Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

Смех и крики в соседней комнате внезапно усилились. Кэтрин, задыхаясь, приподнялась; ее плат сбился на бок, а обе груди обнажились.

– Это свадьба, – пробормотал Оливер. – Годарда и Эдит провожают на брачную ночь.

Его туника валялась в скомканном виде на соломе, рубашка была развязана.

– Хочешь присоединиться к остальным и пожелать им счастья?

– Разве они не обойдутся без нас? – Она принялась лениво выбирать солому из его волос. До них долетел отрывок несколько неприличной песни, которой провожали восхождение невесты и жениха на сеновал: что-то про руку в птичьем гнезде.

– По-моему, в данном случае прекрасна обойдутся. – Оливер оглянулся через плечо в сторону шума и поморщился, затем опять припал к молодой женщине и сжал ее грудь здоровой рукой. – Но мы вполне можем пожелать им счастья собственным примером.

Луи встретил Роксану в банях в Кесарии. Ее отец был крестоносцем, и от него она унаследовала чуть зеленоватые глаза и рыжевато-каштановые волосы. Ее мать была коренной сирийкой, и именно от матери ей достался в наследство банный домик между гаванью и дворцом архиепископа.

Она была вдовой, была богата и самостоятельно вела свои дела, но, несмотря на уверенный вид, оставалась уязвимой и прожила в одиночестве достаточно долго, чтобы горе успело утихнуть и не мешать возникновению интереса к красивому пришельцу с хищными глазами и гибким, худощавым телом. Он лежал на столе, пока одна из служанок умащала его маслом, и лицо его выражало чувственное удовольствие. Роксана удалила служанку незаметным движением кисти и продолжила умащение сама.

Через час они стали любовниками, а через неделю Луи переехал из ночлежного дома у Яффских ворот в ее апартаменты. Через месяц они поженились. У нее не было причин сомневаться, когда он сообщил ей, что не имеет никаких связей в своей родной стране.

ГЛАВА 28

РУАН, НОРМАНДИЯ, ВЕСНА 1149 ГОДА

Она была молода, испугана и рожала своего первого ребенка среди чужих. Ее густые светлые волосы потемнели от пота, а голубые глаза остекленели от боли. Она корчилась на родильном кресле с широко разведенными бедрами, и солома под ней пропиталась околоплодными водами.

– Теперь уже недолго, – утешала ее Кэтрин, обняв девушку за плечи. – Выпей вот это, чтобы поддержать силы и помочь утробе работать.

Девушка послушно поднесла чашу к губам и только слегка поморщилась, почувствовав привкус на нёбе. Если учесть, что ей было всего шестнадцать, она держалась очень храбро. Ее звали Хикенай, но, поскольку никто, кроме англичан, не мог выговорить это имя, то называли просто Белль. Принц Генрих привез ее два года тому назад из своего юношеского набега на Англию, когда им обоим было по четырнадцать лет. Юркнув под простыни, она взлетела от кухонной служанки до королевской горничной.

Были завистники, которые осуждали возвышение Белль, которые считали неподобающим, чтобы простая саксонская девка делила постель с принцем, но Кэтрин она нравилась. Белль не отличалась особой красотой или грацией, зато обладала отзывчивым сердцем, лишенным всякой злобы, и Кэтрин всей душой потянулась к этой, такой юной и такой ранимой девочке.

Снаружи колокола руанского собора прозвонили вечерю; золотые солнечные лучи струились сквозь ставни на приготовленную у огня колыбельку и медный тазик, в котором предстояло выкупать новорожденного. Служанка незаметно перемещалась по комнате, грея полотенца и пеленки, чтобы приветствовать появление на свет первого ребенка Генриха Плантагенета.

За шесть лет, пролетевших с того момента, как они покинули Англию, Кэтрин удалось преодолеть тоску по дому, вернувшись к ремеслу повитухи и целительницы. При полной поддержке королевского двора дела пошли живо. Оливер не сказал ничего, только нанял на место Годарда крепкого фламандца. Была у них и служанка, которая заботилась о Розамунде, когда Кэтрин отлучалась по делам.

– Пропихивай ребенка вниз, – подбодрила она Белль, когда очередная потуга свела чрево девушки. – Да, вот так.

Белль застонала от усилия. Молодым женщинам всегда труднее, подумалось Кэтрин. Их плотные крепкие мышцы больше норовят удержать все внутри, а не выпустить наружу, поэтому схватки длятся чуть ли не вдвое дольше, чем у женщин, которые рожают второго или третьего ребенка.

В течение следующего часа она продолжала утешать и понукать свою подопечную, и наконец была вознаграждена появлением головки в родовом выходе.

– Теперь тихонько, – пробормотала она, слегка поводив рукой вокруг головки, чтобы распутать пуповину, захлестнувшуюся вокруг шейки. Слипшиеся от околоплодной жидкости волосики были темно-коричневыми, но, когда высохнут, станут ярко-рыжими, как у настоящих Плантагенетов. По команде Кэтрин Белль снова потужилась, и ребенок выскользнул из ее тела прямо в ждущее его полотенце.

– Мальчик, – радостно улыбнулась Кэтрин, слегка обтирая ребенка мягким льном, и новорожденный тут же испустил громкий протестующий вопль. – Крепкий малыш для тебя и лорда.

Всхлипывая от наплыва чувств и пережитых усилий, Белль протянула руки за сыном, взяла его и стала ловко укачивать, поскольку научилась этому давно, будучи старшей из восьми детей. Кэтрин следила за их первой встречей, и ее глаза пощипывало. Она уже утратила счет младенцам, которым помогла появиться на свет за прошедшие годы, и все они принадлежали другим женщинам. Казалось, прошла целая вечность с тех пор как она держала на руках Розамунду.

Она знала способы снизить вероятность беременности и, пока Розамунде не сравнялось три года, пользовалась кусочками мха или льняными тряпочками, смоченными в уксусе. Но с тех пор миновали еще три года – и без всякого результата. В этом месяце менструация запаздывала уже на неделю, но такое несколько раз случалось и прежде, и каждый раз оказывалось ложной надеждой. Отсутствие беременности не представляло никакой проблемы для Оливера: наоборот, он был доволен, что ей не грозит риск, связанный с деторождением, но Кэтрин каждый раз встречала месячные с острым разочарованием. Может быть, ребенок Белль окажется добрым предзнаменованием; может быть, на этот раз все будет иначе.

Она умело удалила послед и поудобнее устроила мать с ребенком для приема неизбежного потока посетителей, которые появятся сразу, как только весть о благополучном разрешении выйдет за дверь спальни.

Первым появился Генрих. Он ворвался в комнату, как буря. В отличие от отца принц не был ни высок, ни красив, но обладал такой мощной притягательностью и энергией, что буквально ослеплял. До шестнадцати лет ему не хватало месяца, но никто не воспринимал его как зеленого юнца, а только как будущего короля.