Наша Светлость - Карина Демина

   - Кроме того, мной обнаружены косвенные признаки отравления...

   - То есть, - Кормак смотрит на Ивара со снисхождением, как на человека, пусть и невольно, но оказавшего услугу. - На клинок был нанесен яд?

   - Нет!

   Яд на клинке не согласуется с версией трагической случайности. Зато соответствует планам Кормака.

   - Он пил вино.

   - Прошу отметить, что в... комнате была найдена начатая бутыль вина и два бокала. А также белая роза, - трагическая пауза. Людям позволяют самим сделать вывод.

   Вино. Роза. Яд и сталь. Трагический финал неудачного свидания.

   О да, в моем мире Кормак сделал бы карьеру адвоката. Настолько умело орудовать правдой... если бы лгал, было бы проще. Но лорд-канцлер слишком умен, чтобы идти этим ненадежным путем.

   Правда - куда более страшное оружие.

   - Ваше имя?

   - Гавин Деграс. Я... оруженосец мормэра Урфина Дохерти. И я... свидетельствую, что Гийом де Монфор имел намерение причинить леди вред.

   Он держится прямо настолько, насколько это возможно для мальчишки его возраста. И говорить старается громко, но силенок не хватает.

   - Неужели? И в чем это выражалось?

   Молчание.

   - Вы вошли в комнату. Там находился де Монфор. Один?

   - Да.

   - Что он сделал?

   Гавин медлит с ответом, но он под присягой и слова не нарушит даже ради Урфина. Тяжело быть порядочным человеком.

   - Начал читать стихи.

   - И еще что?

   - Дал леди цветок... он бы ее ударил! Он собирался ее ударить! Я знаю!

   Но кто поверит мальчишке?

   - И что вы сделали?

   - Я на него напал.

   - С ножом?

   - Да.

   - Ваша Светлость, прошу учесть, что у де Монфора не имелось при себе оружия. Если не считать таковым розу. Гавин Деграс, не вы ли носили цвета де Монфора еще в прошлом году?

   - Я.

   - И не вас ли он выгнал, обвинив в трусости, небрежении обязанностями и воровстве?

   - Я не трус! И не вор!

   Гавин срывается на крик. Он понимает, что все почему-то перестало быть похожим на правду, хотя он не произнес ни слова лжи. Но еще слишком мал, чтобы сообразить, в чем же ошибся. И заранее винит себя.

   - Не вы ли, убегая, увели с конюшни лошадь, принадлежащую де Монфору, равно как и сбрую? Оружие? Разве это не является воровством? Точно также нападение на безоружного человека является подлостью.

   - Он собирался меня убить!

   - Но вы живы. Монфор ударил вас, что естественно для человека, который защищался.

   - Он сказал, что выбросит меня из окна, если леди не сделает так, как он хочет!

   - Неужели?

   Одно слово, но сколько недоверия. И после всего, сказанное Гавином, выглядит как беспомощная попытка оправдаться. Вор и трус клевещет на бывшего наставника... а Гийома любили, особенно дамы.

   - И что же случилось дальше?

   - Я... не знаю. Он ударил меня по голове. И я...

   - Ударил? Или оттолкнул? А вы упали сами? Но это не важно. Главное, что ваше свидетельство, и без того весьма сомнительное, не представляет ни малейшего интереса. Вы же не видели, как случилось убийство...

   - Он плохой, - говорит Майло, прижимаясь к перилам. - Пусть он умрет.

   Пусть.

   Только Наша Светлость не знают, каким богам молиться о смерти Кормака.

   Страшно было лишь в первый раз. Зал огромен, но сделан так, что малейший звук наполняет его пустоту, словно отражается от синих полотнищ с белыми паладинами. Тисса слышит свои шаги. И шелест юбки. И скрип скамей. И голоса, далекие, сливающиеся в монотонный шум. Не голоса даже - прибой.

   - Не бойся, я рядом, - Урфин держит за руку.

   Тисса ведь не ребенок, чтобы потеряться, да и теряться здесь негде. Но близость его успокаивает.

   Он рядом.

   Вечерами, когда возникает безотчетный страх, а из окна тянет холодом, почти могильным. Тисса набрасывает шаль, ту самую, из белых соболей, но все равно не может согреться. Урфин делится своим теплом. И рассказами о мирах, которых бессчетное множество. Почти сказки, только лучше. Тисса позволяет себе верить, что все действительно будет хорошо.

   Ненадолго.

   Пока он рядом. Урфин остается на ночь. Ложится рядом, обнимает и уговаривает заснуть. Но часто сам засыпает первым. И Тисса лежит тихонько, опасаясь разбудить, - сон у него чуткий - смотрит. Запоминает. Они обязательно встретятся, потом, позже, в мире, где нет войны.

   Иногда Урфин говорит во сне. Отрывисто, зло и слов не разобрать, но стоит прикоснуться, как он просыпается.

   - Что случилось?

   - Ничего. Все хорошо.

   Кивает и крепче прижимает к себе.

   - Тогда спи, - и снова засыпает первым. От усталости.

   Когда Урфин уходит, появляется Изольда. Тиссу боятся оставлять одну, и она благодарна за такую заботу. В одиночестве приходит страх - Тисса ведь не героического характера, чтобы совсем не бояться смерти. Изольда приносит бумаги, которые приходится разбирать и переписывать, бухгалтерские книги, счеты... Тисса не представляла, сколько всего надо, чтобы открыть лечебницу.

   - Мы заказали кровати, столы, шкафы...

   ...еще посуду - кастрюли, сковороды, тарелки, миски, вилки и ложки...

   ...перья для подушек...

   ...солому, которую придется в матрацах менять...

   ...ткань на белье...

   О работе думается легко, и Тисса рада, что ее помощь действительно нужна. Тиссе надо успеть сделать хоть что-то хорошее. И она старается изо всех сил. Времени так мало. И вынужденные перерывы в работе - Тисса должна присутствовать на суде - крадут его.

   Вот скамья, выкрашенная в черный цвет, она стоит слева от прохода. Справа - белая, для обвинения. Сегодня лорд-канцлер привел леди Лоу, и Тиссе стыдно смотреть в глаза женщине, у которой она украла мужа. Гийом был... нехорошим человеком, но, возможно, она видела его другим?

   - Не верь, - Урфин опять угадывает ее мысли. - Она играет.

   Строгое платье и бледная кожа, темные круги под глазами, от которых глаза кажутся вовсе бездонными. Взгляд устремлен на Тиссу. В нем нет гнева, но лишь молчаливый упрек. Неужели можно вот так играть?

   Леди Лоу позволяют говорить, и зал молчит, опасаясь упустить хоть слова. Слышен скрип перьев. Тисса знает, что уже к вечеру эта проникновенная речь попадет в газеты, которые охотно следят за происходящим в суде.