Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

Халила. Отозвав в сторону, яростно зашептал: «Скрыться хотел? От Халилы не скроешься! Садись в сани! И чтоб ни звука!».

- За что? За какую провинность? – отводя от себя пустоглазый ствол нагана, спрашивал Ямин.

- Там узнаешь! – неопределённо показал Халила. – Хватит шалтай-болтай!

- Погоди! У меня хворые. С собой прихватим.

- Садись! – закричал милиционер и, усадив арестованного, погнал к Заярью.

- Куда? – выбежав из барака, закричал Рукосуйчик. Милиционер молча гнал коня. Ямин, обернувшись, обессилено помахал рукой. – Э-эх, мужичина! Чего тебе не хватало?

Ему никто не ответил. Сосны задумчиво отряхивали кудрявый, искристый куржак.

Дорога, убегая от стеклозавода, затейливо вилась по просекам, по редким еланям. Изредка вдоль неё пылила рыжей метёлкой лисица или скакал сумасброд заяц. Двести безлюдных вёрст отличались друг от друга только спусками да поворотами. На третий день показалось Заярье.

Съехав с моста, Халила направил лошадь к сельсовету.

- Эй, ходя! – перехватил вожжи Ямин. – У нас так не делается.

- Не лезь! Застрелю!

- Стреляй, пёс с тобой! Семью-то я должен повидать?

Подумав, Халила решил, что должен, и, ворча, спрятал наган.

- Ну вот, я и вернулся, Сана, – перешагивая порог, бодро проговорил Гордей.

Александра сидела над мёртвым сыном. Увидев милиционера, прикрыла рукой глаза, тихо спросила:

- Будет ли мукам моим конец?

- Как же это, Сана, – вскрикнул Гордей и кинулся к сыну. Тронув его обескровленные, странно неподвижные щёки, сполз на колени, зарыдал.

- Идти надо, – напоминал Халила. Гордей не отвечал, уткнувшись в твёрдую ладонь покойного.

- Вставай!

- Дай над дитём выплакаться! – взмолилась Александра.

- Он арестованный – нельзя! – начиная сердиться, сказал Халила. – Айда потихоньку!

Гордей поднял заплаканное бородатое лицо, затряс головою и страшно заскрипел зубами.

- Вставай! В сельсовет пойдём! – теребнул милиционер.

- Кто его, Сана? – спросил Гордей, заглядывая в измученное бесконечными тревогами и этим последним страшным горем лицо жены.

- Фатеев...

- А-а! – взревел Гордей, вскочив с колен. – Где он? Я его своими руками кончу!

- Куда? – закричал Халила. – Стрелять буду!

- Отцепись, поганец! – яростно отшвырнул его Гордей. Милиционер упал, стукнувшись головой о порог.

- Гордюша! – кинулась к мужу Александра. – Убил ведь!..

- Уби-иил? – трезвея, удивился Гордей.

- Что теперь будет?

Женщина упала, одной рукой обхватила колени мужа, другой – тянулась к мёртвому сыну. Тот и другой уже не принадлежали ей.

Прокопий с закрытыми глазами мудро и холодно улыбался. Став великой бедой и болью, своей смертью он отрешился от всех бед и болей.

И мёртвый он был их сыном.

Они для него родителями быть перестали.

Их не было. И ничего не было.

- Этого-то унести надо, – осторожно снимая с себя руку жены, вздохнул Гордей.

- А мы куда? Мы-то куда?

- Может, отпустят меня... Ты оставайся с им... За обоих поплачь... Мне это не дозволено.

- Ох ты, господи боже мой!

- Не поминай, пустое! Ежели и есть он, дак без сердца! А зачем нам бог без сердца? Фешке скажи, чтоб не стыдилась меня перед людьми... – взяв так и не очнувшегося милиционера, понёс к сельсовету.

- Ну вот, – сказал Раеву, встретившему его. – Теперь я твой. Человека убил...

- Невесёлая встреча, – ответил Раев и тотчас велел увезти Халилу в больницу. – Как ты его?

- Толкнул!

- Опять толкнул?

- Сына у меня застрелили.

- Знаю.

- Проститься хотел. Этот не дозволял.

Раев молча и медленно наигрывал пальцами на черепе.

- Похоронить бы, а там делай, что хошь...

- Похоронишь.

- За что арестовали?

- По глупости. Было подозрение, что ты замешан в убийстве Пермина. – Ямин непонимающе глядел на него, морща лоб.

- И его тоже? Кто?

- Я полагаю, что тут без Фатеева не обошлось.

Задумавшись, Раев машинально перебирал на столе бумаги, молчал. Продолжалось это довольно долго. Наконец, облегчённо вздохнув, словно пришёл к какому-то ясному выводу, спросил:

- Пермина накануне отъезда видел?