Заговор генералов - Владимир Понизовский

Филоненко развернулся: созвал штабистов округа, начал составлять планы обороны, направил один полк в сторону Тосно, чтобы помешать корниловцам прервать связь с Москвой, а москвичам приказал выдвинуть отряды в Бологое; распорядился о формировании отрядов в самой столице и в окрестностях; предложил командиру броневого дивизиона привести в готовность — на случай уличных боев — возможно большее число блиндированных автомобилей и вывести из Колпина, с Ижорского завода, те машины, которые еще находились в работе. Наметил по карте три линии укреплений, которые предстояло соорудить.

— Какими силами? — полюбопытствовал Савинков.

— Придется обратиться к рабочим.

Сам Борис Викторович начал действовать в другом направлении. Он распорядился отправить назад, в Кронштадт, почти всех моряков, кроме одной роты, выбранной Керенским для защиты Зимнего дворца. Предлог: прибыли самочинно.

Издал целый ряд «Обязательных постановлений»:

«…Сим подтверждаю, что самочинная реквизиция какого бы то ни было имущества без надлежащего постановления представителей законной власти, будет наказываться согласно ст. ст…. Правил о местностях, состоящих на военном положении…» — это чтобы не допустить никаких большевистских экспроприации, в том числе и оружия.

«На основании ст… Правил… воспрещаю всякого рода собрания на улицах и площадях города Петрограда, а также призыв и подстрекательство к таковым собраниям.

Лица, виновные в неисполнении настоящего обязательного постановления, будут подвергнуты…»

От Керенского добился предоставления права генерал-губернатору, «впредь до устранения опасности, угрожающей столице», устанавливать чрезвычайное положение в отношении печати — иными словами, права закрывать газеты собственной волей.

И, вновь вызвав начальника контрразведки полковника Медведева, приказал:

— Еще раз проверьте и пополните список большевиков, подлежащих аресту.

Генерал Корнилов получил в копиях все те телеграммы, которые были отправлены главнокомандующими фронтами Керенскому. Он тут же отдал распоряжение Завойко распечатать их крупным шрифтом, размножить листками и расклеить по Могилеву, распространить среди солдат.

— Напишите также «Обращение к народу» — от моего имени.

Ординарец тут же составил обращение. Оно гласило: «Я, верховный главнокомандующий генерал Корнилов, перед лицом всего народа объявляю, что долг солдата, самопожертвование гражданина свободной России и беззаветная любовь к родине заставили меня в эти грозные минуты бытия отечества не подчиняться приказанию Временного правительства и оставить за собою верховное командование народными армиями и флотом.

Поддержанный в этом решении всеми главнокомандующими фронтов, я заявляю всему народу русскому, что предпочитаю смерть устранению меня от должности Верховного…»

Последние две строки были выделены особенно крупно и черно. Завойко составил их так категорично не ради высокого стиля — сделав ставку ва-банк, он решил окончательно отрезать своему подопечному все пути, кроме дороги на Петроград.

Далее снова шло: «кровный сын своего народа», «очнитесь, люди русские, от безумия ослепления» и так далее.

Пока ординарец трудился над этим «Обращением к народу», генерал, поддавшись воздействию его яркого слога, собственноручно начертал «Воззвание к казакам». Оно получилось неожиданно еще красочней завойковского: «Казаки, дорогие станичники! Не на костях ли ваших предков расширялись и росли пределы государства Российского? Не вашей ли могучей доблестью, не вашими ли подвигами, жертвами и геройством была сильна великая Россия? — живописал генерал. — Вы — вольные, свободные сыны Тихого Дона, красавицы Кубани, буйного Терека, залетные могучие орлы Уральских, Оренбургских, Астраханских, Семиреченских и Сибирских степей и гор и далеких Забайкалья, Амура и Уссури, всегда стояли на страже чести и славы ваших знамен, и Русская земля полна сказаниями о подвигах ваших отцов и дедов… Казаки, рыцари земли Русской! Вы обещали вместе со мною встать на спасение Родины, когда я найду это нужным. Час пробил!.. Идите за мной!»

Излив в этих строках душу, он вызвал Лукомского:

— Передайте мое предписание командующему войсками Петроградского округа генералу Васильковскому: дабы избежать напрасного кровопролития, он с вверенными ему войсками должен подчиниться генералу Крымову и исполнять все его приказания.

Корнилов еще не знал, что Васильковский смещен и на его место встал недавний ближайший сподвижник главковерха, преобразовавшийся во врага, бывший комиссарверх Филоненко.

— Командующему войсками Московского округа полковнику Верховскому: в настоящую грозную минуту, дабы избежать междоусобной войны и не вызвать кровопролития на улицах первопрестольной, он должен подчиниться мне и впредь исполнять только мои приказания.

Неведомо было Лавру Георгиевичу, что Верховский, засвидетельствовавший верность Временному правительству, одновременно с присвоением генеральского чина введен в состав «Совета Пяти».

Отправив депешу также атаману Каледину — не в таком, конечно, тоне, а самую дружескую, — Корнилов распорядился объявить Могилев с окрестностями на осадном положении, распустить местный Совдеп, а главкозапу Балуеву занять конными частями Оршу и Витебск, чтобы преградить путь любым силам, если таковые окажутся, которые могли бы поспешить на выручку Петрограду.

И наконец, все свое внимание сосредоточил на дивизиях, которые неуклонно, хотя и медленней, чем ему хотелось, продвигались к ненавистной столице.

Начальник Дипломатической канцелярии при Ставке князь Трубецкой составил со своей стороны ноту не ноту, а некоторое резюме для сведения министра иностранных дел Терещенко, все еще значившегося его непосредственным шефом. Принес резюме для ознакомления главковерху. Лавр Георгиевич без особого внимания просмотрел.

«Трезво оценивая положение, приходится признать, что весь командный состав, подавляющее большинство офицерского состава и лучшие строевые части армии пойдут за Корниловым, — доносил князь. — На его сторону станет в тылу все казачество, большинство военных училищ, а также лучшие строевые части. К физической силе следует присоединить превосходство военной организации над слабостью правительственных организмов, моральное сочувствие всех несоциалистических слоев населения, а в низах растущее недовольство существующими порядками. У большинства же народной и городской массы, притупившейся ко всему, — равнодушие, которое подчиняется удару хлыста. От людей, стоящих ныне у власти, зависит, пойдут ли они навстречу неизбежному перелому, чем сделают его безболезненным и охранят действительные залоги народной свободы, или же своим сопротивлением примут ответственность за новые неисчислимые бедствия…»

Князь Трубецкой дудел в ту же дуду.

— Можете отправлять, — разрешил Корнилов.

Да, вся армия, все казачество на его стороне. А народ, толпа, масса хоть и сильна, как вода, но глупа, как дитя: сойдутся — хоть сейчас воевать, разойдутся — на полатях лежать. Обшелушит он их, что луковицы.

И, даже получив неожиданное донесение, что командир Первого кавалерийского корпуса князь Долгоруков, накануне отбывший из Ставки, чтобы, добравшись до Гельсингфорса, двинуть на Питер свои дивизии из Финляндии, арестован Совдепом в Ревеле, — Корнилов хотя и огорчился, но не придал этому факту первостепенного значения. Генерал Крымов управится и сам!

Теперь только набраться терпения и ждать.

Этот день растянулся для Антона в бесконечность. Собственно, уже истекали вторые сутки, как Путко был на ногах.

Доставив иа рассвете в Смольный захваченных в «Астории» провокаторов-офицеров, он с трудом разыскал Дзержинского, а потом едва дождался, когда Феликс Эдмундович освободится хоть на минуту — его буквально разрывали на части.

— Путиловский? Получайте двести винтовок и боеприпасы к ним. «Новый Парвиайнен»? Сто пятьдесят винтовок, два пулемета. Возьмете в Арсенале. Не захотят давать — берите силой. Вот вам мандат Народного комитета борьбы с контрреволюцией.

Став членом комитета от большевиков, Дзержинский получил право распределять оружие по рабочим дружинам.

Наконец, улучив момент, Антон пробился к Феликсу Эдмундовичу. Удовлетворенно показал на мандаты:

— Идет дело? Побольше бы добыть нам оружия, а уж из рук мы его теперь не выпустим!

— Эсеры, меньшевики и здесь ставят палки, — лицо Дзержинского было землистым и глаза воспаленными. Тоже, наверно, за все эти часы не сомкнул глаз. — Хитрят. Говорят, что, мол, вооружая рабочих, мы обделяем части гарнизона. Ничего, всем хватит!..