По дороге в Вержавск - Олег Николаевич Ермаков

по самые фары и окна, и оттуда вышли два офицера и один в гражданской одежде, в темной куртке, светлой кепке, и в его походке мелькнуло что-то знакомое, Анна, глядевшая в окно, не удивилась.

Так и должно быть.

– Мама, – окликнула она через плечо Пелагию. – Илья приехал.

Пелагия, шедшая мимо с ведром и шваброй, приостановилась, глянула тоже в окно.

– Матушка Заступница, – проговорила она, выронив швабру и крестясь. – О преблаженне святителю Спиридоне!..

Илья уже входил в коридор. Пелагия и Анна повернулись к нему.

– Аня! Пелагия Сергеевна! – воскликнул он, тускло сияя стеклами очков.

Голос его прервался, он широко шагнул к ним навстречу и остановился. Анна стояла перед ним и ничего не могла ответить. По ее щекам катились слезы. Илья смущенно кашлянул, стаскивая кепку.

– Ильюша, – проговорила мама и первая обняла его и расцеловала.

Илья, конечно, ничего подобного не ожидал от всегда сдержанной, степенной и холодноватой матери Анны. Растерянное лицо его над плечом Пелагии жалко кривилось, очки перекосились. Он смотрел на Анну.

– Аня, это же Ильюша! – воскликнула мама, оборачиваясь к ней.

– Вижу, – пробормотала Аня, глядя сквозь слезы на Илью.

Мама отступила в сторону, и они оказались прямо напротив друг друга.

– Да ну же, – сказала Пелагия, – поцелуйтесь по русскому обычаю.

И Анна ткнулась мокрыми губами в подбородок Ильи. И стекла его очков как будто ярко вспыхнули и чуть не упали, он подхватил их, нацепил на нос прочно и обнял плечи Анны. Она к нему прижалась изо всех сил и прошептала:

– Жемчужный… Ильюха…

От него пахло каким-то терпко-лимонным одеколоном, с полынной горчинкой. Щеки его с улицы были холодные. Анна верила и не верила. Минуту назад она и не удивилась его появлению. А вот уже и терялась, не могла сообразить, явь ли это или сон. Но тихо проговорила:

– Я знала, что сегодня кто-то появится.

– Кто?

– Ты.

Но следом за Ильей в коридоре возник какой-то офицер, а за ним – Пален. Пален Хупель в мышиной шинели с погонами, в фуражке, поблескивающий стеклами новеньких очков в тонкой бронзовой оправе. Сомнений не было: голубые глаза навыкате, тяжелая челюсть, ослепительная улыбка.

– Добрый день, фрау… – тут он замешкался, но Илья быстро подсказал ему и он продолжил: – Пелагия и фройляйн Анна.

– Па… Павел… – проговорила мама. – Вы живой?

– Живой зондерфюрер, как видите, – ответил Пален. – Не сгорел. Или возродился из пепла. Как птица… сирин, Илья?

– Феникс, – подсказал Илья.

– Но это же… не древнерусская птица?

– Да, но обрусевшая, – ответил Илья.

– А это еще одна птица, но важная, – с улыбкой проговорил Пален, оборачиваясь ко второму офицеру. – Штурмбаннфюрер Харри Фурман.

Харри Фурман был высоким толстяком с серебряными висками, носом картошкой и светлыми ясными глазами. Он свысока глядел на Пелагию и Анну.

– Но сейчас его интересуют не древности, а поступивший к вам на днях обер-лейтенант Дитер Мёллер, – продолжал Пален.

– Офицерик без стопы? – тут же спросила мама.

– Отрезали? – спросил Пален.

– Да. Там были одни ошметки.

Пален перевел крупному офицеру. Тот нахмурился и что-то бросил.

– Ведите нас к нему, – сказал Пален.

И они прошли в палату, где лежали немцы и среди них худенький смуглый обер-лейтенант с отрезанной левой стопой. Как выяснилось, он был племянником этого большого штурмбаннфюрера Харри Фурмана. Вся палата затихла, глядя на вошедшего офицера, обращавшегося с нарочитой бодростью к небритому раненому с запавшими глазами. Уже по лицу раненого пробегали судорожные улыбки…

Илья взял за локоть Анну и увлек за собой.

47

Они вышли из больничного корпуса и направились к беседке в голом саду. Аня накинула пальто, повязала платок. День был ветреный, холодный, хотя солнце, вырвавшееся утром и разбившееся в озере на тысячи лучей и бликов, так и блистало в чистом ноябрьском небе.

Илья достал сигареты и прикурил, повернувшись спиной к ветру. Это были какие-то немецкие сигареты.

– Ты же не куришь? – проговорила Анна.

Он повернулся к ней, жадно сверкая солнечными стеклами очков.

– Аня… ну рассказывай, как вы тут, что?

– А ты? Откуда ты? Почему с ними?..

– Нет, сначала ты.

Анна молчала, не зная, с чего начать… Потом заговорила – и начала рассказывать торопливо все, перескакивая с одного на другое, иногда сбиваясь и путаясь. Илья слушал ее, мрачнея, снова закуривая.

– А я знала, что ты появишься.

– Откуда?

– Нашла вчера книжку одну… Помнишь, ты поминал «Лимонарь»?

Илья смотрел на нее, соображая…

– Ну когда за солью ездил? Помнишь?

Он кивнул.

– Это седьмой век, старцы живут в пещерах всяких.

Илья ошарашенно смотрел на нее, поправлял очки.

– «Духовный луг», – продолжала Анна.

– Луг?..

– Ну там, где мы остановились на этой речке… Гобзе!

– Погоди… Да там же был лес?

– Да не там.

– А где?

– В Палестине!.. Или в Египте. Ну где странствовали эти два монаха.

– Какие монахи?

Теряя терпение, Анна ему объясняла. Наконец он уразумел.

– «Лимонарь»?

– Лимонарь – это просто луг.

Илья закивал.

– Ага, там за рекой и были луга, их еще солнце так красиво освещало… А соли-то и не привез.

– В книжке этой есть и про соль. Последняя глава.

И она пересказала ее суть.

– А этот монах и прав, так и есть. Женщина – соль этой жизни, – согласился Илья.

Анна пытливо смотрела на него сбоку, оправляя надуваемые ветром волосы.

– Кстати, соль сейчас на вес золота, как говорится. На соль все можно обменять: картошку, хлеб, молоко, водку, табак… Ее в распоряжении управы много оказалось, бургомистр ею, солью, и зарплаты выдает.

– Миншагин? – спросила она.

– Меньшагин.

– А кто он такой?

– Бывший адвокат. Я о нем слышал и раньше еще. До войны. Он умудрялся вырывать из застенков безвинно приговоренных к расстрелам. Был процесс землеустроителей, потом животноводов… Он ездил в Москву, подавал прошения, или как это у них там называлось? И всех вырвал. Знаешь, как я с ним познакомился? Он, оказывается, прятался со своими близкими и друзьями по соседству, в стене, в нише. А мы в Поздняковой башне. Но столкнулись не там, а в лагере в Тихвинке. Меня ночью арестовали у башни, а утром туда отконвоировали. А его взяли где-то в городе с другими. Это совхоз «Тихвинка», ну раньше был. На юг, по Рославльскому шоссе. В хлев загнали. Там мы и познакомились. А в соседнем хлеву сидели наши военные. – Он глубоко затянулся, роняя пепел на куртку.

Анна машинально отряхнула с его куртки пепел.

– Но, подожди, ты так и не объяснила, почему к вам в дом поселили чужих? – спросил Илья.

Анна вздохнула и хотела продолжать, но тут из