Восприятие мира у детей - Жан Пиаже

Но такое уважение необъяснимо, если оно не коренится в отношениях ребенка с родителями. Это, собственно, и есть сыновнее чувство.

Обратимся к фактам. Маленький ребенок склонен спонтанно наделять родителей всеми свойствами, которые теология приписывает божеству: непогрешимость, всемогущество, всеведение, бессмертие и даже вездесущность. Исследуем каждое из этих свойств, поскольку они нас ведут в самую суть артификализма.

Общеизвестно, что малыши спонтанно приписывают своим родителям безграничную доброту. Доказательством того, по словам г-на Бове, служит глубина кризиса, возникающего при первом столкновении с ошибкой родителей, и особенно с их несправедливостью. Среди собранных детских воспоминаний нам встретился случай, когда ребенок был напрасно обвинен и несправедливо наказан, а затем убеждал себя, что он и впрямь совершил приписанный ему проступок.

В интересующем нас аспекте еще важнее всемогущество. Нам часто рассказывали о детях, которые наделяли своих родных необычайными способностями. Одна малышка попросила свою тетю, чтобы та устроила дождь[78]. Г-н Бове приводит детские воспоминания Хеббеля. Ребенок, веривший, что его родители всемогущи, был удивлен, когда однажды застал их расстроенными при виде поломанных бурей фруктовых деревьев: власть отца не безгранична! Можно привести немало подобных случаев. В этом отношении наши данные отчетливо подтверждают идею г-на Бове. Из неограниченной власти, которую малыши приписывают родителям, должно, очевидно, происходить не только всемогущество, которым самые младшие из наших детей наделяют людей вообще, – мы нередко наблюдали и более конкретные факты. Мы часто спрашивали детей, мог ли их папа быть создателем солнца, горы Салев, озера, земли и неба. Малыши тотчас соглашались. А вот показательный миф, в котором всемогущество родителей не менее отчетливо, хоть и перенесено в символический план:

Марсал (20 лет, слабоумный); мы уже привели его рассказ, не лишенный фабуляции, о том, что солнце было запущено в воздух его предками, как мяч; мы спросили Марсала, кто же его предки: «По-моему, нужен был кто-то, чтобы нас изготовить». «А как же Господь Бог? – По правде сказать, я не верю в Господа Бога. По правде сказать, чтобы на земле зародился род людской, нужно было кое-что другое. – Как же это случилось? – Он (Бог) не смог найти подходящие кусочки и сделать из них человека. Нужно было, чтобы встретились люди разного пола. Был старик, не совсем дряхлый, но старый. А с ним женщина. Примерно того же возраста». Тут Марсал посерьезнел. Мы попросили его описать женщину. Он ответил: «У нее было лицо моей матери. А мама – это самое дорогое, что у меня есть на свете». Ну а старик, конечно же, был похож на отца: безбородый, те же черты, те же глаза. Просто он был моложе. Для Марсала именно эти предки сделали землю и достали солнце из вулкана.

Очевидно, такой миф символизирует ощущение, которое малыши, как правило, не артикулируют: мир создан родителями.

А то, что ребенок приписывает родителям всеведение, выясняется в момент кризиса, который наступает, когда ребенок обнаруживает, что родитель ошибся или чего-то не знает. Как обычно, здесь детское убеждение имплицитно, не сформулировано и даже неформулируемо, и мы узнаем о его существовании, лишь когда оно терпит крах. Об одном ярком случае мы узнали от г-на Бове; в своих воспоминаниях Эдмунд Госс приводит эпизод, когда он впервые услышал, что отец сказал что-то не вполне точное. С этим интересным фактом[79] стоит ознакомиться, приведем здесь лишь отрывок: «Я сделал немыслимое прежде открытие: мой отец не Бог и не все знает. Потрясен я был не подозрением, что он меня обманывает, а ужасным свидетельством того, что он не всеведущ, как мне представлялось раньше».

Мы наблюдали такой случай. Дэл в 6 ½ лет (см. L.P., гл. V) задавал вопросы, будто все имеет ответ и взрослые его знают.

«Почему вы никогда не ошибаетесь?» – спросил он однажды свою учительницу. В 7 лет и 2 месяца Дэл задавал меньше вопросов о неожиданных явлениях, будто отказавшись искать всему причину. Тогда мы предложили ему его же прошлогодние вопросы. Дэл нашел их глупыми или неразрешимыми. «Папа не может знать всего на свете, вот и я не знаю», – ответил он однажды. Дело в том, что за это время Дэл пережил кризис и проникся скептицизмом в отношении мышления взрослых, тот кризис, о котором пишет г-н Бове и который очень важен для мышления ребенка. Ведь когда Дэл верил во всеведение взрослых, он воображал мир хорошо отлаженной системой, где нет места ничему случайному; затем, в период скептицизма, Дэл отказался от мысли, что все можно объяснить, и теперь готов принять случайность и природное объяснение.

Кроме того, малыши воображают своих родителей как бы вне времени: многие наши дети утверждали, что когда их папа появился на свет, озеро еще не вырыли, а гору Салев не построили. Миф Марсала показал нам, насколько ребенок склонен считать родителей предшественниками всего остального.

Наконец, вездесущность мы упомянули тоже неспроста. Общеизвестно чувство провинившегося ребенка, что за ним следят и наблюдают. А жизнерадостный ребенок верит, что он ежеминутно окутан доброжелательным вниманием и предупредительностью взрослых. Их всеведение перерастает в вездесущность.

Видимо, такова отправная точка сыновнего чувства: родители – это боги. Г-н Бове справедливо замечает, насколько бесполезно и обременительно для ребенка понятие Бога, навязываемое ему на ранних стадиях. Когда малышу твердят о божественных совершенствах, он воображает Бога соперником своих родителей, и г-н Бове приводит на этот счет очень любопытные факты. Если же на божественных совершенствах не настаивать, то для ребенка, предоставленного спонтанным убеждениям, в идее Бога не останется никакой святости. Бог становится обычным человеком, разве что обитает на облаке или на небе, а в остальном ничем не примечателен. «Дяденька, который работает на своего начальника», «дяденька, который деньги зарабатывает» – каких только определений не дают Господу Богу дети из простых семей вплоть до 7–8 лет! Один малыш, глядя на землекопов, назвал их «добрыми богами». Впрочем, немало детей утверждали, что богов много: «бог» для них понятие собирательное, как «солнце» или «луна» для малышей, которые уверены, что солнц множество. То есть всякий раз, когда малыши во время опроса упоминали Бога, они либо фантазировали (Бог был вроде волшебника или Деда Мороза), либо приписывали Богу обычную человеческую деятельность. А некоторые дети колебались: «Не знаю, кто сделал это озеро, Господь Бог или люди».

Потом наступает кризис. Обожествлению родителей неизбежно приходит конец. «С давних пор отмечено, пишет г-н Бове, что к шести годам ребенок вступает в период рационализма и философствования; обычно эту фазу называют пробуждением интеллектуальной любо знательности; мы же здесь видим скорее интеллектуальный