Наша Светлость - Карина Демина

   Сожри ее чума!

   - ...но я видела, как леди Тисса говорит с другим мужчиной. И он целует ей руки...

   - Вы узнали мужчину?

   - Да... я видела его на турнире. Гийом де Монфор.

   - Вы слышали, о чем они говорили?

   - Да, но...

   Кормак хмурится: леди должна понимать, что в месте, подобном этому, неуместны тайны.

   - Леди Тисса сказала, что сегодня встретиться не выйдет, но вот завтра она придет в условленное место и... и исполнит обещание.

   - Какое?

   - Я не знаю!

   Сколько печали, обиды, возмущения. В это и вправду легко поверить.

   - Благодарю вас, леди Амелия. Леди Тисса, - голос-хлыст. Кормак - хороший оратор, и опытная сволочь, которая знает, как и с кем говорить. - Не ответите ли, что же вы пообещали Гийому?

   - Ничего. Я ничего не обещала.

   - Неужели? - Кормак протянул руку, и секретарь подал ему папку. - Или вы попросту запамятовали? Например, о письмах...

   - Я...

   - Моя жена воздержится от комментариев.

   - А вы? Вы, Ваша Светлость, - Кормак соизволил поклониться, но сделал это так, что всем стало ясно, насколько издевательским и несправедливым он считает факт наличия титула. - Вы читали эти письма?

   - Читал.

   Тисса замерла под рукой. Неужели думает, что Урфин поверит в эту ерунду? Глупая беззащитная девочка, которую угораздило выйти замуж за бессильного идиота.

   - И что вы думаете?

   - Думаю, что письма леди Амелии куда как откровенней. Хороший слог. Богатое воображение. И такой, знаете ли, опыт чувствуется... жаль, что она никак с выбором не определится.

   - Вы лжете! - а вот ярость вполне искренна. И Кормак морщится: ему не по вкусу люди, которых легко вывести из равновесия.

   - А вы так небрежны к поклонникам, что оставляете им столь компрометирующие бумаги. Учитесь у леди Лоу, она письмами не разбрасывается. Предпочитает личные беседы. Но да, письма у меня есть. И при необходимости буду рад их предоставить...

   Невесомая ладошка ложится на руку, заставляя замолчать. Спасибо. Еще немного и Урфин позволит больше, чем должен бы.

   - Подделка!

   Именно так и скажут: подделка. Урфин желал опорочить светлый образ леди, дерзнувшей сказать правду на суде.

   - Не важно, - Кормак жестом прерывает словесный поток, который готов низвергнуться на голову Урфина. - Это отношения к делу не имеет...

   А красных плащей в башне стало вдвое больше обычного.

   Суд подходит к логическому завершению, и Кормак пытается перекрыть путь к побегу. Их пропускают, но расступаются нарочно медленно и держатся на расстоянии удара. Но все еще не смеют подняться выше третьего пролета.

   Там - территория Хендриксона.

   Его люди предпочитают скрываться в тени, но достаточно самого факта их присутствия.

   - Их стало больше, - Тисса нарушает молчание, лишь оказавшись за запертой дверью. И засов на ней она задвигает сама. - Почему?

   - Кормак показывает силу.

   Кивок и просьба:

   - Помоги мне раздеться. Пожалуйста. Душно очень... там. Оно все... еще надолго?

   - День-два - опрос свидетелей. Осталось немного. Слуги там... те, кто тебя видел или Гийома. Потом перерыв. Приговор...

   Она истончилась, сделавшись до того хрупкой, что прикасаться страшно.

   - Меня не могут оправдать, - Тисса проводит ладонью по шее, неровной, покрасневшей коже, которая уже начала подсыхать. - Что ты задумал?

   - Больно?

   - Нет. Но... это опасно. Для тебя.

   Теперь ее волосы пахнут этим местом - старым, обреченным. И потускнели от горя. Позволяя себя обнимать, Тисса замирает на его руках, и дыхание ее настолько слабо, что Урфин поневоле прислушивается к каждому вдоху.

   - Просто поверь, что я тебя не брошу. Что бы ни случилось, я тебя не брошу, - он целует пальцы, такие тонкие, что странно, как они вообще удержали нож. А если бы не удержали?

   - А если тебя убьют?

   - Не посмеют... ты потерпи, уже недолго осталось. Пожалуйста. Ради сестры, если не ради меня.

   Приносят ужин, и снова приходится следить, чтобы Тисса ела. Она устала, но изо всех сил пытается казаться бодрой. Садится у камина и закрывает глаза.

   Ее шкатулка с гребнями здесь, и халат из мягчайшей шерсти, и платья, и круглое зеркало в кованой раме, шкатулки с украшениями и лентами, книги... Урфин не знает, что еще принести, чтобы ей стало легче.

   Хотя бы ненадолго.

   И сегодняшняя корзинка, оставленная в углу, лишь попытка отвлечь.

   - Зачем? - Тисса задает этот вопрос каждый раз, и уже знает ответ.

   - Просто так, - в гребнях и шпильках нет ничего сложного, и Урфину нравится расчесывать ее волосы, хотя сейчас он ощущает себя предателем. - Я ведь так ничего не подарил тебе на день рожденья.

   В корзинке - белый кучерявый барашек, игрушка, которую покупают детям. И Тисса улыбается, по-настоящему улыбается. Вот уж действительно - ребенок. И проведя пальцем по кожаному ошейнику, читает:

   - Мальчик.

   Ее смех согревает. И Урфин целует светлую макушку.

   - Чтобы ты не скучала, когда меня не будет. На следующий год я что-нибудь получше придумаю.

   Повисает неловкая пауза. Тисса не уверена, что этот год будет. Но несчастного барашка прижимает к себе так крепко, что становится завидно.

   - А... у тебя когда день рожденья?

   - Не знаю.

   Костяной гребень скользит по шелковым прядям. И наверное, надо говорить, но сегодня как-то тяжело придумывать что-то.

   - Тогда еще не было такого строгого учета. Детей не отмечали. Разве что количество, когда продавать случалось. Ну или вообще по дюжинам. На хозяйстве дети не нужны, вот их и отдавали задешево.

   - Куда?

   - На фермы. Там уже доращивали. Ребенок, я этого ничего не помню. Случалось просто говорить с людьми, да и вообще разбираться... в вопросе. Обычно продавали тех, что постарше, но мне повезло уйти года в два... примерно.

   - И ты... не знаешь, кто твои родители?

   - Это не имеет значения.

   Не для Тиссы. Она оборачивается и смотрит с таким ужасом, что Урфин прикусывает язык: думать надо, что говоришь. Девочка не привыкла к тому, что людей выращивают на фермах, и родители - не самая нужная в жизни вещь.

   - Смирно сиди. Косу плести буду.

   - Ты же не умеешь.

   - Научусь.