Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик

– Теперь он на два года старше и мудрее, – сухо сказал Оливер. – Шестнадцать лет – это ближе к мужчине, чем к мальчику. Я знаю, что Генрих вполне еще способен заставить меня выдирать волосы, однако знаю и то, что он учится на своих ошибках.

Кэтрин взяла куклу дочери и посмотрела на ее плоское лицо. Розамунда сама вышила его коричневой шерстью. Для пятилетней девочки, какой она была тогда, получилось совсем неплохо.

– В шестнадцать остается еще многому научиться, – проговорила она, – и часто это происходит за счет других.

Оливер пожал плечами.

– На этот раз он плывет не под своими парусами, по крайней мере, не только под своими. Вмешались король Дэвид Шотландский и Раннульф Честер. Кроме них, его поддерживают собственные рыцари, и он официально поднимает оружие против Стефана. – Он прекратил растирать руку и оперся на колени. – Он входит в возраст, дорогая Кэтрин, и если он сейчас не сумеет покорить Англию, то не сумеет никогда. Но, Господи помоги мне, предстоят тяжелые времена. Знаешь, сколько кварт пшеницы и бушелей овса нужно, чтобы прокормить даже небольшой отряд в поле в течение недели?

Кэтрин покачала головой и обхватила его рукой за талию. Она видела, что его мысли уже поглощены расчетами: губы Оливера безмолвно шевелились.

– Нет, но я знаю, что ты способен собрать все необходимое, если Генрих предоставит тебе такую возможность, – сказала она, чтобы поддержать его, а еще потому, что это была правда. – Сколько у тебя времени?

– Что? – заморгал Оливер. – А, я пока еще не знаю. Генрих слишком торопился взглянуть на своего сына, чтобы поставить меня в известность, но имею все основания думать, что сегодня я уже буду знать.

– Англия, – пробормотала Кэтрин, устремив взгляд за дверь хижины. Во многих отношениях жизнь в Руане ничем не отличалась от жизни в Бристоле. Оба города были крупными портами, и торговля их зависела от рек. Основным языком был французский, как и в Англии, но многого ей здесь недоставало. Мягкого западного ветра с дождями из Уэльса, ячменного золотого эля с бузиной, овсяных лепешек, пахнущих медом и усыпанных маком. В Нормандии редко растили овес, разве что для лошадей, и всех, кто его ел, считали грубой деревенщиной.

– Мы с Розамундой пойдем с тобой, – твердо сказала она. Два года тому назад принц объявил поход без всякого предупреждения. Устраивать лагерь для тех, кто идет следом за армией, было некогда, – может быть, к лучшему, как оказалось теперь, – но сейчас все будет иначе. Если Генрих собирается пройти посвящение в рыцари и всерьез бороться за корону, те, кто пойдут за ним, не появятся в Нормандии долго.

Оливер неожиданно сделал бесстрастное лицо.

– Не уверен, что это мудро.

– Я тоже не уверена, но ты не переубедишь меня, – быстро ответила Кэтрин, прежде чем он успел привести дюжину причин, по которым ей следовало остаться. – Мне хорошо здесь, пока хорошо тебе, но Руан не мой дом… и не твой. Как давно ты слышал английскую речь, если не считать пристани, где разгружаются купцы из Лондона?

Оливер коротко махнул рукой в знак неохотного, но все-таки согласия.

– Мне хотелось бы, чтобы Розамунда, когда вырастет, говорила на двух языках, но пока она может попросить по-английски только вина и еще выругаться.

– Неправда! – со смехом вознегодовал Оливер.

– Хорошо, неправда, – уступила Кэтрин, – но я скучаю по Англии и хочу вернуться домой.

Оливер покачал головой.

– Дорогая, мы почти все время будем в дороге, – сказал он, – и можем очутиться в опасности. Я не хотел бы видеть вас с Розамундой в числе тех, кто сопровождает армию. Здесь у вас, по крайней мере, есть жилье и место в мире.

– Да, – медленно кивнула Кэтрин, – да, жилье у нас есть. Но дом там, куда стремится сердце. Я не хочу расстаться с тобой на многие месяцы. – Она нахмурилась – Ты хочешь, чтобы я осталась, потому что беспокоишься обо мне, но я хочу пойти именно потому, что боюсь за тебя.

– У тебя мало оснований бояться, – возразил Оливер, помахав левой рукой. – Разве похоже, что я попаду в первые ряды битвы?

– Возможно, нет, но ты и сам не хуже меня знаешь, как можешь оказаться в бою. Например, ждешь с обозом, а враг прорывается, и ты неожиданно попадаешь в самый центр битвы.

– Тем больше оснований для моей жены, чтобы держаться подальше. Если на обоз нападут, то все женщины или дети становятся общей добычей.

Кэтрин рассеянно отметила, что Оливер назвал ее женой: это было принято уже так давно, что все в Руане считали их законной парой, а Розамунду – их дочерью. Но она не была женой и сохраняла право выбора. Ей хотелось подчеркнуть это, но она придержала язык, потому что иначе разбередила бы и так едва зажившую рану.

– Пугай меня сколько хочешь, – сердито ответила она, – но ты меня не остановишь. Когда ты отплывешь в Англию, мы с Розамундой будем с тобой.

Оливер тяжело вздохнул.

– Упряма, как мул, даже хуже.

– Вот именно.

Кэтрин поняла, что выиграла. В его глазах была покорность и, может быть, искорка гордости. Но, если бы она успела поведать о предполагаемой беременности, ни о чем подобном можно было и не мечтать. Жена она ему или нет, но он запер бы ее на самом верху башни Руана на все девять месяцев. Она не собиралась лгать, но и не могла устоять перед грехом умолчания.

– Кроме того, – сказала она не столько ему, сколько себе, – если опасность станет слишком велика, мы с Розамундой всегда успеем уйти в Бристоль. Там мы окажемся в безопасности, а Эдон и Джеффри с радостью нас примут.

– Не сомневаюсь, – откликнулся Оливер, но в его глазах снова появилось отвлеченное выражение. Интересно, что он вспомнил благодаря ее словам о жизни в Бристоле? Теперь все изменилось. Граф Роберт умер от воспаления легких спустя несколько месяцев после набега принца Генриха, и его место занял старший сын, Филипп. Положение Оливера при дворе Генриха упрочилось: теперь он был обязан одному принцу, а не дому Глостеров. Визит в Бристоль будет болезненным.

Но Оливер думал не о Бристоле.

– Я не буду пытаться вкатить камень на гору и останавливать тебя, – сказал он. – Но что если…

Он прикусил нижнюю губу и взглянул на нее внезапно потемневшими и сузившимися серыми глазами:

– Что если ты снова встретишь Луи?

Вопрос застиг Кэтрин врасплох: словно сухая трава полыхнула от случайной искры. Не страх потерять ее при налете на обоз заставлял его протестовать против желания уйти с ним, а страх лишиться ее из-за Луи.

– Он для меня меньше, чем ничто, – произнесла женщина со всей страстностью, на которую была способна. Они часто возвращались к этому, хоть и без слов. Она повернула рукой его лицо к себе и сказала у самых губ: