Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

и моральный кризис, во многих аспектах схожий с кризисом подросткового возраста»[80]. Последствия данного явления очевидны. Чувства, до сих пор обращенные к родителям, ищут иного адресата, и в этот момент они переносятся на Бога, предложенного ребенку религиозным воспитанием. Уже говорилось, что ребенок «обожествляет» родителей. Г-н Бове резонно возражает, что ребенок скорее переносит отеческую функцию на Бога, когда родители утрачивают ореол совершенства. С интересующей нас точки зрения, прежние полномочия родителей постепенно передаются более широкому кругу людей или же древним, «первым людям». Наконец, в некоторых случаях кризис заходит так далеко, что сомнению подвергается безоговорочно весь артификализм; но обычно артификализм, постепенно слабея, на несколько лет переживает кризис 6–7-летнего возраста.

Итак, мы видим, насколько богатым источником артификализма может быть чувство ребенка к родителям: раз уж им приписана роль богов, то для ребенка все в мире обязано деятельности родителей или людей вообще. Мы также видим, почему нет нужды проводить строгое различие между человеческим артификализмом и божественным, или теологическим. В сущности, они неразделимы, во всяком случае до 7–8 лет. Либо Бог отождествляется с человеком, а все люди – с богами, либо Бог – начальник над людьми, но это перенос сыновнего чувства. Мы видим, насколько детский артификализм оригинален, и в истоках, и в проявлениях. То есть было бы ошибкой приписывать его неверно истолкованному ребенком религиозному воспитанию.

Если мы обратимся к индивидуальным факторам, которые могли породить артификализм или способствовать его развитию, мы обнаружим факты, куда более прозаические. Но, как показал психоанализ, детское мышление формируется нарциссическими и даже «аутоэротическими» интересами (как Фрейд обозначает интересы, связанные со всеми органическими функциями), а также родительскими комплексами. Итак, мы выделяем два индивидуальных фактора артификализма: это чувства причинности, возникающие у ребенка, во-первых, в силу функционирования его организма, а во-вторых, в силу его мануальной деятельности вообще.

Первый фактор важнее, чем может показаться, но коль скоро он связан со всевозможными табу и подавлением желаний, в ходе наших опросов мы обнаружили лишь слабые следы его. Мы знаем, как велик интерес малышей к своему пищеварению и мочеиспусканию. Так вот, мы видели четкие следы идей о мочеиспускании в убеждениях о происхождении рек. Когда мы знакомимся с мыслями детей о происхождении воздуха и ветра, нам трудно усомниться, что в детских представлениях о мироздании определенную роль играют дыхание (дуновение) и даже испускание кишечных газов (см. C.P., гл. I).

Но куда важнее второй фактор. Мысль ребенка очень тесно связана с его мускульной деятельностью. Стэнли Холл[81] ясно увидел, насколько детское любопытство связано с мануальными экспериментами и с разрушением объектов. Наблюдения г-жи Одемар и г-жи Лафандель в Доме ребенка при Институте Ж.-Ж. Руссо показали, сколь велика роль ручного конструирования в умственном развитии детей. Эти блестящие педагоги пришли к выявлению трех стадий умственного развития детей, принимая в расчет отношения между мышлением и мануальной деятельностью. На первой стадии (3–4 года) у ребенка «мышление заперто действием». Это стадия манипулирования. На второй стадии (5–7 лет) «возникает связь между действием и мышлением», «двигательная активность пробуждает умственную». На третьей стадии (с 7–8 лет) «работа упорядочивается, движение подчиняется мысли, потому что мысль предшествует действию»[82]. Эти формулировки наполняются глубоким смыслом, если вспомнить, насколько естественно приобщение к счету и прочей умственной работе в Доме ребенка проистекает из мануальной деятельности и спонтанной адаптации к требованиям ручных игр. Много говорилось о том, что мысль, едва осознав себя, уже связана с созидательной деятельностью. Мах, Риньяно и Гобло определили рассуждение как «умственный эксперимент» или мысленное конструирование. Говоря о детях, можно было бы ввести термин «мысленное конструирование».

И вот напоследок еще один фактор артификализма: язык. Очевидно, что глаголы «сделать», «сформировать», которые мы применяем к природе, насыщены артификализмом. Но так же очевидно, что для выражения детского артификализма языка недостаточно: как обычно, здесь наблюдается простое совпадение между регрессивными тенденциями языка и детским менталитетом. Впрочем, как всегда, ребенок идет своим путем; он чаще использует не слово «сделать», а выражение «заставить сделать» («сделать так, чтобы сделалось»): ветер заставляет облака двигаться, солнце делает так, что цветы прорастают и т. д. Между тем, как мы видели, выражение «заставить сделать» имеет одновременно и анимистический, и артификалистский смысл: оно подразумевает внешний стимул и внутренний принцип его реализации.

§ 5. Истоки отождествления и причины угасания артификализма и анимизма

Сам по себе жизненный опыт не может привести ребенка к отказу от анимизма и артификализма. Никакой непосредственный опыт не способен доказать склонному к анимизму разуму, что солнце и облака не живые и не сознательные. То, чему учат взрослые, тоже не может разубедить ребенка, поскольку, с одной стороны, ребенок не так много говорит о своем анимизме, чтобы взрослый стремился его разуверить, а с другой стороны, ребенок-анимист даже самые лучшие уроки о чем угодно встраивает в свою картину мира. Что касается артификализма, то он опирается на такие установки ума, которые наблюдение за вещами не может пошатнуть, до тех пор пока ребенок не будет готов отказаться от всех своих предубеждений.

Угасание анимизма и артификализма объясняется не прямым воздействием реальности на сознание ребенка, а изменением общей направленности его сознания. Какова же причина этого изменения? Ответ зависит от того, какие факторы анимизма и артификализма мы рассматриваем – социальные или индивидуальные.

Что касается социальных факторов, то угасание трансцендентного артификализма вполне объясняется описанным г-ном Бове кризисом, в результате которого ребенок обнаруживает, что его родители, а потом и люди в целом, не всемогущи и не управляют миром. Очевидно, этот кризис наносит удар и по анимизму, заставляя ребенка осознать, что вещи интересуются нами намного меньше, чем казалось на первый взгляд.

Что же касается индивидуальных факторов, то есть факторов этого постоянного уподобления мира своему «я», из-за которого ребенок считает все вещи личными, похожими на нас и вращающимися вокруг нас, кажется, что постепенное угасание детского эгоцентризма вполне объясняет то, как ребенок мало-помалу вырабатывает объективное отношение к вещам и, следовательно, отказывается от партиципаций, питающих анимизм и артификализм. А угасание эгоцентризма, которое очень заметно с 7–8 лет, объясняется, как мы уже видели (L. P., гл. I–III), постепенной социализацией мышления ребенка.

Разрыв особой связи ребенка с родителями и отделение собственной точки зрения или своего «я» становятся, таким образом, двумя основными факторами, объясняющими постепенное угасание анимизма и артификализма. Чем же объясняется постепенный переход от артификалистской причинности к другим – высшим – ее формам?

Как мы видели, эти высшие формы, к которым ребенок приходит спонтанно, представляют собой причинность