Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

через субстанциональное отождествление, модель, включающую в себя уплотнение и разрежение и некий примитивный атомизм или совокупность элементов.

Поиски тождественности очень четко проявляются после 7–8 лет. Солнце и луна отождествляются с облаками или воздухом. Из воздуха могут появляться как пар и вода, так и огонь. Молния возникает при превращении клубов дыма в огонь. Земля и камень – это два состояния одной и той же субстанции и т. д. С другой стороны, эти превращения подразумевают уплотнение и разрежение. Солнце – это «уплотненное» облако, облако – это «уплотненный» воздух или ветер, камень – это спрессованная земля, а земля – это камень, измельченный до мелких частиц и пыли. Наконец, эти уплотнения и разрежения предполагают существование мелких частиц или элементов, и именно на это ясно указывают 11–12-летние дети.

По всей видимости, как считает г-н Эмиль Мейерсон, первая позитивная форма причинности – это отождествление. Однако отождествление имеет свою историю. Оно появляется не сразу, и отождествляемые объекты, которыми разум оперирует в разные периоды своего развития, не одинаковы ни по значимости, ни по структуре. То, что отождествляли досократики, мы сегодня различаем, а то, что отождествляем сегодня мы, досократикам представлялось неоднородным. Каково же происхождение отождествления у ребенка? Насколько мы могли наблюдать, развитие это происходит следующим образом.

Ребенок начинает с установления динамистических партиципаций с вещами: облака и дождь притягивают друг друга, холод, иней и снег притягивают друг друга, ветер и облака воздействуют друг на друга, облака воздействуют на солнце, толкают его, прогоняют или притягивают и т. д. На стадии, когда все считается живым и рукотворным, эти партиципации подразумевают лишь ряд действий на расстоянии, полупсихических-полуфизических, без единства сущности как таковой. Между тем некоторые из этих динамистических партиципаций уже продолжаются в субстанциональных партиципациях, то есть ребенок думает про тела, разделенные в пространстве, будто они произошли одно от другого (см. гл. IV, § 2, пример с воздухом и тенью).

По мере того как человек перестает казаться ребенку богом, а природа все меньше занята нами и нашими интересами, ребенок старается объяснить вещи через них самих. До сих пор партиципация между вещами и людьми порождала мифы о том, что все вещи сделал человек. Теперь же, по мере того как вещи отделяются от человека, партиципации вещей между собой приводят к возникновению мифов о происхождении. Солнце произошло от облаков, молнии и звезды произошли от солнца, ветер сгущается в облако и т. д. Мы говорим о происхождении, но пока еще не об отождествлении в чистом виде, потому что вещи по-прежнему живые и сознательные, и потому что сначала ребенок не объясняет механизм трансформации. Эти мифы можно в полной мере сравнить с мифом Во (§ 2), согласно которому человек произошел от червячка, вышедшего из пузырька со дна водоема.

Разница между моделью происхождения и отождествления в чистом виде состоит в одной детали, которая отличает динамистическое мышление от механистического: по мере того как вещи перестают быть живыми и наделенными спонтанной силой, превращение облаков в светила или ветра в облако становится механическим, и тогда ребенок переходит к атомистическим моделям уплотнения и соединения. Но чтобы понять, как дети приходят к необходимости механистического объяснения, надо знать, как они объясняют природные движения. Следует предпринять детальное исследование физических представлений ребенка и постараться проанализировать, как ребенок объясняет не только происхождение вещей, но и детали явлений, и то, как происходят превращения и движение. Это мы постараемся показать в следующей книге, которую назовем «Физическая причинность у ребенка».

Приложение. Записка об отношении убеждения в действенности к магии (по поводу § 2–3 главы IV)

(пер. Елизаветы Чебучевой)

Во избежание недопониманий объясним в двух словах, почему мы позволили себе применить к детской психологии термин «магия», обычной используемый строго в области социологии.

Обсуждая это с И. Мейерсоном (ср. гл. IV), мы разошлись вот в чем. Мейерсон указал нам среди прочего, что понятие магии подразумевает коллективные действия и верования. Прежде всего об этом говорят факты: во всех описанных примерах магия встроена в социальную группу. Но это происходит не случайно, не по воле обстоятельств. Если вдуматься, содержание и форма феномена магии довольно тесно связаны с социальными действиями, с общением; характер магии символический и стилизованный, ее грамматика и синтаксис предполагают адаптацию, чаще всего длительную, к целому комплексу ритуалов и вариантов поведения в группе – у этого языка есть история. Социальность могла бы отразиться на самой природе действенности. Для верования важно, чтобы от него зависела вся жизнь группы. Находя в ней отклик, оно становится только сильнее – это действие, достигающее цели. Верование, которое преуспевает и спасает, отличается от того, которое терпит неудачу и сбивает с толку.

То есть, с одной стороны, магия не исчерпывается действенностью, даже с чисто психологической точки зрения; с другой стороны, нельзя утверждать, что природа и особенно сила веры в действенность аналогичны в коллективной практике взрослых и в индивидуальной практике детей.

В самой детской практике, вероятно, имеет смысл различать три типа случаев.

1. Первый тип содержит скорее призыв к внешней силе, чем реальное воздействие на окружающий мир. Возникает вопрос, идет ли речь о реальной действенности или о колебаниях психологического напряжения и попытках снять его с помощью приемов, хорошо изученных П. Жане.

2. В других случаях есть личный «опыт», успех и применение ко второму событию, происходящему в аналогичных условиях. Причинная цепочка или мотивация у этого типа случаев как будто ближе к действенности, чем у первого типа, но в то же время имеет два отличия. С одной стороны, здесь действительно есть сцепление, последовательность, и отсюда вывод Мейерсона, что реальная и особенно магическая действенность предполагает своего рода синхронность действия или ритуала и вызываемого ими события: в одной из своих работ он пишет, что «причина» в этом случае является аспектом, или частью, события. С другой стороны, убеждение, которое ребенок связывает с такими действиями, слабо и переменчиво, в отличие от силы и устойчивости магической действенности.

3. И наконец, есть случаи, когда собственное убеждение ребенка вырастает из убеждения «социального» (в практическом смысле, то есть распространенного или такого, которое ребенок считает распространенным, общим). Общее убеждение ребенку тоже необходимо, оно имеет «принудительный» характер. Согласно Мейерсону, только встреча такого убеждения и собственного желания ребенка могла бы дать случаи, которые было бы правомерно сопоставить с магической действенностью. И тогда нам следовало бы провести различие между убеждениями, взятыми ребенком из социального мира взрослых почти в неизменном виде, и убеждениями, которые родились у него самого.

Третий тип Мейерсон считает