу и создать положение, отвечающее обстановке, необходимо, чтобы правительство изменило свои распоряжения, в силу которых прекратились намеченные мною стратегические перевозки войск.

Иными словами, он пожелал добиться возобновления движения эшелонов с дивизиями Крымова на Петроград.

— Постараюсь настоять на этом, — пообещал Алексеев.

Он доложил о разговоре Керенскому. Министр-председатель, оставив без ответа большинство требований Корнилова, тотчас согласился на одно: по радиотелеграфу передал в Могилев и на все фронты, что оперативные указания, исходящие от генерала Корнилова, «обязательны для всех». Абсурдность этого распоряжения нисколько не смутила Керенского: сам он не имел никакого представления об оперативном руководстве армией и не знал, как направлять жизнедеятельность этого огромного механизма. Ну и что из того? Неужто Николай II понимал больше? За царя тоже все делал начальник его штаба.

Однако тем же часом он подписал постановление об учреждении чрезвычайной комиссии для расследования дела «о бывшем верховном главнокомандующем генерале Корнилове и соучастниках его, учинивших явное восстание», назначил председателем комиссии главного военно-морского прокурора Шабловского и дал ему указание вести следствие «самым энергичным образом, чтобы кончить в кратчайший срок, а посему ограничиться, по возможности, только обследованием виновности главных участников».

«Ограничиться» — потому, что не хотел разом лишиться всего генералитета и высшего офицерства. И побаивался, что расширение рамок следствия может протянуть «хвосты» не только до Тобольска, но и до него самого.

— Разрешите, ваше высокопревосходительство? — побеспокоил Керенского дежурный адъютант. — На ваше имя поступило письмо от арестованного Владимира Николаевича Львова.

«Что еще сморозил мой друг-приятель?» — подумал он, беря записку, начертанную незадачливым эмиссаром, содержавшимся под охраной на гауптвахте при комендантском управлении.

«Дорогой Александр Федорович! — писал оптимистически настроенный арестант. — От души поздравляю и счастлив, что друга избавил от когтей Корнилова. Весь Ваш всегда и всюду!..»

— Освободить из-под стражи этого дурака! — распорядился он.

Поздним вечером Корнилова снова вызвали к прямому проводу. Генерал Алексеев осведомился, получен ли в Ставке ответ Временного правительства. Корнилов подтвердил получение и то, что оперативное руководство армией он продолжает. Попросил:

— Окажите содействие, чтобы мне была предоставлена возможность переговорить по прямому проводу с генералом Крымовым.

— Сделаю все возможное, — пообещал Алексеев.

Не дожидаясь, пока такая связь будет установлена, Корнилов составил послание: «Глубокоуважаемый Александр Михайлович. Посылаю вам копии приказов и воззваний, с которыми я обратился к войскам и народу по поводу своего конфликта с Временным правительством.

Послал двух человек к Каледину с просьбой надавить. Ответ от Каледина можно ожидать примерно 4 сентября. Приказом Временного правительства я, Лукомский, Деникин и несколько других генералов отрешены от должности и преданы военно-революционному суду за мятеж, но вместе с тем я получил приказание руководить операциями до приезда генерала Алексеева, назначенного начштаверхом. Алексеев приезжает завтра к ночи. Получился эпизод — единственный в мировой истории: главнокомандующий, обвиненный в измене и предательстве родины и преданный за это суду, получил указание продолжать командование армиями, так как назначить другого нельзя. С подателем сего доставьте мне возможно подробные сведения о расположении ваших полков, настроении ваших офицеров, казаков и всадников, о связи, имеющейся у вас с организациями, на которые мы рассчитывали, и на дальнейшие шансы на возможность крепкого нажима средствами, имеющимися в вашем распоряжении. Ориентируйте меня в обстановке и тогда получите от меня дальнейшие указания. Если же обстановка позволяет, действуйте самостоятельно в духе данной мною вам инструкции».

Приказал вызвать одного из самых преданных офицеров Текинского полка, подъесаула Кочи-Таган Дурдыева, и, когда тот явился, протянул конверт, сказал по-текински, что свидетельствовало о высшей милости:

— Умереть, но найти генерала Крымова. Умереть, но вручить пакет ему лично. Умереть, но не допустить, чтобы он попал в чужие руки!

Он все еще уповал на свою победу.

Глава восьмая

31 августа

Нетерпимы далее ни исключительные полномочия Временного правительства, ни его безответственность. Единственный выход — в создании из представителей революционного пролетариата и крестьянства власти, в основу деятельности которой должно быть положено следующее…

Московский комитет РСДРП требует: 1) Немедленное вооружение рабочих и солдат. 2) Энергичные массовые аресты контрреволюционеров, в особенности центров кадетов и их военных организаций. 3) Закрытие буржуазных газет и конфискации типографий. 4) Освобождение всех арестованных большевиков. 5) Урегулирование продовольственной и жилищной нужды.

Отряд Красной гвардии завода «Айваз» уже более суток занимал позиции, оседлав железную дорогу Петроград — Псков, в десятке верст не доезжая Луги. Бойцы окопались по всем правилам. Кончив рыть траншеи, выложили дерном брустверы. Потом оборудовали наблюдательный пункт. Взялись и за блиндаж. А противник все не появлялся.

Путко выслал разведчиков. Рабочие возвращались:

— Нема никого, одни крестьяне в деревне за лесом. Казаков не видать, не слыхать.

Все были огорчены: боевой порыв требовал разрядки, как сгустившийся в тучах электрический разряд молнии и грома.

— На других участках, видать, горячий бой!.. — долетало до Путко.

В этих словах вроде и укор: не повезло нам, не туда послали; а может, невезучий у нас командир.

— Носы не вешать! Займемся строевой и огневой подготовкой!

Нашли позади взгорка, у рощицы с лазаретом, лужайку-площадку. На ближних березках развесили самодельные мишени. А лужайку, как плац, поручик решил использовать для строевой.

— Это что еще за старорежимные штуки? — возмутился один из бойцов. Ать-два! Шагом марш, кругом! Как при царе!..

— Строевая учит собранности, четкости движений, — терпеливо объяснял Антон. — Армия — это не толпа. В каждом подразделении должен быть строгий порядок.

Правда, козырять не заставлял — это уже отошло и в войсках.

Поползли у него и по-пластунски, неумело елозя по земле и высоко выгибая спины. Удовольствия красногвардейцам ползанье доставило малое.

— Напомню, что говорил Суворов, — оглядывая красно-грязные, взмокшие, сердитые лица, наставлял Путко. — Тяжело в ученье — легко в бою!

Видел: если б не папутствепные слова Вани Горюнова, айвазовцы не стерпели бы таких мук от офицера-георгиевца.

Зато стрелять по мишеням желали все, и как можно больше. Лупили в божий свет как в копеечку.

Сашка Долгинов, ординарец, старался на славу. Оказался он ловким и сноровистым, и глаз меткий, рука твердая!

— Быть тебе красногвардейским командиром!

— Не откажусь! — горделиво улыбался Александр. Днем приехали из Питера, с завода, привезли собранные по домам гостинцы.

— Как ероям!

Красногвардейцы даже совестились их принимать: награда за несделанную работу.

— Что нового в Питере, на Выборгской?

— Поднялись как один! Все при деле! Новые отряды сорганизовали! Скоро еще один к вам подойдет на подкрепление!

— К шапочному разбору.

— А вы много генеральских шапок насбивали?..

— Дак ведь такая загвоздка: может, они в обход нашей позиции проперли?.. — виновато отзывались бойцы.

И вдруг взбежал на бугор, к наблюдательному пункту, запыхавшийся парень из последней посланной Антоном разведки:

— Казаки! Впереди казаки!..

Тимофей Шалый добрался до своих донцов только на третье утро после схватки с моряками в «Астории».

Черно-рыжий, изодранный, изрезанный стеклом и подцепленный в ухо, едва не в затылок, пулей преследователей, он был страшен.

Есаул выбрался из города еще в предрассветье. На окраине стянул с седла какого-то сопляка-корнета. Загнал лошадь. Бросил. Как цыган-конокрад, увел под носом, с коновязи, еще одного жеребца. И этот едва не пал, когда настегивал его по проселкам на юго-запад, ориентируясь по солнцу и кронам деревьев, пока не увидел на окраине деревни всадников с пиками, в серо-синих шароварах с лампасами и не донеслась стройно и многоголосо исполняемая песня — их гимн: